В прошлом осталась его мечта: стать кем-то другим, отказаться от таинственной силы, вдохновлявшей его, чтобы уподобиться ближнему и жить жизнью, похожей на существование каменщиков, моряков или рыбаков. Сети довел его до границ страны, до тех затерянных ее уголков, где море, наступая, поглощало землю, и все для того, чтобы царевич познал самого себя, избавившись от иллюзий детства.
Отец покинул его. Однако накануне своего отъезда он ясно указал ему путь к власти. Слова царя были обращены к нему, и только к нему, к Рамзесу.
Сон, мгновение очарования, ничего больше. Сети говорил с ветром, с водой, с просторами Дельты. Сын, слушавший его, являлся для него лишь живым подтверждением его правоты. Увезя его на край света, он потушил его тщеславие и покончил с юношескими заблуждениями сына. Жизнь Рамзеса не была жизнью монарха.
И тем не менее он чувствовал свою близость с Сети, хотя личность его отца подавляла и уничижала; он желал внимать его учению, показать, на что он способен, превозмочь самого себя. Нет, не простой огонь горел в его душе; отец указал на него, и, что ни говори, он мало-помалу раскрывал перед сыном именно путь будущего правителя.
Никто не собирался приходить за ним; он должен был вернуться сам.
Рамзес покинул рыбаков еще до рассвета, пока те спали, сгрудившись вокруг костра. Взявшись за весла, он полным ходом направил свое плоскодонное судно на юг, не сбавляя скорости. Расположение звезд помогло ему выбрать нужное направление, затем ему оставалось положиться на собственное чутье, прежде чем он доберется до главного русла реки. В спину дул северный ветер, руки без устали продолжали грести. Устремленный к своей цели, делая лишь краткие передышки, чтобы подкрепить силы сушеной рыбой, которую он прихватил с собой, Рамзес слился с потоком. Над головой у него кружили бакланы, лучи солнца ласково согревали его.
Там, на стрелке Дельты, высилась белая стена Мемфиса.
16
Жара становилась удушающей. Люди и животные двигались медленнее, сбрасывая темп работы, в ожидании половодья, символизировавшего начало долгого периода отдыха для тех, кто не имел желания подвизаться разнорабочим на стройках фараона. Когда урожай был убран, голая земля, казалось, начинала умирать от жажды; но цвет Нила изменился: его каштановый оттенок ясно свидетельствовал о грядущем паводке, от которого зависело процветание Египта.
В больших городах люди пытались укрыться в тени; на рынках продавцы скрывались под широкими шатрами, натянутыми на колышках. Начиналось самое опасное время: пять последних дней года, которые выбивались из стройного ряда двенадцати месяцев по тридцать дней каждый. Пять дней вне обычного цикла были временем Сехмет, страшной богини с головой льва, которая могла бы погубить человечество, восставшее против Солнца, если бы создатель еще один, последний раз не вступился за него, обманув кровожадное божество и заставив его поверить, что оно поглощает человеческую кровь, тогда как оно вместо этого пило красное пиво, настоянное на пшенице. Каждый год в это самое время Сехмет насылала на страну болезни, с жадностью набрасываясь на подлецов, трусов и заговорщиков, очищая землю от их присутствия. В храмах денно и нощно читались молитвы, призванные успокоить буйство Сехмет. Фараон и сам совершал исполненные тайн обряды, которые были призваны обратить смерть в жизнь, коль скоро сила справедливости не покинула его.
В течение этих несчастных пяти дней вся деловая активность практически замирала; планы и путешествия откладывались, корабли стояли на приколе, поля оставались пустыми. Кто-то припозднившийся торопился поправить плотины, ожидая неизбежных порывов безжалостного ветра, являвшего собой гнев мстительной львицы. Без вмешательства фараона что стало бы со страной, разоряемой разгулом разрушительных сил?
Начальник охраны дворца в Мемфисе тоже предпочел бы спрятаться где-нибудь в своих приемных и там дожидаться наступления первого дня года, когда сердца, освободившись от страха, раскрывались, переполненные радостью. Но его только что вызвала к себе царица Туйа, и он терялся в догадках, пытаясь понять, зачем. Обычно он не встречался лично с царской супругой и получал распоряжения от ее камергера; почему сейчас было иначе?
Правительница внушала ему страх, как и все значительные люди; храня исключительность египетского двора, она не терпела посредственности. Разочаровать ее было непоправимым проступком.
До сих пор карьера начальника охраны дворца складывалась довольно удачно: спокойно, без похвалы и порицаний, постепенно он продвигался вверх, никого при этом не задевая. Он умел оставаться незаметным, но держаться за место, которое занимал. С момента его вступления в должность никакое чрезвычайное происшествие не нарушало спокойствие дворца.
Никакое, кроме этого внезапного вызова.
Неужели кто-то из его подчиненных, метящих занять его место, оклеветал его? Или какой-нибудь приближенный к царской семье желал его смещения? В чем его могли обвинить? Эти вопросы донимали его и вызывали невыносимые приступы мигрени.
Трясущийся, страдающий тиком, от которого у него дергался глаз, начальник охраны явился в приемный покой царицы. Хотя ростом он был выше ее, она показалась ему огромной.
Он поклонился.
— Великая Царица, да будут боги благосклонны к вам и…
— Оставим формальности; присядьте.
Правительница указала ему на удобный стул. Служака не осмеливался поднять на нее глаза. Как у такой хрупкой женщины могло быть столько властности?
— Вы знаете, наверное, что один из конюхов покушался на жизнь Рамзеса?
— Да, Великая Царица.
— Вы также, должно быть, знаете, что ведутся поиски возницы, который сопровождал Рамзеса на охоту, и, возможно, является организатором преступления.
— Да, Великая Царица.
— Вас, конечно, оповещают о продвижении этого расследования.
— Боюсь, оно будет долгим и трудным.
— «Боюсь»… Замечательное выражение! Может быть, вы боитесь обнаружить правду?
Начальник охраны вскочил, как будто его ужалила оса.
— Конечно, нет! Я…
— Садитесь и слушайте меня внимательно. У меня создалось впечатление, что кто-то старается замять это дело и свести его к факту простой защиты; Рамзес выжил, нападавший на него скончался, заказчик исчез. Зачем еще что-то искать? Несмотря на настойчивые требования моего сына, не обнаружено ничего нового. Неужели мы уподобимся варварам, для которых понятие правосудия ничего не значит?
— Великая Царица! Вы знаете, как предана вам охрана, вы…
— Я вижу лишь ее недееспособность и надеюсь, что это временно; если кто-то мешает расследованию, я это выясню. Точнее, вы мне его назовете.
— Я? Но…
— Ваше положение как нельзя лучше подходит для быстрого и незаметного расследования. Найдите возницу, который подстроил Рамзесу ловушку, и предайте его суду.
— Великая Царица, я…
— Будут какие-нибудь возражения?
Подавленный, начальник охраны почувствовал, что его пронзила одна из стрел Сехмет. Как он сможет выполнить приказ царицы, не рискуя при этом задеть чьи-нибудь интересы? Если ответственный за это покушение — человек высокопоставленный, он, несомненно, окажется гораздо более свирепым, чем Туйа… Но царица не потерпит, чтобы ее приказание не выполнялось.
— Нет, конечно. Нет… Но это будет нелегко.
— Вы это уже говорили; если я обращаюсь к вам, то не с каким-нибудь никчемным делом. Кроме того, я должна поручить вам еще одно задание, гораздо более легкое.
Туйа рассказала о подложных чернильных палочках и загадочной мастерской, где они изготавливались; благодаря сведениям, доставленным Рамзесом, она указала точное месторасположение и потребовала узнать имя хозяина.
— Эти два дела как-то связаны между собой, Великая Царица?
— Маловероятно, но… Кто знает? Ваши старания помогут нам это выяснить.
— Не сомневайтесь.
— Что ж, я на вас рассчитываю; а теперь — за дело.
Царица удалилась.
Убитый, с больной головой, чиновник думал уже, что ему остается уповать лишь на чудо.
Шенар весь сиял.
Вокруг старшего сына фараона в приемном зале дворца толпились десятки купцов, прибывших со всех концов света: с Кипра, Эгейского моря, из Финикии, Сирии, Ливана, Африки, желтокожие и узкоглазые с Востока, бледнолицые из туманного северного края, все откликнулись на его зов. Процветание Египта Сети было настолько известно, что приглашение ко двору расценивалось как великая честь; недоставало лишь посланников Хеттского царства, в последнее время довольно враждебно настроенного против действий фараона.
Для Шенара международная торговля представлялась будущим человечества. В портах Финикии в Библосе и Угарите уже стояли корабли, прибывшие с Крита, из Африки и далекого Востока. Отчего же Египет оставался в стороне от этого золотоносного пути, оправдываясь тем, что сохраняет свое лицо и древние традиции? Шенар восхищался отцом, но ставил ему в упрек отсутствие прогрессивных взглядов. На его месте он осушил бы большую часть Дельты и устроил многочисленные торговые порты на средиземноморском побережье. Как и его предки, Сети был одержим безопасностью Обеих земель; вместо того чтобы развивать оборонную систему и готовить армию к войне, не лучше ли было начать торговлю с хеттами и, если потребуется, успокоить самых воинственно настроенных, обогатив их?
Когда он вступит на трон, Шенар покончит с насилием. Он ненавидел армию, генералов и солдат, ограниченный ум военных всех мастей, господство грубой силы; не так следовало управлять, чтобы продлить свое правление. Рано или поздно побежденный народ становится победителем, восстав против завоевателя. Зато, поймав его в сети экономических законов, которые понимала и коими могла управлять лишь ограниченная каста, можно было быстро устранить всякую попытку сопротивления.
Шенар благодарил судьбу за то, что она подарила ему положение старшего сына правителя и назначенного преемника царской власти; и уж, конечно, не Рамзесу, беспокойному и мало в чем разбирающемуся, мешать воплощению его грандиозных планов. Торговая сеть, охватывающая весь цивилизованный мир, единственным и полноправным хозяином которой будет он, союзы, заключаемые в соответствии с его интересами, единственная нация, которая откажется от условных разделений и пережитков традиций… Можно ли представить себе нечто более захватывающее?
Что там Египет… Он, конечно, должен быть отправной точкой, но вскоре его уже будет недостаточно; у Юга, увязшего в традициях отцов, не было никакого будущего. Когда Шенар получит власть, он обустроит свою столицу где-нибудь в более удобной стране, откуда будет править своей империей.
Обычно заграничных купцов не принимали при дворе; почти признанный преемник Сети стремился подчеркнуть свою заинтересованность в них. Уже сейчас он подготавливал будущее, которое было не за горами. Убедить Сети изменить позицию было делом не из легких; однако монарх, даже если он чтил Маат, должен был подчиняться требованиям настоящего момента. Шенар старался найти наиболее убедительные доводы.
Прием, нельзя не признать, имел большой успех. Купцы пообещали Шенару подарить самые красивые вазы, которые только способны были изготовить их мастера; так он пополнит свою коллекцию, прославленную по всему Ближнему Востоку, до самого Крита. Чего бы он ни отдал, чтобы заполучить предмет безупречной формы, с изящными изгибами, завораживающих цветов! Удовольствие обладания удваивалось от возможности лицезреть неподдельную ценность; наедине со своими сокровищами Шенар преисполнялся наслаждения, которого никто не мог его лишить. Один из осведомителей подошел к нему, после того как он закончил разговор с азиатским торговцем.
— Небольшая неприятность, — шепнул осведомитель.
— Какого рода?
— Ваша мать не удовлетворена результатами официального расследования.
Шенар поморщился.
— Простой каприз?
— Намного больше.
— Она хочет расследовать сама?
— Она назначила начальника охраны дворца.
— Никчемный.
— И все же он может помешать.
— Пусть действует.
— А если он что-нибудь разузнает?
— Маловероятно.
— Не лучше ли заранее его обезвредить?
— Неизвестно, чем это обернется; действия идиотов не поддаются разумному осмыслению. К тому же он не найдет ничего существенного.
— Какие у вас будут распоряжения?
— Наблюдать и держать меня в курсе.
Осведомитель исчез, и Шенар возвратился к своим гостям. Несмотря на раздражение, он улыбался, стараясь быть приветливым.
17
Вход в северный порт Мемфиса находился под постоянным наблюдением речного патруля; движения судов были тщательно расписаны, чтобы не допустить аварии. Каждая единица определялась и, в случае скопления других судов, должна была ждать, прежде чем занять свое место.
Смотритель главного канала следил за всем этим почти рассеянно; в обеденный час движение, как правило, замедлялось. С вершины белой башни, раскаленной палящими лучами солнца, охранник не без гордости наблюдал за просторами Нила, каналами и зелеными полями, широта которых свидетельствовала о приближении к Дельте. Меньше чем через час, когда солнце сдвинется с точки зенита и начнет клониться к закату, он вернется к себе, в маленький домик в пригороде, и отдохнет после обеда, а потом сможет поиграть с детьми.
Желудок настойчиво требовал пищи; охранник принялся за сухой хлебец с салатом, собранным этим же утром. Его работа была сложнее, чем казалось на первый взгляд, ведь она требовала большой сосредоточенности.
Вдруг — странное зрелище.
Сначала он подумал, что это обман зрения, вызванный полуденной жарой; затем, забыв про свою нехитрую закуску, он уставился на странное суденышко, которое протискивалось между двумя шаландами, груженными амфорами и мешками с зерном.
Это была лодка из папируса… На борту — юный атлет, работавший веслом, как одержимый!
Обычно подобные лодки не покидали водного лабиринта Дельты… К тому же она не числилась в списке кораблей, имевших разрешение появляться сегодня в порту! Воспользовавшись зеркалом, охранник послал оптический сигнал группе экстренного вмешательства.
Три быстрые лодки, управляемые хорошо обученными гребцами, окружили незваного гостя, вынудив его остановиться. Царевич Рамзес сошел на землю в сопровождении двух охранников.
Красавица Исет не стала сдерживать своего гнева:
— Почему Рамзес отказывается меня видеть?
— Не знаю, — ответил Амени, у которого все еще шумело в голове.
— У него неприятности?
— Надеюсь, что нет.
— Он говорил с тобой обо мне?
— Нет.
— Тебе следовало бы быть несколько разговорчивее, Амени!
— Это не обязательно для личного секретаря.
— Я приду завтра.
— Как изволите.
— Постарайся быть немного сговорчивее; если ты откроешь мне его дверь, ты будешь вознагражден.
— Моей зарплаты мне вполне хватает.
Красавица пожала плечами и удалилась.
Амени был озадачен. С самого своего возвращения из Дельты Рамзес заперся у себя и не произнес ни слова. Он едва прикасался к пище, приносимой ему его другом, и все перечитывал высказывания мудреца Птах-Хотепа или сидел на террасе, глядя на город и высящиеся вдали пирамиды Гизеха и Саккары.
Не вызывая у царевича особого интереса, Амени все же рассказал ему о результатах своих поисков. Вне всякого сомнения, по обрывкам документов, подозрительная мастерская принадлежала важному лицу, на которого работало множество мастеров, однако Амени всегда наталкивался на стену молчания, не в силах сломить ее.
Сам не свой от радости, Неспящий ликуя встретил своего хозяина и не отходил теперь от него ни на шаг, боясь опять потерять его; ластясь или разлегшись у ног царевича, пес золотисто-желтого окраса, с висячими ушами и хвостом закорючкой, оставался при нем бессменным стражем. Один он удостаивался разговоров с царевичем.