Миссис Эттин. Всякая хорошая жена должна быть в чем-то неверной мужу ради его же блага. Когда супруги притворяются, будто живут лишь друг другом и больше им никто на свете не нужен, они подвергают свою привязанность тяжкому испытанию, и это так прискорбно, что мы принуждены смеяться, если хотим сдержать слезы. Но мы станем умнее, когда будем жить триста лет.
Чем кончится этот разговор, мне неизвестно: я не следил за дальнейшими перипетиями знакомства Имменсо Чэмпернуна с миссис Эттин и не верю, чтобы из этого что-нибудь вышло.
1932
Приключения чернокожей девушки, отправившейся на поиски бога
— А где он — бог? — спросила чернокожая девушка у обратившей ее в христианскую веру миссионерки.
— Он сказал: «Ищите и обрящете!» — ответила миссионерка.
Миссионерка эта была миниатюрная белая женщина лот под тридцать; не найдя удовлетворения для своей мятущейся души в родной Англии, в лоне чрезвычайно добропорядочной и достаточно зажиточной семьи, она поселилась в африканских лесах, чтобы учить африканских ребятишек любить Христа и поклоняться кресту. Она была прирожденным апостолом любви. Учась в школе, она непременно обожала кого-нибудь из учителей, причем столь самозабвенно, что пресечь ее обожание было просто невозможно; однако с девочками своего возраста и круга она никогда близко не сходилась. В восемнадцать лет она начала влюбляться в истовых молодым священников и даже умудрилась за короткое время обручиться с шестью подряд. Но каждый раз, когда нужно было назначать день свадьбы, она расторгала помолвку, потому что романы эти, сулившие поначалу столько счастья, в какой-то момент вдруг тускнели и утрачивали для нее всякий интерес. Священникам, получившим неожиданную и необъяснимую отставку, не всегда удавалось скрыть чувство облегчения, словно им и самим становилось вдруг ясно, что чудесная греза была всего лишь грезой и что идеал, созданный их воображением, на деле идеалом отнюдь не был. Тем не менее один из отвергнутых женихов покончил с собой, и эта трагедия послужила для нее источником необычайной радости, словно бы перенеся ее из мира фантазии и призрачного счастья в суровую действительность, где страдания подчас доставляют острое наслаждение.
Как бы то ни было, это происшествие положило конец ее легкомысленным помолвкам. Правда, не сразу. Но однажды ее многоопытная кузина — острого язычка которой она немного побаивалась и которая в глаза называла ее бездушной кокеткой — обвинила ее в том, что она старается довести до самоубийства и других своих женихов, добавив, что многие женщины взошли на эшафот и за меньшие прегрешения. И хоть она и знала, что дело обстоит совсем не так и что кузина ее как человек сугубо земной просто ничего в этом не понимает, в душе она сознавала, что с житейской точки зрения дело обстоит именно так и что ей пора бросить свои сомнительные забавы и впредь не завлекать мужчин без намерения выйти за них замуж. Итак, она дала отставку шестому священнику и отправилась насаждать христианство в самую глушь Африки, и последним отголоском чувства, которое она подавила в себе, как греховное, был припадок ярости, охвативший ее при известии, что он женился на вышеупомянутой кузине, чей шустрый ум и связи принесли ему со временем сан епископа без всяких с его стороны усилий.
Чернокожая девушка — красивейшее создание с атласной кожей и тугими мускулами, рядом с которой белые обитательницы миссии выглядели бледными тенями, оказалась прозелиткой хоть и занятной, но хлопотной, ибо вместо того, чтобы принять христианство на слово, она вздумала приставать к своей наставнице с вопросами, от которых той приходилось всячески изворачиваться в своих поучениях и выдумывать на ходу всевозможные доводы, так что в конце концов миссионерка уже не могла закрывать глаза на то, что жизнь Христа обросла в ее пересказе таким количеством дополнительных подробностей и доморощенных догматов, что евангелисты — будь они в живых — весьма смутились бы, узнав, какие сведения распространяются от их имени. И то сказать, если вначале решение нашей миссионерки поселиться в захолустной миссии было продиктовано исключительно желанием порадеть во славу божию, то скоро ее пребывание там стало насущной необходимостью, так как приезд любой конкурентки мгновенно выявил бы, что хоть лучшие кусочки в этом винегрете и надерганы из Библии и хоть декорации и dramatis personae заимствованы оттуда же, религия, сложившаяся в результате ее стараний, была не чем иным, как плодом ее фантазии. Только держась подальше от посторонних глаз, могла она проповедовать свою веру и определять свои каноны без страха быть отлученной от церкви за ересь.
И все же она, пожалуй, поступила несколько опрометчиво, когда, научив чернокожую девушку грамоте, подарила ей в день рождения Библию. Потому что, поняв ответ своей наставницы буквально, чернокожая девушка вооружилась дубинкой и отправилась на поиски бога в глубь африканских лесов, прихватив эту Библию с собой в качестве путеводителя.
Первый, кто попался ей на пути, была мамба — одна из немногих ядовитых змей, которые сами нападают при истрече на человека. Но миссионерка, любившая животных за преданность и за то, что они не лезли к ней с вопросами, научила чернокожую девушку никого не бояться и никого не убивать без крайней необходимости. Поэтому она покрепче сжала дубинку и сказала мимбе:
— Хотелось бы мне знать, кто сотворил тебя и почему твой создатель вложил в тебя желание убить меня и яд, с помощью которого можно это желание осуществить?
Мамба тут же повернула головку и поманила девушку за собой; она привела ее к груде огромных валунов, на которой восседал, словно на троне, великолепно сложенный белый человек аристократического вида с красивыми правильными чертами лица, внушительной белой бородой, белыми роскошными кудрями и беспощадно суровым выражением лица. В руке он держал жезл огромных размеров — некую помесь скипетра, палки и дротика, — которым он немедленно пристукнул мамбу, смиренно и с обожанием во взоре подползавшую к нему.
Чернокожая девушка, которую учили ничего не бояться, почувствовала к нему неприязнь — отчасти потому, что представители сильного пола должны были, по ее мнению, быть черными, оставив белый цвет кожи дамам-миссионеркам, отчасти потому, что он убил змею, с которой она успела подружиться, отчасти же потому, что на нем была надета дурацкая белая ночная рубаха, что было воспринято ею, как личный афронт, ибо единственно, в чем наставнице так и не удалось убедить ее, — это в том, что ей следует стыдиться своей наготы и носить юбки. В голосе девушки, когда она обратилась к нему, звучало презрение.
— Я ищу бога, — сказала она. — Ты не мог бы указать мне дорогу?
— Ты нашла его, — ответил он. — На колени, наглое создание, и немедленно начинай возносить мне хвалу или бойся моего гнева! Я — Бог сил; я сотворил небо и землю и все сущее на ней. Я сотворил змеиный яд и молоко в груди твоей матери. Мне подвластны смерть и все болезни, гром и молния, бури и моровая язва; располагаю я и другими доказательствами своего величия и могущества. На колени, девчонка, и, когда ты в следующий раз явишься передо мной, прихвати своего любимого ребенка и принеси его мне в жертву — я люблю запах свежепролитой крови.
— Нет у меня ребенка, — ответила чернокожая девушка. — Я девица.
— Ну, тогда приведи своего отца и пусть он убьет тебя, — сказал Бог сил, — да позаботься, чтобы твои родственники пригнали мне в жертву побольше баранов, коз и овец и изжарили их здесь передо мной, дабы умилостивить меня, не то я нашлю на них самый страшный мор — тогда узнают, кто бог!
— Я не маленький несмышленыш и уж тем паче не взрослая дура, чтобы поверить в такой гадкий вздор, — сказала чернокожая девушка, — и во имя истинного бога, которого я ищу, я сейчас пришибу тебя, как ты пришиб бедную мамбу. — И она кинулась к нему вверх по валунам, размахивая дубинкой.
Но когда она достигла вершины, там никого не оказалось. Это ее так озадачило, что она присела и достала спою Библию, желая справиться, что делать дальше. Но то ли муравьи добрались до нее, то ли очень уж она была ветхая, да только начальные страницы рассыпались в прах, и его развеяло ветром, как только она раскрыла книгу.
Вздохнув, она встала и вновь отправилась на попеки. Вскоре она натолкнулась на гремучую змею, которая быстро заскользила прочь.
— Постой, тарахтелка, у тебя, видно, не такой скверный характер, как у мамбы. Ты предупреждаешь о споем появлении и спокойно следуешь своей дорогой, если мы тебя не трогаем. Наверное, у тебя и бог подобрее, чем у мамбы.
Услышав это, гремучая змея вернулась и поманила ее за собой.
Змея привела ее на веселую полянку, где за столом, покрытым белой скатертью и заваленным рукописями стихов и перьями, нащипанными из крыльев ангелов, сидел пожилой господин с мягкой серебристой бородой и такой же шевелюрой, тоже одетый в белую ночную рубашку. Вид у него был довольно добродушный, но закрученные кверху усы и вздернутые брови придавали ему выражение самодовольного лукавства, отчего он показался чернокожей девушке глупым.
— Ах ты моя умница! — сказал он змее. — Привела кого-то ко мне поспорить. — И он дал змее яйцо, которое гн с радостью утащила в лес.
— Не бойся меня, — сказал он чернокожей девушке. Я не жестокий бог. Я — умеренный. Ничего плохого я не делаю, разве что спорю, но зато тут уж я — Мастер! Не славословь меня! Ропщи на меня! Изрыгай хулу! Не щади моих чувств, брось какое-нибудь обвинение мне прямо в лицо, так, чтобы я мог тебе возразить.
— Это ты сотворил мир? — спросила чернокожая девушка.
— Конечно, я! — ответил он.
— Так зачем же ты сотворил его так, что в нем столько зла? — спросила она.
— Браво! — воскликнул бог. — Именно такого вопроса я и ждал от тебя. Ты умная, смышленая девушка. Был у меня когда-то раб по имени Иов, с которым я имел обыкновение поспорить, но он был так скромен и кроток, что мне пришлось наслать на него уйму всевозможных несчастий, прежде чем я добился наконец от него жалобы. Уж даже бедная жена велела ему похулить меня и умереть. И удивляться тут нечему — он действительно от меня сильно натерпелся, хотя, правда, потом я воздал ему сторицей. Когда я наконец довел его до того, что он начал роптать, он возомнил о себе невесть что. Но я быстро поставил его на место. Пришлось ему признать, что верх в споре взял я. Нос я ему утер, будьте уверены!
— Да не хочу я спорить, — сказала чернокожая девушка. — Я просто хочу знать: если мир действительно сотворил ты, почему ты сотворил его таким скверным?
— Скверным? — воскликнул Мастер спора. — Ого! Ты что, вздумала требовать у меня отчета? Да кто ты такая, скажи на милость, чтобы наводить на меня критику? Или ты, может, думаешь, что сумела бы сотворить лучший мир? Что ж, попробуй — пожалуйста! Попробуй сотворить хоть что-то. Ну хоть кита, что ли. А когда кончишь, возьми его на крючок и приведи ко мне. Да понимаешь ли ты, ничтожная букашка, что я не только кита сотворил, но и океан, где он плавает? Весь необъятный океан от поверхности до самого дна! Ты, наверное, думаешь, что это очень просто? Что ты сама смогла бы сделать это и получше? Так вот что, милочка, пора сбить с тебя спесь. Ты и мыши-то неспособна сотворить, а туда же, вздумала тягаться со мной — творцом мегатерия! Ты и самого простого пруда неспособна сотворить, и еще лезешь разговаривать со мной, создателем семи морей! Через каких-нибудь пятьдесят лет ты сморщишься, состаришься и умрешь, а моему царствию не будет конца — и все-таки ты выговариваешь мне, как старая тетка племяннику! Ты, кажется, возомнила себя выше бога? Ну-ка, что ты можешь возразить на этот довод?
— Какой же это довод? Насмешка, да и только, — сказала чернокожая девушка. — По-моему, ты понятия не имеешь, что такое довод.
— Что?! И ты говоришь это тому, кто, по всеобщему признанию положил на обе лопатки Иова! Ты мне просто смешна, дитя мое, — сказал пожилой господин, который был основательно задет, но от удивления слегка растерялся.
— Ну и смейся, сколько твоей душе угодно, — не унималась чернокожая девушка, — но ты ведь так и не ответил мне, почему — вместо того чтобы сотворить мир добрым — ты намешал; в нем добра и зла? Ты спрашиваешь меня, могла бы я сделать его лучше. Это не ответ. Уж будь я богом, мухи цеце на свете не было бы. И мои сородичи не корчились бы в жестоких припадках, и не опухали бы от голода, и не грешили бы походя. Почему ты вложил мешочек с ядом в рот мамбы, если другие змеи прекрасно обходятся без него? Почему ты создал обезьян такими безобразными, а птиц такими красивыми?
— А почему бы и нет? — сказал пожилой господин. — Ну-ка, ответь!
— А почему да? Разве что из пристрастия к пакостям, — сказала чернокожая девушка.
— «Почему?», «почему?» — это же не спор, — сказал он. — Я в такие игры не играю.
— Мне не нужен бог, который не умеет ответить на мои вопросы, — сказала чернокожая девушка. — Кроме того, если ты действительно творец вселенной, то должен бы знать, почему тебе приспичило сделать кита таким безобразным, каким его рисуют на картинках.
— Захотелось позабавиться, придав ему нелепый вид, только и всего. Тебе-то какое дело до этого? — сказал он. — Да и кто ты такая, чтоб указывать мне, как я должен поступать!
— Надоел ты мне, — сказала чернокожая девушка. — Только грубить и умеешь. Не верю я, чтоб ты мог что-то сотворить. Твой Иов был, наверное, большой дурак, если не сумел раскусить тебя. В этом лесу что-то слишком много стариков, которые выдают себя за богов.
И, замахнувшись дубинкой, она прыгнула на него, но он ловко юркнул под стол, который, по-видимому, провалился сквозь землю, потому что перед ней оказалось пустое место. А когда она снова раскрыла Библию, ветер выхватил из нее еще тридцать страниц и, рассыпав их в прах, тут же развеял его по деревьям.
После этого приключения настроение чернокожей девушки заметно упало. Она так и не нашла бога. Библии ее была вконец испорчена, и она дважды за это время выходила из себя, не сорвав ни на ком злость. Она погрузилась в размышления: уж не переоценила ли она белые бороды, почтенный возраст и ночные рубашки, приняв их за атрибуты божественного происхождения. И тут, как нельзя кстати, ей повстречался удивительно красивый, чисто выбритый белокожий юноша в греческой тунике. Такого красавца она еще никогда не видывала. Особенно заинтриговал ее — хотя и было в этом что-то отталкивающее — странный изгиб его поставленных вразлет бровей.
— Прости меня, баас, — сказала она, — у тебя такие проницательные глаза. Я ищу бога. Не мог бы ты указать мне дорогу?
— Вот уж чего не советую тебе делать, — сказал юноша. — Принимай жизнь такой, какая она есть, потому что за ней нет ничего. Все пути ведут к могиле, которая является дверью в небытие. А рядом с призраком небытия все остальное лишь суета и томление духа. Послушай моего совета и не заглядывай дальше копчика своего носа. Так ты, по крайней мере, будешь знать, что за его пределами всегда что-то есть, и сознание этого будет для тебя источником надежды и счастья.
— А мне этого мало, — сказала чернокожая девушка. — Надо жить с открытыми глазами. Я хочу познать бога — это для меня куда важнее, чем обрести счастье или надежду. Бог — мое счастье и моя надежда.
— А вдруг ты узнаешь, что бога нет? — спросил юноша.
— Я была бы очень плохой, если бы думала, что бога нет, — сказала чернокожая девушка.
— Откуда ты это взяла? — сказал юноша. — Ты не должна позволять людям давить на свой разум. Кроме того, почему бы тебе и не быть плохой?
— Но это же глупости, — сказала чернокожая девушка. — Быть плохой — значит быть чем-то, чем тебе быть не положено.