Но то, что произошло на Центральном острове, случилось и в других местах. Застигнутый врасплох гарнизон, оправившись от первого замешательства, начал упорную, ожесточенную борьбу. Так было повсеместно – на всех, не связанных друг с другом, отрезанных огнем противника участках крепости. Женщин, детей и раненых укрывали в безопасных местах, солдаты вооружались, и кто-нибудь из офицеров, оказавшихся на месте, возглавлял их, организуя оборону, а если офицера не было, командование принимал один из сержантов или бойцов. Меткий винтовочный и пулеметный огонь выкашивал ряды атакующих автоматчиков; скупые точные выстрелы снайперов разили гитлеровских офицеров, и в решительные моменты яростные штыковые контрудары наших стрелков неизменно отбрасывали назад с тяжелыми потерями наступающую пехоту.
Все усилия штурмовых отрядов врага пробиться в центральную цитадель на выручку к своим автоматчикам, запертым в здании клуба, терпели неудачу. Мост через Буг у Тереспольских ворот находился теперь под ружейным и пулеметным огнем – пограничники и бойцы 333-го полка сторожили здесь каждое движение противника, плотно закупорив эту дорогу. Заняв госпиталь на Южном острове, немцы попытались проникнуть во двор центральной крепости по мосту, ведущему к Холмским воротам. Но как раз напротив этого моста в кольцевом здании находились казармы 84-го полка, и комиссар Фомин заранее учел опасность атаки с Южного острова, расставив часть своих людей у окон, обращенных в сторону госпиталя. Огонь из пулеметов и винтовок буквально сметал с моста автоматчиков всякий раз, как те поднимались в атаку. И, хотя противник весь день повторял здесь попытки прорыва и мост был завален трупами гитлеровцев, пройти к воротам врагу не удалось. Тщетными были и попытки немцев форсировать Мухавец на резиновых лодках – десятки таких лодок с автоматчиками пошли ко дну под огнем наших стрелков.
С удивлением и досадой германское командование видело, что сопротивление крепостного гарнизона не только не ослабевает, но час от часу становится более упорным и организованным и что в крепости то и дело возникают все новые очаги обороны. На Западном и Южном островах, захваченных противником, продолжали отчаянно драться группы пограничников, окруженные и блокированные врагом. В центральной цитадели, по существу, полными хозяевами положения были защитники крепости, а группа автоматчиков, запертая в здании клуба, то и дело посылала в эфир отчаянные радиопризывы о помощи.
Прочная оборона возникла и в северной части крепости. Здесь у главных входных ворот в первые часы войны собралось несколько сот бойцов, пять или шесть лейтенантов и политруков. Выйти из крепости в город им не удалось – враг уже сомкнул свое кольцо, и они рассыпались по берегу обводного канала по обе стороны ворот, отстреливаясь от автоматчиков и не подпуская их ко входу в крепостной двор.
Около полудня здесь появился один из старших командиров – майор, который принял командование над этими разрозненными группами солдат из разных частей. Сразу же были сформированы три роты. По приказанию майора стрелки залегли на гребне северного и северо-восточного вала, а одна из рот заняла оборону фронтом на запад – туда, где находились казармы 125-го стрелкового полка и откуда доносился гул ожесточенного боя и крики атакующих автоматчиков.
В центре этой обороны – к западу и востоку от главной дороги, ведущей к воротам, – возвышались два небольших земляных укрепления – две «подковы», как называли их бойцы. Каждое из этих укреплений состояло из двух высоких земляных валов – подковообразной формы, расположенных концентрически – один внутри другого. Между ними тянулся узкий и такой же подковообразный дворик, а в центре «подковы» поднималось массивное двухэтажное здание, которое своей тыльной стороной как бы врастало во внутренний вал. В земляной толще обоих валов находились казематы, выложенные кирпичом.
Само собой разумеется, что оба эти укрепления были использованы как опорные пункты обороны. Майор приказал одной из рот занять западную «подкову», а в бетонном доте, недавно построенном рядом с ней, поставить станковый пулемет.
Что же касается восточной «подковы», то она стала главным узлом обороны этого отряда. Как оказалось, здесь находилась часть бойцов 393-го отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона, которыми командовал один из лейтенантов. Они занимали здание, находившееся в центре подковообразного укрепления, и уже были готовы к бою. У окна на втором этаже был установлен счетверенный пулемет; два бойца поспешно набивали запасные ленты; другие окна заняли ручные пулеметчики и стрелки. У зенитчиков были исправная радиостанция, телефонные аппараты и кабель, а в казематах хранились запасы боеприпасов и продовольствия. Приняв бойцов дивизиона под свое командование, майор устроил здесь свой штаб, разместил в одном из казематов раненых и установил телефонную связь со всеми тремя ротами. Теперь его небольшой отряд готов был встретить противника, и, когда час спустя гитлеровцы атаковали внешние валы и западную «подкову», их остановил сильный огонь, и все атаки на этом участке потерпели неудачу.
Упорный бой шел и у восточных, Кобринских ворот крепости. В районе этих ворот стоял 98-й отдельный истребительнопротивотанковый дивизион под командованием майора Никитина. В первые же минуты противник направил сюда особенно сильный огонь. Большинство орудий и тягачей было уничтожено или повреждено, и вдобавок подразделение лишилось своего командира. Тогда руководство обороной приняли на себя заместитель Никитина по политической части старший политрук Николай Нестерчук и начальник штаба лейтенант Акимочкин.
Приказав укрыть в надежных помещениях внутри валов женщин и детей, сбежавшихся сюда из соседних домов комсостава, Нестерчук и Акимочкин велели выкатить оставшиеся пушки на валы, организовали доставку боеприпасов из склада, расставили в обороне пулеметчиков и стрелков. И когда немцы, обходя крепость с юго-востока, показались вблизи Кобринских ворот, по ним в упор ударили пушки и пулеметы дивизиона. Противник был остановлен, и атаки его на этом участке одна за другой выдыхались под нашим огнем.
Так в этих упорных боях, которые повсеместно с каждым часом становились все ожесточеннее, прошла первая половина дня 22 июня. Немецкая артиллерия все так же обстреливала крепость, «юнкерсы» штурмовали с воздуха очаги нашей обороны, и пехота противника продолжала атаковать на всех участках. Но уже вскоре донесения о потерях наступающих на крепость частей стали столь угрожающими, что гитлеровское командование вынуждено было основательно задуматься над этими цифрами.
Я уже рассказывал, как много месяцев спустя на одном из участков фронта было захвачено «Боевое донесение о взятии Брест-Литовска» – документ, в котором содержались некоторые подробности боев за Брестскую крепость. Вот что происходило в крепости в этот первый день войны, по свидетельству штабных офицеров противника.
«Все же вскоре (около 5.30—7.30) стало ясно, – говорится в этом донесении, – что позади нашей пробившейся вперед пехоты русские начали упорно и настойчиво защищаться в пехотном бою, используя стоящие в крепости 35—40 танков и бронемашин. При быстром огне они применяли мастерство снайперов, кукушек, стрелков из слуховых окон чердаков, из подвалов и причинили нам вскоре большие потери в офицерском и унтер-офицерском составе.
Перед обедом стало ясно, что артиллерийская поддержка при ближнем бое в крепости невозможна, так как наша пехота соприкасалась очень близко с русской и нашу линию нельзя было установить в путанице построек, кустарников, обломков, частично она была отрезана или блокирована русскими гнездами сопротивления. Попытки отдельных пехотных противотанковых орудий и легких полевых гаубиц действовать прямой наводкой не удавались большей частью из-за недостаточного наблюдения и угрозы собственным людям, в остальном из-за толщины сооружений и стен крепости.
По тем же самым причинам проходящая мимо батарея штурмовых орудий, которую командир 135-го пехотного полка по собственному решению подчинил себе после обеда, не оказывала никакого действия.
Введение в действие новых сил 133-го пехотного полка (до этого резерва корпуса) на Южном и Западном островах с 13.15 не принесло также изменений в положении: там, где русские были изгнаны или выкурены, через короткий промежуток времени из подвалов, домов, труб и других укрытий появлялись новые силы. Стреляли превосходно, так что потери значительно увеличивались.
Личным наблюдением командир дивизии в 13.15 в 135-м пехотном полку (Северный остров) убедился, что ближним боем пехоты крепости не взять, а около 14.30 решил оттянуть собственные силы так, чтобы они окружили крепость со всех сторон, а потом (предположительно после ночного отступления с раннего утра 23.6) вести тщательно наблюдаемый огонь на поражение, который бы уничтожал и изматывал русских. В 18.30 это решение было категорически одобрено командующим 4-й армией; он не хотел ненужных потерь; движение по дороге и железной дороге теперь, очевидно, уже возможно, поэтому есть возможность предотвратить противодействие противника, в результате чего русские будут, кажется, обречены на голод».
Это донесение довольно верно передает обстановку первого дня боев за крепость. Правда, танков и бронемашин у обороняющихся было не 35—40, как утверждают немецкие штабисты, а всего несколько штук, и вовсе не толщина крепостных стен была главным препятствием для атакующих. Упорное, героическое сопротивление маленького гарнизона, его умелые решительные действия заставили крупное соединение германской армии остановиться перед крепостью в первый же день войны. И не только остановиться. Приказ, полученный в штурмующих частях к вечеру 22 июня, был, по существу, первым приказом об отступлении, отданным германским войскам с момента начала второй мировой войны. Гитлеровская армия не отступала ни разу ни на западе, ни на севере, ни на юге Европы, но она вынуждена была отступить в районе Брестской крепости в первый же день войны на востоке, против СССР.
«Проникшие в крепость части, – говорится дальше в донесении, – ночью были, согласно приказу, отведены обратно на блокадную линию. При этом было весьма неприятно то, что русские тотчас же продолжали атаку на оставленные районы, а кроме того, группа немецких солдат (пехотинцев и саперов, количество их потом так и не удалось установить) осталась запертой в церкви крепости (Центральный остров). Временами с этими запертыми была радиосвязь».
Следует добавить, что эта радиосвязь вскоре была прервана. Гарнизон крепости не только атаковал и занял районы, из которых отошли немцы, но и успешно ликвидировал многие окруженные группы противника. На Центральном острове бойцы Фомина, пограничники и стрелки 333-го полка с двух сторон атаковали клуб, где засели автоматчики с радиостанцией. Сопротивление врага было сломлено, и отряд фашистов в клубе уничтожен.
В первый день противнику не только не удалось овладеть крепостью за несколько часов, как он рассчитывал, но его штурмовые отряды были наполовину уничтожены и на многих участках отброшены или отведены назад. Только Южный и Западный острова, где, впрочем, продолжали сражаться группы наших пограничников, немцы удержали за собой. Вся же остальная территория крепости, буквально усеянная трупами в зеленых мундирах, по-прежнему была недосягаемой для врага, и там всю ночь без сна и отдыха трудились советские бойцы и командиры, укрепляя свои оборонительные рубежи и готовясь завтра с рассветом встретить новый штурм.
С самого начала боев, с первых же часов войны одно и то же чувство владело каждым защитником Брестской крепости – от командиров, возглавлявших оборону, до рядовых стрелков. Это была глубокая, непоколебимая уверенность в том, что вероломно напавший враг будет в самом скором времени наголову разбит и снова отброшен за государственный рубеж, что вот-вот на помощь осажденной крепости подойдут войска, стоявшие в окрестностях Бреста, и граница будет прочно восстановлена.
Граждане великой страны, хорошо знающие мощь своей Родины и ее армии, воспитанные на славных, победных традициях советских войск, они не могли думать иначе и вовсе не представляли себе ни огромных сил врага, ни тяжких последствий его внезапного нападения. Разве мог кто-нибудь из них хоть на одно мгновение допустить мысль о том, что пройдут еще долгие и страшные три года, прежде чем руины этих крепостных стен снова увидят советских воинов?! Если бы в этот первый день обороны в рядах защитников крепости нашелся человек, который посмел бы сказать, что Советской Армии потребуются даже не годы, а месяцы или недели, для того чтобы отбить нападение гитлеровской Германии, товарищи сочли бы его сумасшедшим либо расстреляли на месте как труса и изменника. Нет, они ждали помощи с часу на час, со дня на день. Мысль о скорой встрече со своими придавала им новые силы в их неравной борьбе, укрепляла и волю и решимость.
Уже в эти первые часы крепость была отрезана от внешнего мира, окружена кольцом немецких войск. Что делается там, за пределами крепостных стен, что происходит в городе и в соседних приграничных районах, гарнизон не знал. Штабы дивизий находились в Бресте, оттуда пока что не поступало никаких указаний: видимо, посыльные и офицеры связи не могли добраться сюда. Что же касается телефонных и телеграфных линий, то они либо были перерезаны немецкими диверсантами перед началом военных действий, либо повреждены во время обстрела.
Прежде всего командиры, возглавившие оборону на Центральном острове крепости, попытались связаться с вышестоящим командованием по радио. Но радиостанций в подразделениях было очень мало, и почти все они оказались разбиты или повреждены артиллерийским огнем противника. Только на участке 84-го полка, где в казармах была оставлена часть имущества полковой роты связи, удалось к середине дня наладить одну из радиостанций. Полковой комиссар Фомин составил несколько шифрованных радиограмм в адрес командования дивизией и велел срочно передать их.
Однако дивизионные, корпусные и армейские радиостанции не отвечали на призывы крепости. Все попытки передать шифрованную радиограмму ни к чему не привели. Казалось, гитлеровцы не только окружили крепость, но и заполонили весь эфир: на всех волнах слышались гортанные немецкие команды, и лишь изредка прорывались отрывочные, яростные возгласы наших танкистов, ведущих где-то бой с танками врага, или выкрики летчиков, дерущихся в воздухе с «юнкерсами» и «мессершмиттами».
Тогда Фомин решил оставить условный код и перейти на открытый текст. Учитывая возможность радиоперехвата противника, он составил преувеличенно бодрую радиограмму, и радист Борис Михайловский сел к микрофону.
«Я – крепость, я – крепость! – понеслись в эфир новые призывы. – Ведем бой. Боеприпасов достаточно, потери незначительны. Ждем указаний, переходим на прием».
Снова и снова повторял Михайловский эти слова, но ответа на них не было. Радиостанция продолжала посылать свои сигналы, пока наконец у нее не иссякло питание, и голос сражающейся крепости замолк в эфире навсегда.
Такая же неудача постигла и радиста восточной «подковы», который по приказанию майора непрерывно посылал в эфир свои сигналы. Ответа на них не было, и майор, убедившись, что все попытки наладить радиосвязь напрасны, распорядился выключить рацию и, экономя батарейки, включать ее только для приема и записи последних известий.
В этот первый день кое-где в подразделениях еще работали батарейные радиоприемники. Один из таких приемников стоял в клубе 98-го противотанкового дивизиона. Клуб артиллеристов был оборудован в подземном бетонированном помещении какого-то бывшего склада, и сюда-то Нестерчук, возглавивший оборону, приказал поместить жен и детей командиров. Здесь, в темном подземном зале, где рядом с радиоприемником, над лежащими вповалку на полу женщинами и детьми высилась строгая, неподвижная фигура красноармейца Соколова, охраняющего боевое дивизионное знамя, люди услышали около полудня сквозь грохот разрывающихся наверху снарядов далекий голос из Москвы. С обращением Советского правительства к народу по радио выступил заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров СССР. И как только передача была окончена, содержание ее, пересказываемое из уст в уста, скоро стало известно всем артиллеристам, которые в это время вели упорный бой с автоматчиками на крепостных валах.