– Что, все просто так и написано? Никакого подвоха? – недоверчиво осведомился брат Штукатур.
– О, это не обычная книга. Перед вами ее единственный экземпляр. На то, чтобы расшифровать ее, у меня ушли годы, – сообщил Верховный Старший Наставник. – Она написана рукой Тубала де Малахита, великого ученого, постигшего драконьи тайны. Да, да, эта книга – подлинник. Тубал де Малахит умел призывать самых разнообразных драконов. И вскоре вы сможете делать то же самое.
Воцарилось долгое, неловкое молчание.
– М-м, – промычал брат Привратник.
– По-моему, здесь чуть-чуть попахивает, э-э… волшебством, – предположил брат Сторожевая Башня взволнованным тоном человека, который угадал, под какой чашкой спрятан наперсток, но не хочет этого говорить. – Нет, нет, я ни на минуту не сомневаюсь в вашей непревзойденной умудренности и все такое, но… вы знаете… волшебство…
Его голос постепенно затих.
– Да-а-а-а, – выдохнул брат Штукатур.
– Есть такие, э-э, волшебники, – сказал брат Палец. – Может, вам это невдомек, вы были очень заняты, ходили по углям с этими древними мудрецами, но здешние волшебники, они обрушатся на тебя, как целая тонна кирпичей, если застукают за чем-нибудь, смахивающим на волшебство.
– Разделение труда, вот как они это называют, – поддержал брат Штукатур. – Мы вроде как договорились. Я, например, не должен соваться во всякие таинственные переплетения причинности, а они не будут штукатурить.
– Честно говоря, не пойму, в чем проблема, – возразил Верховный Старший Наставник.
На самом деле эту проблему он тоже предугадал. То было последнее препятствие. Надо только помочь их жалким умишкам преодолеть черту, и весь мир окажется у него на ладони. До сих пор их невероятно тупой эгоцентризм служил верной подмогой, не подведет он и сейчас…
Братья неловко заерзали. И тут уста отверз брат Туговотс.
– Ха! Волшебники! Да разве они знают, что такое трудиться от зари до зари, не разгибая спины?
Верховный Старший Наставник глубоко вздохнул. Ага…
Атмосфера злобного негодования заметно сгустилась.
– Откуда им знать?! – презрительно бросил брат Палец. – Ходят, задрав нос, слишком они хороши, чтобы общаться с такими, как мы. Уж я-то на них насмотрелся еще в те времена, когда работал в Университете. Задницы в милю шириной, вот что я вам скажу. Кто-нибудь когда-нибудь видел, чтобы они зарабатывали на жизнь честным трудом?
– Вроде того же воровства? – съязвил брат Сторожевая Башня, которому брат Палец никогда особенно не нравился.
– Ну да, они говорят, – продолжал брат Палец, демонстративно игнорируя это замечание, – что вы не должны заниматься магией, потому что, дескать, только они знают, что нарушает вселенскую гармонию, а что не нарушает. Чепуха все это, вот что я думаю.
– Ну-у, – протянул брат Штукатур, – я, честно сказать, не совсем согласен… Я это к тому, что если напутаешь с раствором, то обляпаешь ноги мокрой штукатуркой. А если напутаешь с магией, то, говорят, из пола, из стен, отовсюду повылезает всякая гадость и прикончит тебя на месте.
– Да, но так говорят волшебники, – задумчиво произнес брат Сторожевая Башня. – Сказать по правде, лично я их терпеть не могу. А вдруг они действительно напали на золотую жилу и не хотят, чтобы кто-то еще об этом узнал? Это все только видимость – размахивание руками, заклинания, а на самом деле все уже сказано и сделано.
Братья обдумали высказанное предположение. Звучало вполне разумно. Если бы они напали на золотую жилу, то приложили бы все силы, чтобы не пустить к ней никого больше.
Наконец Верховный Старший Наставник решил, что час пробил.
– Значит, братья, мы договорились? Вы готовы заниматься магией?
– О, только заниматься… – с облегчением откликнулся брат Штукатур. – Против занятий я ничего не имею. Главное, чтобы не пришлось потом по-настоящему…
Верховный Старший Наставник грохнул книгой об стол.
– Я имею в виду произнесение настоящих заклинаний! Чтобы вернуть город на путь истинный! Чтобы вызвать дракона! – заорал он.
Братья попятились.
– А потом, когда мы заполучим этого дракона, появится законный король, да? – немного погодя осведомился брат Привратник.
– Да! – рявкнул Верховный Старший Наставник.
– Вот это мне понятно, – поддержал брат Сторожевая Башня. – Звучит логично. Увязывается с предназначением и ювелирной работой судьбы.
Последовало секундное колебание, после чего балахоны дружно закивали. И только в выражении капюшона брата Штукатура прослеживалось смутное недовольство.
– Ну ла-адно, – протянул он, – мы ведь очень аккуратно…
– Уверяю тебя, брат Штукатур, ты можешь выйти из дела в любой момент, – успокаивающим тоном заверил Верховный Старший Наставник.
– Хорошо… Я согласен, – все еще с некоторой неохотой кивнул упирающийся брат.
– А еще один небольшой вопросик можно? – встрял брат Привратник. – Можно сделать так, чтобы этот самый дракон спалил, скажем, угнетающие людей овощные лавки?
Ага.
Он победил. Драконы вернутся. И король вернется. Не похожий на прежних королей. Король, который будет делать то, что ему велят.
– Это, – изрек Верховный Старший Наставник, – зависит от того, насколько активно все вы будете помогать. Для начала нам понадобятся любые магические предметы, которые вы сможете принести…
Они ни в коем случае не должны заметить, что последняя половина книги де Малахита представляет собой обуглившуюся и спекшуюся массу. Старику задача оказалась не по плечу.
Но у него все получится. И никто, ничто на свете не сможет остановить его.
И грянул гром…
Говорят, боги играют людскими жизнями. Но в какие игры они играют и почему, и кому суждено стать пешкой, и каковы правила этих игр – кто все это знает?
Честно говоря, в детали лучше не вдаваться.
И грянул гром…
Что-то предвещающее было в этом громе.
А теперь на короткое время давайте отвлечемся от сочащихся влагой, промокших улиц Анк-Морпорка, перенесемся через утренние туманы Плоского мира и вновь опустимся на землю – но сфокусируем наш внутренний бинокль на молодом человеке, который двигается к городу со всей открытостью, искренностью и невинной целеустремленностью айсберга, дрейфующего в направлении оживленного морского пути.
Этого юношу зовут Моркоу. Но имя, смахивающее на название овоща, дали ему вовсе не из-за цвета волос, которые отец, ссылаясь на странную богиню по имени Гиена-Ги, всегда подстригал ему крайне коротко.
Нет, причиной этого прозвища стала общая конусообразность тела, которую приобретают благодаря духовной и физической чистоте, здоровому питанию и хорошему горному воздуху, вдыхаемому полными легкими. Когда такой юноша напрягает плечи, все прочие мышцы быстренько расступаются.
За спиной у юноши – меч, который очутился у него очень странным образом. Таинственным образом. Хотя в самом мече ничего таинственного нет – тем более в образе, которым меч очутился у юноши. Никакой этот меч не волшебный. И у него нет имени. Как им ни размахивай, чувства неведомой мощи не испытаешь – правда, если размахивать очень долго, то можно испытать боль от вскочивших на руках волдырей. Этим клинком пользовались так часто, что он перестал быть чем-либо другим, кроме как чистой квинтэссенцией меча, длинным куском металла с очень острыми краями. А судьбоносностью здесь даже не пахнет.
В общем, уникальный меч.
И грянул гром.
Сточные канавы города издавали тихое бульканье – это дождевые потоки уносили побочные продукты ночи, некоторые из побочных продуктов слабо протестовали.
Достигнув капитана Ваймса, водный поток расступился в стороны и омыл распростертое тело двумя отдельными струями. Ваймс открыл глаза. Сначала был момент мирной пустоты, но потом воспоминание шибануло его, как лопата.
У Ночной Стражи выдался плохой день. Начать с того, что в этот день хоронили старину Герберта Гаскина. Эх, бедняга Гаскин… Он нарушил одно из фундаментальных правил, которым должен следовать любой стражник. И правило это было не из тех, которые можно нарушить дважды. Поэтому Гаскина опустили в пропитанную влагой почву, дождь барабанил по крышке гроба, и никто не оплакивал почившего стражника, кроме трех уцелевших солдат из Ночной Стражи – самой презираемой категории людей во всем Анк-Морпорке. Сержант Колон рыдал. Бедняга Гаскин…
И бедняга Ваймс, подумал Ваймс.
Бедняга Ваймс, лежит здесь, в канаве. Из канавы вылез, в канаву и вернулся. Лежит он себе, а вода крутит водовороты, просачиваясь под его доспехи. И что только не проплывает мимо бедняги Ваймса, того самого, что лежит в канаве. Наверное, даже бедняге Гаскину сейчас лучше, чем бедняге Ваймсу, грустно подумал капитан Ночной Стражи.
Надо бы постараться и вспомнить… Итак, он ушел с похорон и напился. Нет, обычное «напился» здесь не годится. «Надрался в хлам» – это более подходящее выражение. Когда мир весь перекошен, словно в кривом зеркале, изображение становится нормальным только тогда, когда посмотришь на него сквозь дно бутылки.
Что-то еще было, надо вспомнить.
Ах да. Ночь. Время дежурства. Но не для Гаскина. На место старины Гаскина придется взять новенького. Хотя новенький и так должен был прибыть. Очередной свищ на ровном месте. Или шиш на ровном месте? В общем, очередной… вы-прыжка?.. выскакиватель?..
Ваймс оставил безнадежные попытки вылезти из канавы и рухнул обратно. Сточные воды продолжили свое бурление.
Над головой у Ваймса шипели под дождем и вспыхивали огненные буквы.
Могучее физическое телосложение Моркоу объяснялось не только свежим горным воздухом. Сызмальства он работал на принадлежащем гномам золотоносном руднике и по двенадцать часов в день гонял туда-сюда вагонетки с породой – такой род занятий весьма способствует росту мускулов.
Ходил он сутулясь. Чем это объяснялось? Опять-таки тем фактом, что вырос Моркоу на золотоносном руднике, принадлежащем гномам, которые твердо уверены в том, что пять футов – это для потолка самое то.
Моркоу всегда подозревал, что в чем-то он отличается от гномов. Начать с того, что у него было больше синяков. Но затем в один прекрасный день отец подошел к нему, точнее к его талии, и сказал, что Моркоу вовсе не гном.
Это ужасно – целых шестнадцать лет считать себя гномом, а потом вдруг обнаружить, что принадлежишь не к тому виду.
– Понимаешь, сынок, мы не хотели говорить тебе об этом, – промолвил отец. – Думали, может, все утрясется само собой.
– Что утрясется? – спросил Моркоу.
– Твои размеры. Но теперь твоя мать считает, в общем, мы оба считаем, что настало время вернуться тебе к твоим сородичам. Рост – это очень важно, ты должен жить с теми, кто похож на тебя. – Отец принялся крутить разболтавшуюся заклепку на каске, что служило верным признаком обеспокоенности и смущения. – Э-э, – добавил он.
– Но мои сородичи – вы! – в отчаянии воскликнул Моркоу.
– В каком-то смысле да, – согласился отец. – Но в другом смысле нет, и этот смысл более соответствует действительности. Понимаешь, это все генетика, она так шутит. Поэтому было бы очень неплохо, если бы ты выбрался наконец отсюда и увидел мир.
– Что, я должен навсегда расстаться с вами?
– О нет! Нет. Конечно, нет. Возвращайся, когда захочешь, навещай нас. Но, видишь ли, для парня твоих лет киснуть здесь… Это неправильно… Ну, это… То есть… Ты ведь уже не ребенок. А большую часть времени ползаешь на коленках. В общем, всякое такое. Неправильно это.
– Но тогда какие они, мои сородичи? – в замешательстве спросил Моркоу.
Старый гном набрал в легкие побольше воздуха.
– Ты человек, – выпалил он.
– Что, как господин Лосняга? – Господин Лосняга раз в неделю поднимался на запряженной волами повозке вверх по горным тропам, чтобы менять золото гномов на всякие полезные вещи. – Стало быть, я – один из верзил?
– Ну да… Только ты, сынок, еще верзилистее. В тебе шесть футов роста, а в нем – пять. – Гном снова принялся крутить разболтавшуюся заклепку. – Вот такие дела, сам видишь…
– Да, но… может, я просто чуточку высоковат? – Моркоу отчаянно цеплялся за последнюю соломинку. – В конце концов, бывают же люди-карлики, почему бы не быть высоким гномам?
Отец сострадательно похлопал его по той части ноги, которою можно назвать обратной стороной колена.
– Надо смотреть в лицо фактам, мой мальчик. Там, на поверхности, ты будешь чувствовать себя намного лучше. Твоя кровь напомнит тебе обо всем. Да и крыши там не такие низкие.
«А значит, ты не будешь вечно стучаться головой – небо, вон оно где…» – добавил про себя старый гном.
– Слушай, – сказал Моркоу, честный лоб которого весь сморщился в отчаянных раздумьях. – Ты ведь гном, да? И мама тоже гном. Значит, я тоже должен быть гномом. Это закон природы.
Гном вздохнул. Он надеялся преподнести эту тему очень осторожно, выдавать информацию по чуть-чуть, растянув рассказ на несколько месяцев, чтобы мальчик привыкал, но времени уже не оставалось.
– Сядь-ка, сынок, – сказал он.
Моркоу сел.
– Дело в том, – сокрушенно начал гном, глядя в большое честное лицо юноши, а не в пряжку его пояса, – что мы нашли тебя в лесу. Ты ползал там, неподалеку от дороги… Гм…
Разболтавшаяся заклепка жалобно взвизгнула. Наконец гном махнул рукой и с разбегу ринулся в прорубь:
– Видишь ли, какое дело-то… там были повозки. Горящие, если можно так сказать. И мертвые люди. Гм, да. Чрезвычайно мертвые люди. Из-за разбойников. Суровая зима выдалась в ту зиму, и в горы приходило много всякого разного народу… Так что мы взяли тебя, ясное дело, а затем… в общем, зима той зимой была долгой, как я уже сказал, и твоя мать привыкла к тебе, и… ну, в общем, мы все собирались попросить Лоснягу поспрашивать о тебе, но как-то руки не дошли. Вот такая вот, в общем, история.
Моркоу воспринял рассказ довольно спокойно главным образом потому, что практически ничего не понял. Кроме того, насколько ему было известно, быть найденным на обочине – обычное дело, все дети появляются так на свет. Гномы очень щепетильны в вопросах деторождения, и, как правило, все технические детали объясняются ребенку, только когда он достигает половой зрелости.
– Ладно, папа. – Моркоу наклонился вперед, к уху гнома. – Но знаешь, я и… Мятка Скалшмакер? Она настоящая красавица, папа, и борода у нее мягкая, как, э-э, э-э, в общем, очень мягкая, так вот, мы понимаем друг друга, и…
– Да, – в тоне гнома зазвучали холодные нотки. – Мне все известно. Ее отец разговаривал со мной.
«А ее мать – с твоей матерью, – добавил он про себя, – и потом твоя мать говорила со мной. Разговоров было хоть отбавляй».
– Дело не в том, что ты им не нравишься, ты парень солидный и самостоятельный, твердо стоишь на ногах и работник отличный, из тебя получится хороший зять. Только твоих размеров хватило бы на четырех хороших зятьев. В этом-то и беда. Не говоря уже о том, что ей всего лишь шестьдесят. Это никуда не годится. Неправильно это.
Он слышал о случаях, когда человеческие детеныши вырастали в волчьей стае. И оставалось только гадать, приходилось ли какому-нибудь волчьему вожаку разбираться со случаем, столь же запутанным, как этот. Может, он тоже отводил найденыша куда-нибудь на полянку и говорил нечто вроде: «Слушай, сынок, ты, наверное, задаешься вопросом, почему ты не такой волосатый, как все остальные…»
Он обсуждал это дело с Лоснягой. Хороший, солидный человек, этот Лосняга. Приемный отец Моркоу знавал отца этого человека. И его дедушку, если уж на то пошло. Люди – такие недолговечные создания. Должно быть, слишком много усилий уходит на то, чтобы качать кровь на такую высотищу.
– Да уж, король, проблема налицо. Дело серьезное, – крякнул старик, когда оба тяпнули по маленькой на скамеечке рядом со стволом номер 2.
– Понимаешь, он хороший парень, – начал король. – Здравый ум, и характер спокойный, надежный. Не сказать, чтобы звезды с неба хватал, но укажи ему, что сделать, так он не успокоится, пока не сделает. Послушный.
– Ну, можно укоротить ему ноги, – посоветовал Лосняга.
– Проблема не в ногах, – мрачно ответил король.