Осиме удалось наконец установить тишину. Он обратился ко мне так, словно испрашивал очередное распоряжение:
— Как чувствуете себя, адмирал? Повреждений нет?
— Все на высшем уровне,- отозвался я.Думаю,мне удалось говорить спокойно. Я попытался усмехнуться.- Меня изолировали от вас. И поскольку я лишен возможности свободного передвижения, хочу передать власть, которой уже не способен нормально пользоваться. Назначаю своим преемником Осиму.
Ромеро вслух размышлял:
— Для чего разыгран этот спектакль,Эли?Вероятно,чтобы публично подвергнуть вас пыткам…
Мысль о пытках была фатальной у Ромеро. Я потребовал, чтобы не меня не обращали внимания,что бы со мной ни совершалось.Камагин молча сжимал кулаки, Мери расплакалась.
Больше всего я боялся,что разрыдается Астр, такое у него было перепуганное лицо, но ему удалось удержаться.
— Подходит время ужина. Ешьте и засыпайте, будто ничего не произошло,- сказал я.- Чем меньше вы станете оборачиваться на меня, тем легче мне и досадней врагам.
Вечером по эскалатору подали еду. В моей клетке ничего не появилось. Я усмехнулся.Фантазия Верховного разрушителя была скудна.Я растянулся на полу, как на постели.Никто больше не обращал на меня внимания,словно меня не было.
Когда половина людей заснула, к клетке подошел Ромеро.
— Итак, вас осудили на голод, дорогой друг. В древности голод причислялся к самым мучительным наказаниям.
— Пустяки. Старинная пытка голодом многократно усиливалась неизбежностью смерти, а мне эта опасность не грозит- я должен возжаждать смерти, но не обрести ее.
Когда Ромеро ушел,я притворился спящим.Мери и Астр еще долго не засыпали, Лусин что-то горестно шептал, ворочаясь на нарах. Мало-помалу мной начал овладевать полусонный бред, перед глазами замелькали светящиеся облака, их становилось все больше, свет разгорался ярче.
Вдруг я услышал чье-то бормотание. Я приподнялся.
По ту сторону прозрачного барьера, прижимаясь к нему щекой, хватая руками, стоял Андре.Лицо его кривилось,что-то лукавое проступало в улыбке безумца, а глаза, днем тусклые, дико горели. Я подошел поближе, но и вблизи не разобрал быстрого бормотания.
— Знаю,- сказал я устало.- У бабушки серенький козлик. Иди спать.
Андре захихикал, до меня донеслись слова:
— Сойди с ума! Сойди с ума!
Мне показалось,что я наконец за что-то ухвачусь в ускользающем мозгу Андре.
— Андре,вглядись в меня, я- Эли! Вглядись в меня, ты приказываешь Эли сойти с ума, Эли, Андре!
Не было похоже, что он услышал меня. Я перевел дешифратор на излучение его мозга, но и там было только повторение совета сойти с ума. Он не жил двойной жизнью, как иные безумцы, и в тайниках его сознания не таилось ничего, что не выражалось бы внешне.
— Нет, Андре,- сказал я, не так для него, как для себя.- Я не буду сходить с ума, мой бедный друг, у меня иной путь, чем выпал тебе.
Он хихикал, всхлипывал, лицо его кривилось, боль и испуг перемежались с лукавством. Он бормотал все глуше, словно засыпая:
— Сойди с ума! Сойди с ума!
11
Не знаю, как мучились те, кого в древности обрекали на голод. Голодовку превратили в мерзкое зрелище- вот что бесило меня. Я не получал пищи, а у друзей еда не лезла в рот.Я слышал,как Мери кричала на Астра, чтоб он ел, но не видел, чтоб сама она брала еду.
Лишь Ромеро и Осима спокойно ели, и я испытывал к ним нежность, ибо это было им нелегко.
Однажды я с гневом сказал подошедшей Мери:
— Разве мне легче от того, что ты истощаешь себя?
Глаза ее были сухи, но голос дрожал:
— Поверь мне, Эли…
— И слышать не хочу! Неизвестно, что ждет нас завтра. Истощенная мать — плохая защитница сына, неужели ты не понимаешь?
Она прислонилась головой к прозрачному барьеру, долго вглядывалась в меня, усталая и похудевшая. Ей было наверняка труднее, чем мне.
— Ты не выполняешь свои обещания, Эли…
— Что ты имеешь в виду?
— Ты обещал относиться ко мне и Астру, как ко всем другим.
— Я этого не обещал,Мери.Ты настаивала,но я не обещал.И ты сама нарушаешь собственные обещания,ты ведешь себя иначе, чем другие. Возьми пример с Осимы и Ромеро.
— А ты посмотри на Эдуарда. Он тоже не ест, Эли!
— Не мучайте меня хоть вы!- попросил я и лег, отвернувшись.
Она тихо отошла.Потом я видел,как она ела,Камагин тоже принялся за еду. Я сделал вид, что сплю, и так хорошо притворился, что и вправду заснул.
Вскоре я понял, что спать в часы общего бодрствования- лучший способ поведения. Вначале я делал усилие, чтобы задремать, но потом сон приходил, когда был нужен.Скорее всего это было забытье, а не сон- я выключал сознание на минуты, на часы, сколько заранее положу себе.
Я слышал, что голодающие воображают себе вкусные яства и распаляются до исступления. Меня не влекли картины пиршеств и обжорства. И муки жажды тоже, по-моему, преувеличены бесчисленными рассказами, сохранившимися в памяти человеческой.
Зато меня посещали иные видения, и они становились все ярче.
Я опять увидел странный зал с куполом и полупрозрачным шаром и бегал вдоль стен зала, а на куполе разворачивались звездные картины, и среди неподвижных светил снова мчались искусственные огни,и я знал,что каждый огонек- корабль нашего флота, штурмующего Персей.Я всматривался в огни крейсеров, вначале их движение было непонятно, потом я понял, что присутствую при картине охоты за темными космическими телами вне теснин Персея: Аллан подтягивал захваченные шатуны к Персею,заканчивая подготовку к их аннигиляции у неевклидова барьера, чтобы в разлете взорванного вещества ворваться внутрь.
— Я еще раз побывал в галактической рубке разрушителей,-так я рассказывал о своем видении Ромеро.
Он печально и испытующе смотрел на меня.
— В древности многие психологи считали сновидения исполнениями желаний, обуревающих людей в реальной жизни. Надо признать, друг мой, что ваши видения хорошо копируют ваши желания.
Боевая рубка приснилась лишь раз, зато Великого разрушителя я видел часто. Он появлялся, окруженный сановниками, среди них был и Орлан, докладывавший собранию, как ведут себя пленные.
Фантазия моя придавала разрушителям такой диковинный облик, они были так бредово фантасмагоричны, что ни до, ни после я не находил похожих среди реальных врагов.
Ромеро пишет в отчете, что я своими видениями иронизировал над врагами и что вообще ирония- характерная форма моего отношения к действительности. Возможно, это и так, но сам Великий разрушитель и Орлан являлись ко мне в привычном нам виде, призрачно копирующем людей. Остальные, правда, были удивительных образцов.
Одни торчали массивными ящиками;другие,вступая в беседы, вдруг распускали пышные кроны взамен голов и становились подобны земным деревьям;третьи,когда к ним обращался властитель, превращались в жидкость и текли речью, текли в точном смысле слова- мутным,то красноватым, то голубым ручейком, клокочущим, извилисто стремящимся по залу, и все вглядывались в извилины и блеск их пенящейся речи- а потом, закончив слово, они спокойно стекались назад, становились снова телом из потока, и тело, малоприметное, серенькое, скромно стиралось где-нибудь в уголке среди прочих сановников.
И облик сановников Великого разрушителя, и способы их взаимообщения были так невероятны, что мне все чаще приходило в голову- не лишаюсь ли я разума?
12
Переломные события нашего плена отпечатались в моей памяти во всех подробностях.Вечером,перед ужином,я приказал себе уснуть,а когда пробудился, была ночь, пленные спали. Я сел, встать и пройтись по клетке, как делал еще недавно, не было сил.
Не открывая глаз, я вслушивался в сонное всхлипывание, шуршание поворачивающихся тел, храп мужчин, развалившихся на спине, свист носов тех, кто разлегся на боку… Я в последнее время стал хуже видеть,к тому же в ночные часы самосветящиеся стены тускнели. Зато обострился слух, до меня свободно доходили звуки, каких я в нормальной жизни не мог бы уловить.
И я легко разобрал еще до того, как шаги приблизились, что кто-то подкрадывается ко мне.Так же безошибочно, все не еще открывая глаз, я определил, откуда послышался шум. Я поднялся на ноги и минуту стоял, пересиливая головокружение.
Перед глазами замелькали глумливые огоньки, в изменяющейся их сетке пропала тусклая картина спящего зала. Я терпеливо дожидался, пока погаснет последняя искорка, и, ощупывая воздух руками, чтоб не удариться о прозрачные препятствия, медленно двинулся к ограде. Я делал шаг и останавливался, от каждого шага в глазах вновь вспыхивали искры, нужно было не дать им разгореться до головокружения. Потом я долго всматривался в маленького человечка, напиравшего телом на наружную сторону невидимой ограды.
— Астр, зачем ты пришел? Ты должен держаться, будто меня не существует.
Эту недлинную речь я произносил минут пять.
— Отец!- зашептал он со слезами.- Может, хоть ночью я смогу передать тебе пищу?
Он тщетно старался просунуть сквозь невидимую стену кусочки еды. Он вбивал их в силовой забор,они падали на пол,он поднимал их, снова пытался просунуть. Плач его становился все громче.
Я смотрел на него,вяло соображая,чего ему еще надо.Мне не хотелось есть, не хотелось разговаривать,я лишь одно понимал- рыдания могут разбудить Мери и она не справится с приступом отчаяния.
— Астр,иди спать!-сказал я.- Даже атомные орудия наших предков не разнесут эти стены, а ты хочешь пробиться сквозь них слабыми кулачками.
На этот раз я говорил связной речью,а не словесными корпускулами. Астр бросил на пол принесенную еду,стал топтать ее ногами и все громче плакал. У него был слишком горячий характер.
— Перестань!- приказал я.- Стыд смотреть на тебя!
— Ненавижу!- простонал он, сжимая кулаки.- Отец, я так ненавижу!
— Иди спать!- повторил я.
Он уходил, через каждые два-три шага оборачиваясь, а я смотрел на него и думал о нем. Он был сыном шестнадцатого мирного поколения человечества, даже слово это- ненависть- было вытравлено из словаря людей задолго до его рождения,он тоже его не знал. И он сам, опытом крохотной своей жизни, открыл в себе ненависть, ибо любил.
Наш разговор,как он ни был тих, привлек Андре. Безумец спал мало, и в часы, когда все покоились, неслышно прогуливался по залу, напевая неизменно «Жил-был у бабушки серенький козлик…»
Он подошел к месту, откуда пытался ко мне пробиться Астр, оперся локтями о силовые стенки,лукаво посмеивался истощенным постаревшим лицом, подмаргивал. Сперва я не разобрал его шепота,мне показалось по движению губ, что повторяется все тот же унылый совет сойти с ума, но вскоре я разглядел, что рисунок слов иной, и стал прислушиваться.Фразу «Не надо»- я расслышал отчетливо.
— Ты даешь мне новый совет?- переспросил я, удивленный.- Я правильно тебя понял, Андре?
Он забормотал еще торопливей и невнятней, лицо его задергалось — все эти выражения так быстро сменяли одно другое, что я опять ничего не понял.
— Уйди или говори ясно, я очень устал, Андре.
На этот раз я расслышал фразу:
— Ты сходишь с ума! Ты сходишь с ума!
— Радуйся: я схожу с ума!- сказал я горько.- Все, как ты советовал, Андре. Я искал другого пути, кроме безумия, и не нашел его. Что же ты не радуешься?
— Не надо! Не надо!
Только теперь,когда он повторил эту фразу,я понял, к чему она относилась. У меня снова закружилась голова.Я привалился к стенке,простоял так несколько минут,опоминаясь. Когда я очнулся,Андре уже не было.В полумраке сонного зала я увидел торопливо удаляющуюся согбенную фигурку.
Сил добраться на тряпичных ногах до середины клетки не хватило,я опустился на пол, где стоял, и вскоре забылся, а еще через какое-то время повторилось видение и раньше посещавшее меня — штурмующие Персей корабли Аллана.
На этот раз я не увидел зала с подвешенным посредине полупрозрачным шаром, кругом просто была звездная сфера.
Я несся меж звезд, превращенный сам в подобие космического тела.
Вместе с тем я и в бреду сознавал,что я не космическое тело, а человек, и не лечу в космосе, а покоюсь где-то, а вокруг не реальные светила, а их изображения на экране, и бешеный мой полет- не реальное движение, а лишь поворот телескопического анализатора: я не мчался, рассекая проходы меж светилами, а прибором отыскивал эскадры Аллана.
И когда засверкали галактические крейсеры, я жадно, повторяя вслух цифры едва шевелящимися губами, считал их. Две светящиеся кучки, две растянувшиеся струи огней по сто искр (каждая искра была хорошо мне знакомой сверхсветовой крепостью) неслись клином- острие нацеливалось на Оранжевую, тусклую, постепенно гаснувшую; я уже хорошо знал, что означает ее зловещее исчезновение.
«Пробьются или не пробьются?»- думал я, трясясь слабой дрожью, у меня не хватало сил и на это,лишь мысли пока не теряли ясности.«Пробьются или нет?»- думал я, выглядывая темные тела в густо пылающей массе огней: тел было не меньше десятка. Они неслись, покорные могучим механизмам кораблей, каждое в миллионы раз превосходило звездолет по объему и массе, а самое массивное составляло острие клина- вытянутая шея желтовато-белых огней кончалась черным клювом.
— Сейчас клюнет! — шептал я, меня все мучительней била дрожь, я плотнее прикрывал глаза, чтобы отчетливее узреть надвигающееся.
А затем я увидел забушевавшее горнило и массы галактических кораблей, ринувшихся в фокус взрыва.В мозгу путались звезды и корабли, звезды ошалело неслись в стороны, расшвырнутые взрывом пространства, а корабли пожирали новосотворенный простор пастями аннигиляторов и рвались вперед, на исчезнувшую Оранжевую — к нам на помощь…
Потом я стал уноситься вверх.Я лежал на боку,скрючившись, меня по-прежнему била слабая дрожь, жизнь еле теплилась во мне, а в чадном бреду тело мое, могучее, как галактический корабль, вольно вынеслось в простор. Я не знал, куда меня уносит, ликующее ощущение заполнило меня всего- свобода!
Я упал на пол в знакомом зале, на троне восседал властитель, обширное помещение заполняли странные лики и фигуры- образины, а не образы, я много раз уже наблюдал их в своем бреду…
Я попал на совещание у Великого разрушителя.
13
Я знал,что увидеть меня нельзя,но отполз в угол, откуда открывался хороший обзор собрания.Властитель чего-то ждал,и все молчали.«Плохи у них дела, если они так подавлены», — злорадно подумал я.
Сановники внезапно зашевелились. Один, темная уродливая тумба, пышно разбросил крону,он походил теперь не то на орех, не то на платан, и все рос, ветви ползли вверх и на середину зала, листья наливались фиолетовым сияньем. Разрастается речью,подумал я огорченно; по опыту прежних сновидений я знал, что не пойму их языка:они могли речами разражаться,разряжаться, взрываться, растекаться, разрастаться, вызваниваться — смысл оставался неведом.
Но едва он раскинулся словом, как я с удивлением сообразил, что отлично разбираюсь: он информировал собрание,что лишь неполадками на Третьей планете можно объяснить опасное вклинивание человеческого флота во внешние обводы неевклидовой улитки.
— Вторая и Четвертая планеты приняли на себя гравитационное напряжение Третьей,- шелестел платаноподобный сановник. — Флоту врага не проникнуть в нашу звездную ограду,Великий…
Владыка раздраженно сверкал прожекторами глаз.Пышная крона оратора стала морщиться и опадать, он превращался из дерева в прежнюю тумбу. Голос Великого разрушителя гулко гремел, он да Орлан одни разговаривали голосом.
— Удалось ли отбросить врага на исходные позиции?
Ему ответил льстивой извилистой речью один из тех, что превращались в ручьи, и я опять хорошо разобрался в его журчащей и пенящейся информации:
— Сделано много,очень много,о Великий,флотилии врага не проникнуть внутрь, им не удалось проникнуть, нет, не удалось, их выпирает назад крепчающая неевклидовость, их выпирает…
— Они выброшены за пределы скопления?
— Нет, пока нет, не выброшены, нет, — завертелся говорливый ручей, — но их оттесняют, их оттесняют, их оттесняют…