Пусто было у башен. Все закрыто, свет выключен. Приняли прилетевший борт, последний на сегодня, и разошлись по домам. А меня отправлять, что, Пушкин будет? Александр Сергеевич? Залез под порывами ветра, на редкость неприятными, на вышку, и огляделся. Тундра, однако. Из-за холма дымок вьется. Здесь, под северным небом провинций, расстояния обманчивы. Километра три по первой прикидке. Минут за сорок дойду, решил. Чтоб не заблудится, у Умника попросил тактический экран включить, и на него все вывести. Прав был полностью. До холмов оказалась полновесная десяточка, а к самолету моему подкатили две машины. Спохватились. Ну-ну. Сейчас я вам скажу, что я о вас думаю. По любому.
- Да разбить стекло, в кабину забраться, оттуда в салон, и изнутри двери открыть! – услышал я речь сквозь завывание ветра.
За ним меня тоже никто не заметил, слава Темной Звезде. Не за мной вернулись. Просто целый самолет хабара с неба упал. Хорошо, что подарок Мамонта, «Компакт» немецкий на поясе висит. Две обоймы к нему, четырнадцать выстрелов и нож. Прорвусь.
А для начала попробуем по-другому. Расстегнул бушлат на груди, водочкой на ворот плеснул, глоток сделал и вперед зашагал.
- Бейте в бубен, рвите струны, громче музыка играй, - заорал я во весь голос.
Вышел из-за колеса, посмотрел на оцепеневшую компанию, себя показал.
- Эй, братцы, - говорю, - до моря еще далеко? С утра, блин, иду. Неслабый вы тут пляж отгрохали.
Один на мою бутылочку уставился, чуть слюной не захлебнулся.
- Что, друг, трубы горят? Угощайся, приятель, - и передал ему пол-литра.
Тот присосался мгновенно, и пока грамм двести не отхлебнул, не остановился.
- За цветными металлами приехали, а открыть не можете? – поинтересовался я.
Половина Севера остатки имперские подъедает, медь, бронзу собирают, технику на металлолом разбирают, брошенные ЛЭП демонтируют. А потом уходят в города бичевать. В деревнях пусто, не идут туда люди, не возвращаются. Товарищу Сталину троекратное «Ура». Сто лет скоро будет после его коллективизации и голода людоедского, а страх перед жизнью сельской у народа остался. Умелец, мать его грузинка.
Встал я перед дверью, ключом электронным незаметно к панели приложился, отошел люк, проем открывая. Покачнувшись, рухнул я туда, и вход обратно закрыл. Как написано на табличке в баре: «Береги тепло! Закрывай за собой!».
Включил внешний динамик. Там мат стоит навесной, склоняют меня, всю семью и авиапром российский. Самолет, вообще, «Дуглас» американский.
- Парни, - говорю, - это мы удачно зашли. Здесь оружие.
Тишина снаружи настала. Задумались.
- Надо, – продолжаю, - самолет заправить, и сваливать отсюда подальше со всем добром. Знаю место надежное. База подводных лодок «Таймыр». Шевелитесь. Бензин и летчик за вами, тут на всех хватит.
А сам в пулемет ручной уже ленту заправил. Точно, на всех. Шестеро их там.
- Я и сам летчик, - говорит мужик, которому я бутылку отдал. – И базу эту знаю. Туда пять лет не летают, там от полосы уже ничего могло не остаться. Меня сегодня на работу вызывали. Да не пошел. Ну их к чертовой бабушке. Все равно не заплатят. Нам уже два года не платят. Кризис, мать его. Отсюда ничего никуда не летит. Раз в месяц придет борт, так его рыбой и олениной под завязку набивают, для людей места не остается.
Открыл я дверь снова, сел на порог, пулемет на коленях, и задумался.
- Сколько у вас, - говорю, - здесь человек? Всего? И сколько улететь захотят?
Посовещались они быстро, пальцы позагибали. Двадцать семь человек насчитали. И вывозить надо всех.
- Заправляемся, полные баки, собирайтесь и полетели.
На том и порешили. Через три часа все в салон залезли.
Вот и мне довелось с беженцами столкнуться. Вспомнились бесконечные колонны людей и повозок на дороге, стада по обочинам. Горцы шли на штурм Нарбона, дикие предки швейцарцев атаковали Милан, хохотнул я. Тогда была война, а сейчас?
Посмотрел на народ, детей всего двое. Это уже разгром. Мы уже вымираем. Через пятьдесят лет здесь и так никого не останется. По любому.
При взлете меня напрочь засыпало. На голову свалился телевизор, из тех еще больших и объемных, я их лет пять уже не видел, ноги придавило швейной машинкой, а в руки мне закинуло дамочку, мечту режиссера порнографических фильмов. Бюст у нее был далеко за седьмым номером. Жаль, я не поэт. С трудом отцепив руки от такого богатства, и освободив ногу из ловушки, уполз наверх, за ящики с патронами.
Там уже аборигены обосновались, добычу оценивали. По их расчетам, товару выходило миллиона на два. В валюте. В монгольских тугриках было бы больше, но курса никто не знал. Решали люди, как добро делить, по головам или по семьям. Одиночки были за вариант: одна семья – одна доля. Люди семейные, особенно с детьми, предпочитали другой расклад, по головам. Ладно, меня это не касается, сами разберутся. Мы с Умником погрузились в мир биржевых отчетов, и посадку я определил по заложенным от перепада давления ушам. Вцепился в поручень какой-то и сжался слегка. Толчок легкий, рев двигателей под ухом мощный, за ним я первую очередь, а может быть и вторую, пропустил. Стреляли в упор, и много. Стволов шесть. Двое в кабине, остальные в салоне. Под шальную пулю попадать никакого желания не было, и пополз я по вещам к экипажу. Выберусь с ними, так надежнее. Постучался, открыли.
- Чего, морячок, спросить хочешь? Здесь до моря километр, прямо на север.
Это летчик шутит. Имеет право, кстати.
- Саид, ты как здесь оказался?
Штурман острит.
- Стреляли, - говорю нерадостно. – Только вы еще не сцепитесь в дележе, мамы ваши блудницы. Пошли смотреть, что там случилось.
Спрыгнули мы на бетон взлетно-посадочной полосы, отворили дверь настежь, и начали трупы складывать. Три человека уцелело. Мужичок один, водку сразу нашел, и подальше залез с тремя бутылками. Он и сейчас спал сладко, половинку последней из рук не выпуская. Детеныш лет шести жив остался, пули прямо над головой в ящик с консервами вошли. И знойная женщина, мечта поэта, рядом стоя бюстом колыхала. Остальные все на мерзлую землю легли. Нигде я таких непримиримых людей не встречал. Стреляли до последнего патрона. У одного голова прострелена, а магазин все равно пустой. Нет, чтоб мирно жребий бросить, раз не договорились.
- Парни, я не в доле, заявляю официально, пока мне никто в спину не выстрелил. Если вам ребенок мешает, мы его в детский дом определим, - сообщил я всем свою позицию.
Не удалось мне доброе дело. А жаль. Не их. Они сами свою судьбу выбрали. Загадал я, что если получится кому-то помочь, то с Крепышом все будет в порядке. Дорога назад все равно одна – через Припять. Есть намерение постучаться еще раз в двери ДК «Энергетик». Пройтись по его широким коридорам и актовому залу, оставляя о своем визите долгую память. Не нравятся мне люди, сидящие возле костров, вокруг которых головы человеческие с черепами вперемешку на колья насажены.
Тут машина к нам подошла. Вездеход арктический на больших колесах, экологически безопасный. Это у нас Север гусеничная техника осваивала, а полярная тундра очень нежная и слабая. Двадцать лет ей надо, чтобы след от траков затянуть. Берегите природу Родины, мать вашу, отдыхайте на Кипре!
Кеннеди с Гонсалесом из машины вылезли, оператор за ними вслед. Уже снимает. У янки многое русского человека смешит, их любовь к комиксам, к упрощенной подаче материала, но они всегда свое дело делают. Оператор будет снимать даже всадников Апокалипсиса. И ад за ними крупным планом.
- В чем дело? – Кеннеди меня спрашивает.
А для нас с Умником соврать дело привычное. Мы с ним, если кого за день не обманем, ужинаем без аппетита, и спать не можем.
- Массовое самоубийство, - говорю. – Сектанты не захотели жить в мире полном греха и соблазнов. У вас тоже такое было в Гайане.
Умник им сразу старую хронику на экраны скидывает. А мы, россияне, свои дела заканчиваем.
- Время принятия решения, - говорю жестко. – Самолет желательно на базу в Киев вернуть, там, правда, груз обратно в склад заберут, но без денег не останетесь. Каждому по четыреста тысяч долларов. На обзаведение хозяйством. И народ на базе нужен. Работы полно. Или мы вас заправляем, и летите, куда глаза глядят.
Летчик голову повесил.
- В чем дело? – спрашиваю.
Отвечает он, что никакая медкомиссия его к полетам не допустит. Вот ерунда, смеюсь. На аэродроме пусть найдет Овсова, и тот все устроит. Правда, до первого срыва задания. Ну, это как везде. Только на гражданке увольняют с выговором в личное дело, а у нас его занесут на надгробие. И все дела.
Экипаж разъяснение устроило, и стали они в новый рейс собираться. На Киев.
Умник им маршрут на карту вывел. Немецкий пилот самолет на Красную площадь сажал, а уж транзитом пройти, задача совсем простая. Спихнул я этот груз с плеч долой, помахал им вслед, и подумал, может быть, и этого хватит, чтобы у Крепыша все было хорошо? А остальные не в счет.
Трупы мы в печи местной ТЭЦ сожгли. Угля там три бункера полных. Со времен Союза, полагаю, резерв. Вот и пригодился. Не к чему нам здесь всякие следователи из прокуратуры. Не были нужны эти люди никому при жизни, нечего их беспокоить и после смерти. Как сказал один политик по поводу одной подводной лодки: «Она утонула». Они умерли. Осушим слезы наши, ибо завтра нам может предстоять то, из-за чего живые позавидуют мертвым. По любому.
Гонсалес, душка, слегка побледнел от нашей работы. У них самолет был с вертикальным взлетом и посадкой, чтоб от состояния полосы не зависеть, а в воздухе болтались штурмовики прикрытия, самолет электронной разведки и заправщик. На земле они уже развернули автономный модуль на двенадцать человек с биотуалетом. А душа у них не было. Вот облом.
Стартовую площадку я выбрал прямо в скале, у пирса для атомных подводных лодок. Если нам сюда бомбу кобальтовую бросят, потери будут минимальными. Только мы. И кусочек камня кубометров несколько тысяч. Не жалко.
Гонсалес с оператором речью человеческой не владеют, лепечут между собой словно снорки, радуются, что в историю войдут. Лишь бы не вляпались.
- Сразу после моего перехода артефакт в контейнер убирай, и улетайте. Можешь к нам на базу, или на Аляску к себе, - говорю я Кеннеди.
Здесь, прямо через полюс, до Америки рукой подать. Всего сто лет назад здесь люди за славой и деньгами через льды лезли, дрейфовали, Арктику покоряли. Вот она прямо передо мной. Не выглядит побежденной, честно скажу. Как подумаешь, сколько в это место сил и денег вложено, сразу понимаешь, почему у коммунистов мыло было по талонам. Или водка? Неважно.
Дал я «телепорт» сержанту в руки, сам приготовился, оператор съемку ведет с Умником на пару, и мы уже секунд тридцать в прямом эфире. Полусфера серебром сверкнула, есть контакт. Не уничтожили они вторую половину, и не убрали. Заработал переход. Я не я буду, если янки не умою.
- Что, сержант, хочешь славы? Иди за ней, - говорю.
Гонсалес серый стал с прозеленью. Боится до колик Зоны, нахлебался. Оскалился я в камеру, и на полусогнутых ногах в сияние серебристое вкатился. По глазам молнии сверкнули, волна по жилам пробежала, и смертью пахнуло.
Здравствуй, Зона, со свиданьицем!
Глава 3.
Сразу меня не убили. Уже хорошо, даже отлично. Тут я еще не был. Выглянул из-за угла контейнера полувагонного и замер. Стояла прямо передо мной в тучи упираясь, труба ЧАЭС. Вот и попали к «Монолиту» в гости на обед, главное, не оказаться на нем главным блюдом. Поскреб перчаткой землю под ногами, сплошная корка. Метрах в двадцати тело в грунт впеклось. Тут локальные выбросы бывают, не стоит здесь задерживаться. Потряс я головой, мозги на место встали. Отсюда только Стрелок выбрался, да и тот на «грузовике смерти» с вывернутой наизнанку памятью. Месяц в себя приходил, потом Болотный Доктор его в чувство привел. Хорошая у них тогда команда подобралась. Однако, и у нас не хуже. Умник мне снайпера на крыше на тактическом экране обозначил, и кончилась пора лирических размышлений.
Сектант засел удачно. Только голова над железной арматурой торчит. До моего артефакта перехода, второй половинки, за которой я сюда пришел метр всего, только руку протяни, а потом надо будет еще метров тридцать пробежать до дыры в стене здания. Рискнуть его снять, или оставить в покое и тихо уйти? Не верю я, что «телепорт» парный без присмотра оставлен. Схвачу его, и сразу тревога поднимется. Тут во мне снайпер дырок и наделает, не совместимых с жизнью.
Буду на опережение работать. Сто семьдесят два метра. Поставил регулировку огня на одиночную стрельбу, на курок нажал легко, и пошел артефакт поднимать. Знал я, пуля ему точно под челюсть снизу вошла, и вместе с затылком в небо улетела. Закатил шар голубой в контейнер, погасла полусфера, и не успел я десяток шагов к зданию сделать, как за спиной серебром заполыхало. Руки сами «винторез» вскинули. Голова еще о чем-то думала, а левого гостя уже к контейнеру снесло. Готов, только на этом моя фора кончилась, и второй патрульный «Монолита», мастер в экзоскелете, за связку труб ушел. Калибр у них в руках натовский, винтовки штурмовые, Леха Зомби тоже эту марку предпочитает, «Хеклер», с встроенным в корпус прицелом. Исключительно скорострельная машинка. Мир занят игрой, и каждый второй слегка замедляет свой шаг. Но только не я, я весел и пьян, я только сейчас начинаю играть.
Перекатился с боку на бок, винтовка снайперская кончиком ствола круги выписывает, над головой свинец чужой воздух рвет. Хорошо подготовлен боец. Выскочит на секунду, даст очередь и в укрытие. Будь снайпер на крыше жив, давно бы уже меня зажали в клещи и подстрелили. Пропустил я еще одну вылазку, спрятался противник, снимаю кольцо с гранаты и кидаю ему гостинчик. Не стал он под мой прицельный выстрел выходить, за трубами так и остался. Секунд на десять после взрыва он не боец. По любому. Даже если выжил. Трясет сейчас головушкой, как я недавно, глазки с горизонтом совмещает. Контузия штука неприятная. Точно знаю.
Кинулся я к убитому мастеру, патроны в сторону, бинт и укол противорадиационный к себе, но нет у него и рядом артефакта перехода. Такое впечатление, будто их просто в нужное место откуда-то перебросили. Круто и опасно. Представляю их в центре Киева или на нашей базе. Крови будет по колено, как в Арденнском лесу, когда я с когортой Плиния-младшего в засаду попал к германцам. Сунул я в рюкзак пакет непонятный и побежал к дыре. Звала она меня, манила. Только успел по ступенькам к дверке стальной скатиться, как по бетону пули чиркнули. А на двери изнутри штурвал. Объект раньше, в прошлом веке, за Министерством атомной промышленности числился, денег не жалели, да и людей тоже. Кто в укрытие не успел, тот опоздал. Провернул я колесо железное и отделил свой подвал от остальной территории. Они сами по себе, а мы здесь. Пора идти знакомиться.
В свободную минутку надо снаряжение в порядок приводить. Дорога к дому легкой не будет. Сейчас в штаб секты сообщат, куда гость незваный делся, и они сюда немалые силы бросят. Подожду минут десять и обратно выскочу, на поверхность. По плану старому железная дорога должна к восточным грузовым воротам выходить, значит, мне по рельсам до ограды. Там площадь перед административными корпусами. Выскочу на нее, через мост и в Мертвый город.
Перезарядил свой верный «винторез» и пакет в промасленной бумаге развернул.
Лучше бы я этого не делал.
Меня наизнанку выворачивает, Умник в ухо кричит: «Пользуйся аптечкой!», брюшной пресс напрягаю, весь сжался, не хочется через Припять-город в мокрых штанах идти. Отполз я в сторону, смотрю на трофей с «монолитовца» снятый, и не могу понять, они людьми были когда-то, или это другой вид уже, а сходство, руки-ноги, голова, чисто внешнее. Не может нормальный человек в кармане рюкзака носить вяленый кусок такого мяса. В меру копченый, грамм триста весом, с татуировкой по коже. Смеющийся дельфинчик там над волнами прыгает. Девчонки такие наколки лет несколько назад любили на морях южных колоть. А здесь из них сухой паек делают.
Не пойду я по железной дороге. И здесь хорошо. Стены со всех сторон, патронов полный мешок заплечный, радиации и в помине нет, остаюсь. Отведу душу.