Ничего тот профессор хорошего ей не подсказал, конечно. Наоборот, огорошил так, что зеленый яркий свет в Тининых глазах померк сразу, выплеснулся в одночасье женским неизбывным горем наружу.
— Что ж тут поделаешь, деточка… И так тоже бывает. Медицина тут, понимаете ли, бессильна… Природа так распорядилась…
— А что у меня, доктор? Что–то я ничего не понимаю…
— Ну, у вас не такой уж и редкий случай. Называется он «детская матка». У вас, Тиночка, детородный орган перестал развиваться где–то примерно в десятилетнем возрасте. Вы, наверное, переболели чем–то серьезным в детстве, да?
— Нет, ничем не болела…
— Ну, может, тяжести какие поднимали? А что, бывает. Дети балуются иногда…
— Нет, доктор, я не баловалась. А поднимать и правда поднимала. Сестренку младшую. Мама когда в родах умерла, мне десять лет как раз и было…А сестренка тяжеленькая, плотненькая такая была…
— Ну что ж, Тиночка, мне искренне вас жаль. Не корите себя и не плачьте. Что же делать, раз вами судьба так вот распорядилась? Надо смириться, надо жить дальше, Тиночка. Надо принять. Тем более, Антон вас так любит… Многие пары всю жизнь счастливо живут и без детей… Я знаю сколько угодно таких случаев…
Антон тоже Тину потом утешал, как мог. И себя ругал тоже как мог, последними самыми словами. Захотелось ему наследника срочно, видите ли. Мало ему счастья в лице этой девочки провидение послало! Расстроил милую свою женушку, зеленый колокольчик Тин–Тин…
Сама Тина переживала свалившуюся на нее бездетность очень остро. Как будто горе какое поселилось в ней неизбывное. Не было - и пришло вдруг… Ей даже в голосе мужа, старательно ее успокаивающем, слышались все время нотки недоумения, будто и сам он в происходящее с ней не поверил. А порой даже казаться стало, что она и физически ощущает некую ущербность свою, как видимый глазу недуг или увечье… И сердце никак, ну никак не хотело принимать в себя это горе. Сопротивлялось, и все тут. Как это такое может быть – детей у нее не будет? Нет, не принимают этого известия ни душа, ни сердце. Хотя врач–светило сказал – прими…Что ж делать, в те времена медицинским светилам только и оставалось, что руками разводить да слова всякие сердобольно–правильные говорить в таких вот случаях. Не было у светил тогда ни опыта мирового в этом тонком деле, ни знаний подходящих. Это сейчас способов всяких родить себе ребенка имеется великое множество - только пожелай. А тогда – нет. Кроме общеизвестного – никаких особых вариантов. Хоть голову об стенку от горя разбей…
Однако вскоре Тинино горе отошло на второй план, отодвинула его туда прилетевшая из Белоречья срочная телеграмма – отец умер. Тина полетела на похороны одна, Антон в тот день как на притчу в больницу с пневмонией слег. С замиранием сердца открыла калитку, вошла во двор родного дома и не успела даже опомниться, как с крыльца на шею ей бросилась заплаканная Мисюсь в черном платочке, обхватила ее крепко за плечи сильными руками. Тина и не узнала бы ее вот так, сразу, встреть где–нибудь на улице - сформировалась как–то вдруг, за короткий после их последней встречи период из неказистой прыгучей девчонки лебедь белая, стопроцентная красавица–блондинка с тонкой розовой, не по–деревенски прозрачной кожей, стройными крепкими ножками да гибкой талией. Такое бывает иногда с сельскими девчонками. Какой–то то ли ветер особый подует, то ли организм вдруг спохватится, и нате вам – готовая красавица вылупилась. А глаза, глаза какие у юной Мисюсь образовались! Тоже, как и у Тины, зеленые, да только не наивными круглыми блюдцами миру распахнутые, а по–лисьи хитро к вискам будто специально подтянутые. Не девка, а красота неописуемая. И откуда только что взялось…
За время, проведенное в грустных похоронных хлопотах, Мисюсь от Тины ни на шаг не отошла. Все лепилась–ластилась к ней – то за плечи обнимет, то за руку схватит, а то просто носом в плечо уткнется и сидит рядом, замерев. Тина не возражала, конечно же, потому как и сама скучала по сестренке сильно, да и горе общее их сразу сблизило.
Отца они похоронили достойно, с почестями. Все считай Белоречье в той похоронной процессии оказалось. Любили его люди, уважали за мастеровитость да спокойный складный характер. Да и впрямь – безотказный был во всех делах мужик. Все умел. И печку сложить, и технику починить, и другую какую работу делать. И детей, считай, один поднял. Только вот с младшей дочкой, все говорили с сочувствием, не очень у него заладилось. Совсем девчонка непонятная характером получилась – ни в кого пошла. Чего ей надо – сама не поймет. Ни на работу какую, ни на учебу толку нет. С трудом только десятилетку и одолела.
— Тин, возьми меня с собой, а? — проговорила жалобно Мисюсь, когда разошлись с поминок последние гости. — Ну что я тут буду с ними делать, Тин? Видишь, как они меня тут все не любят? Я не хочу с ними жить! Светка ведь беременная, знаешь… Она вреднючая такая, мы с ней не ладим никак! А родит, так вообще меня из дома выгонит! Куда я пойду, Тин? Лишняя я им тут…
— Света беременная? Что, правда? — откликнулась Тина, изо всех сил пытаясь заваулировать положенной для такой новости радостью скрытую от посторонних глаз боль. — А не видно совсем…
— Да у нее срок маленький! Они с Алешкой еще никому не говорят, сглазить боятся. Ей ведь врачи не разрешают рожать, у нее сердце больное. А Алешка ее уговорил… Я сама третьего дня случайно услышала, как они у себя в комнате шептались. Ну, Тин… И правда, возьми меня с собой! Я же им тут мешать только буду, сама понимаешь! Он итак над Светкой трясется, прямо и сказать ей ничего нельзя! А потом, как родит, вообще меня загоняет! А школу я почти закончила, через неделю выпускной будет…
— Конечно, Мисюсь. Конечно же, поедем со мной. Чего ты меня уговариваешь–то? Я и сама так давно решила, когда сюда еще ехала. Я думаю, и муж мой против не будет…
Антон встречал их на вокзале. С цветами. Похудевший после болезни, в строгом костюме, в черном галстуке, с широчайшей улыбкой на бледном благородном лице. Бросился к Тине с объятиями–поцелуями, нежно потряс тоненькую Мисюськину ручку в знак знакомства. Повел к оставленному на привокзальной площади «Москвичу», распахнул перед дамами дверцы… Глядя на сестру, робко–неловко забирающуюся на заднее сиденье, Тина вспомнила и себя, молодую студенточку, такую же на первых порах неуклюжую в отношении всех этих городских прелестей, и улыбнулась грустно. Ничего–ничего, Мисюська очень сметливая девочка, она побыстрее, чем она, здесь пообтешется, всему научится…
— Ой, Тинка! Ты только посмотри – дом с мезонином! Это что, ваш? И я тоже буду здесь жить? — восторженно проговорила Мисюсь, когда выскочила из машины около дома.
— А что ты хотели, юная моя родственница? Все именно так и быть должно! – весело откликнулся ей Антон. – Ты Чехова читала, надеюсь? Вспомнила? Раз есть где–то дом с мезонином, значит, и жить в нем должна именно Мисюсь…
***
6.
Тина поежилась от налетевшего предрассветного ветра, принесшего с собой запахи вкусной росной сырости, тихо поднялась с крыльца. Рассвет уже и впрямь занимался вовсю, и новый июльский день обещал быть жарким–солнечным, и птицы громко пели свою утреннюю звонкую песню. Только праздник природный начинался сегодня без нее, проходил–обтекал мимо, как обтекает большая быстрая река маленькие свои острова. Что ж, пусть. Конечно же, на сегодня праздник души отменяется. Раз впустила в себя горькие эти думы–воспоминания, что ж… И уснуть уже наверняка не удастся. Наверное, и Оля с Никитой, дети Мисюсь, тоже не спят, мчатся на машине своей сквозь такой же вот рассвет…
А Оля и впрямь очень на Мисюсь похожа. Такая же красавица. И разрез глаз тот же, и лицо нежно–овальное, и манера гордо вскидывать голову… Только строгая очень. И холодная. Но если распустит волосы, улыбнется, глазами сверкнет, подпрыгнет по–девчачьи – настоящая будет Мисюсь! Такая, какой Тина ее и запомнила….
Мисюсь в «доме с мезонином» освоилась очень быстро. Для себя она облюбовала ту самую веселенькую комнатку, отведенную Тиной с Антоном под детскую. А потом сама собой и в роль дитяти играючи как–то впрыгнула. Причем дитяти любимого, балованного да капризного, устанавливающего в доме свои собственные порядки. Как–то так получилось, что вся их жизнь сразу завертелась вокруг нее, будто была так внезапно появившаяся в их доме Тинина младшая сестренка воплощением того радостного ожидания прибавления в семействе , в котором жили Тина с Антоном последние годы. Сразу они озаботились было и поступлением ее в университет или в другой какой хороший институт, да Мисюсь вдруг закапризничала. Не хотелось ей учиться. Так и заявила им - не хочу, и все…
— Но как же, Мисюсь? Как же ты не хочешь учиться? Может, ты на экзаменах провалиться боишься? — удивленно расспрашивал ее Антон, пытаясь дать объяснения странным, как ему казалось, капризам юной свояченицы.
— Ну вот еще! Ничего такого я не боюсь! Ведь вы бы все равно за меня похлопотали, правда, Антон Палыч? Замолвили бы словечко? Чего мне бояться–то? Простоя я сама, сама не хочу!
— А чего ты тогда хочешь, Мисюсь? — огорченно спрашивала Тина, испытывая перед мужем даже некоторую неловкость за заявление сестры.
— Я замуж хочу! Так же, как ты, Тина! Чтоб был дом красивый, чтоб машина, чтоб на море ездить…А учиться я не хочу, нет! Я хочу, чтоб сразу все было!
— Мисюсь! Господи, да что ты такое несешь, ей богу! – с ужасом махала на нее руками Тина. – Ты что считаешь, я за Антона Палыча только ради всего этого замуж вышла?
— Ну, и ради этого тоже, наверное! А что, разве не так? А зачем тогда надо было из Белоречья тащиться сюда на пять лет? Чтоб потом снова вернуться какой–нибудь училкой в Белоречье? Глупо же!
— Мисюсь, уймись! Замолчи сейчас же! Господи, что она несет, Антон…
Тина в ужасе хваталась за голову и замолкала, и не могла подобрать подходящих для случая слов, будто они вмиг разбегались испуганно из ее головы, не выдержав напора этой ничем не прикрытой то ли непосредственности, то ли наглого такого простодушия. Антон же хохотал от души, как раз и забавляясь этой искренней, как ему казалось, детскостью, и, обняв Тину за плечи, по–рыцарски кланялся и благодарил Мисюсь нарочито–шутливо:
— Спасибо, спасибо тебе, юная праведница, что раскрыла мне глаза на мою коварную женушку! Так вот, значит, зачем она мне в любви признавалась, искусительница этакая! А я думал, она тоже писателя Чехова любит, как и я… А тут вон в чем дело, оказывается!
— А что, Тинка сама вам призналась в любви? Первая? - раскрывала удивленно на Антона Палыча глаза Мисюсь. - Вот это да…
— Ага. В любви. И ко мне, и к тезке моему писателю Чехову. Так что возьми на вооружение, Мисюсь, если тоже таким способом замуж решишь выйти! Только вот какого бы тебе писателя любимого для этого дела подобрать поромантичнее…Тебе самой–то кто больше нравится, Мисюсь? Гоголь? Пушкин?
— Ой, да не люблю я этих ваших писателей, Антон Палыч! Ни Гоголя, ни Пушкина! Чего вы на них так зациклились–то, ей богу, на писателях этих? Я вот, например, вообще читать не люблю. Тоже мне, занятие… Как будто больше делать в жизни нечего…
— Ну нет, милая Мисюсь, тут ты просто категорически не права! — шутливо продолжал Антон Палыч, исподтишка подмигивая Тине. — Так ты никогда себе приличного мужа и не найдешь! Они ведь сейчас, потенциальные приличные–то, гранит науки в разных институтах грызут! И грызут его не одни, а в окружении таких же, как ты, красивых , но в отличие от тебя очень начитанных девушек. Так что шансы твои, милая Мисюсь, очень уж минимальны, получается…
— И ничего не минимальны! – весело возражала ему Мисюсь, с трудом выговаривая трудное слово. – Я вообще, между прочим, за молодого замуж не хочу!
— Это почему это?
— Да потому это! Пока он из своей, как вы говорите, потенциальности в маломальскую какую приличность выберется, я уж состариться десять раз успею! Нет уж, не хочу. Я хочу жить прямо сейчас, чтоб у меня сейчас все было, а не потом, когда–нибудь…А вот вы, Антон Палыч, вместо того чтоб шутки всякие надо мной разводить, взяли бы да и познакомили меня с профессором каким…
— Ого! А тебе, значит, меньше профессора в мужья и не надо? Эк тебя понесло–то сразу! Не больше и не меньше – сразу чтоб профессора?
— Ну да… А чего мелочиться–то? Ну, так познакомите или нет?
Антон опять захохотал, откинувшись на спинку дивана. Тина, взглянув сначала на сестру, потом на веселящегося от души мужа, вдруг произнесла сердито:
— Ну все, друзья, хватит! Что это за разговоры вообще? Не нравятся они мне! И ты тоже хорош, Антон… Девчонка несет чушь несусветную, а ты смеешься, будто поощряешь…
— И ничего не чушь! — обиженно протянула Мисюсь. – Я все это абсолютно серьезно говорю…
— Господи, Мисюсь, ну вот скажи — откуда, откуда в тебе это?
— От верблюда! – весело огрызнулась ей Мисюсь.
— Да ладно, Тин–Тин, отстань от нее… — беспечно махнул рукой Антон, поднимаясь с дивана и потягиваясь. — Повзрослеет, поумнеет… Пойдем лучше спать, колокольчик…
— А я и так уже умная! — так же весело огрызнулась Мисюсь в Антонову спину. – И взрослая! И сама знаю, чего хочу!
— …А не поумнеет, так обратно в Белоречье ее отправим! Раз не хочет учиться, то что ж… — будто не слыша ее, продолжал разговаривать с Тиной Антон. Потом, обернувшись к Мисюсь и незаметно подмигнув Тине, уточнил деловито: — Хочешь обратно в Белоречье, Мисюсь?
— Нет! Нет, я не хочу обратно! Я это… Я лучше в техникум какой–нибудь поступлю! А? Можно? А еще лучше в училище… В педагогическое, или на модельера еще можно…
Только на следующий уже год, ладно? Я же устала после школы! И потом, надо же подготовиться…
— Ну, что будем делать, Тиночка? — уже не смеясь, спросил Антон, обращаясь к жене. – Пусть и правда отдохнет, что ли? Не будем мучить ребенка науками?
— Ну, хорошо… Пусть… Но только на следующий год – обязательно учиться! Слышишь, Мисюсь? Чтоб без глупостей!
— Ага! На будущий год – просто обязательно! – весело подтвердила Мисюсь. — Слово даю…
На том и порешили. Тем более, унылые троечки в школьном аттестате Мисюсь такое решение проблемы сами собой подсказывали – все равно этим летом ей никуда не поступить, по всем предметам репетиторов нанимать придется… Так Мисюсь и осталась в доме дневной хозяйкой, пока Тина с Антоном в своем университете пропадали. Спала до беда, еду готовила, по городу гуляла… А в конце августа они взяли ее с собой в отпуск, в хороший крымский санаторий - девчонка аж обмерла от счастья, когда в приятную курортную жизнь окунулась, и поначалу принимала все ее прелести с восторженным смешным благоговением. А потом как–то незаметно благоговение это перелилось в спокойное и горделивое достоинство, и Тина только диву давалась - откуда что взялось… Слишком уж быстро сестренка научилась не распахивать красивые свои глаза навстречу необычным курортным изыскам, слишком уж быстро появилось на ее лице выражение благодушно–капризной лени избалованной хорошей жизнью приличной воспитанной барышни…
В сентябре вернулись домой. Жизнь снова потекла по прежнему своему руслу - вечером Мисюсь встречала их дома накрытым красиво столом, веселым беспричинным смехом да сверкающими от довольства новой своей жизнью глазами.
Антон попытался было снова проявить педагогическую инициативу да заинтересовать таки свояченицу библиотекой своей раритетной, вкус к хорошему чтению привить, но не тут то было. Не хотела Мисюсь книжек читать, и все тут. Так со смехом ему как–то и объявила:
— Ой, да ну вас, Антон Палыч, не приставайте вы ко мне со своими Гоголями да Чеховыми! Не люблю! Да и не понимаю я…
— Чего ты не понимаешь, Мисюсь? О чем они пишут?
— Да нет! Не понимаю, как это можно в городе жить и все свое время на какие–то там книжки тратить! У вас же тут столько всего интересного! У вас здесь жизнь настоящая, а вы – книжки… Книжки можно и в Белоречье читать! А здесь жить, жить надо! Наслаждаться жизнью, а не бумажную пыль глотать…Нет, не буду я читать, отстаньте! Вы бы лучше и впрямь меня с кем–нибудь познакомили, а? А то я торчу все время дома одна… Обидно же! И скучно…
— Ну, скоро, я думаю, тебе скучать некогда будет. Скоро вот на подготовительные курсы тебя определим… А про идею эту с профессорским замужеством забудь, я тебя умоляю! Иначе и в самом деле в Белоречье обратно отправим, поняла?
— Все, все, забыла… Ей богу, забыла… — испуганно махала в него маленькими ладошками Мисюсь. — Я же просто так сказала, к слову…
К слову не к слову, но в яростном своем стремлении зацепиться за хорошую жизнь Мисюсь удалось таки не только самой красиво оскандалиться, но и протащить по одной нехорошей истории и Тину с Антоном Палычем. Они и сами не поняли, как все это произошло…