Аменхотеп не вечен, что будет с его бывшей любимицей при новом правителе? Обычно удел бывших жен не бывал завидным, самых молодых и красивых из гарема брал себе новый фараон, а остальные тихо доживали свои дни вдали от шумного двора. Большинство жен вполне устраивало такое положение. Других, но не Тийе, ей было мало богатства и почестей, она желала править!
Сделать это возможно, только если остаться на положении царицы-матери, только если ее сын, а не сын Ситамон станет фараоном Кемет.
Царица чуть устало вздохнула. Уже много лет положение Главной царицы Кемет позволяло ей держать в руках всех женщин царства. Фараон Аменхотеп давно и с удовольствием отдал жене бразды правления, это было удобно, давало возможность заниматься любимыми делами – ничегонеделаньем, чревоугодием, питьем вина и любовью.
Аменхотеп III очень умен, он видел все потуги Тийе занять его место и не раз посмеивался: пусть занимает, пока он жив, пусть Тийе возится с этими надоедливыми советниками, принимает скучных послов, решает, кого и куда отправить по делам, слушает отчеты о сборе налогов… Пусть следит за работой слуг, за жизнью всего города и даже царства… Конечно, Тийе это делала не сама, для всего есть советники, но она ежедневно встречалась с этими советниками, подолгу обсуждала текущие дела, распоряжалась. Фараону оставалось только подписывать подготовленные указания.
Аменхотеп не сомневался, что разумная Тийе сделает все как нельзя лучше. Не потому, что так любит своего ленивого супруга, а потому, что надеется, что он назовет наследником ее сына. Пусть надеется, фараон прекрасно знал, что Тийе родила очередную дочку, а ему тут же показали сына. Чей это мальчик? Какая разница… А куда девалась девочка? И это мало волновало фараона.
Но потом было предсказание оракула, и предсказание не из лучших. Наследник фараона погубит все! Аменхотеп принял предсказание на свой счет. Наследник погубит самого Аменхотепа? Этому не бывать!
Главная царица Тийе привычно спешила вечером к своему мужу пер-аа. Фараон выслушивал доклад о делах в Та-Кем не от чади или жрецов, а от собственной супруги. Выслушивал, если было настроение, а если его не было, то либо звал жену на ложе, либо отсылал спать, беря себе кого-то другого.
Глашатай, объявляя о приближении супруги пер-аа, старался кричать не слишком громко. В гареме десятки ненужных ушей, и если царице придется быстро возвращаться обратно, то среди завистниц сразу поползут слухи, что либо Тийе уже нехороша для пер-аа, либо сам Единственный мало интересуется женщинами на ложе. И то и другое плохо.
У фараона душно, он большой любитель благовоний, несколько жаровен, дымок от которых поднимался вверх, стояли даже во внешней комнате. Тийе чуть кашлянула, в горле першило от сильного запаха. Хорошо, что посланец царицы вышел из покоев пер-аа быстро, Единственный призывал жену к себе.
В комнате тоже душно и полутемно, Аменхотеп уже не выносил яркого света, кроме того, он был без краски на лице, а в таком виде его не должна лицезреть даже Тийе, хотя она видела мужа всяким…
– Тийе, – с коротким смешком поманил жену сидевший в большом кресле пер-аа, – я знаешь о чем вдруг подумал?
Царица молча приблизилась и, повинуясь жесту, села на его колени, но переспрашивать не стала. Пер-аа не стоит торопить, все, что захочет, он скажет сам, а вот разозлиться может запросто.
– Помнишь предсказание оракула, что меня погубит мой наследник?
Тийе вздрогнула, пер-аа уже отослал Аменхотепа-младшего далеко от Опета, что еще может придумать мнительный фараон? А тот с усмешкой похлопал ее по руке своей ручищей:
– Не бойся, то, что я скажу, никак не повредит твоему сыну, скорее наоборот. Я ценю твою преданность и все, что ты для меня сделала за эти годы. Ты будешь царицей-матерью, ведь это главное? Я завтра же распоряжусь вернуть Аменхотепа обратно. И еще его пора женить. Ведь пора же?
Тийе пыталась изобразить что-то на лице, но оно не подчинялось. Столько лет она боялась за сына, за себя, столько бессонных ночей подбирала слова, чтобы убедить пер-аа, что Аменхотеп ему не опасен… А вот теперь и говорить ничего не надо, а она растерялась!
– Очнись! Я хотел поделиться с тобой мыслями о самом себе! – похоже, пер-аа обиделся, даже чуть оттолкнул ее с колен.
Усилием воли Тийе взяла себя в руки и постаралась выкинуть из головы мысли о сыне и своем будущем. Если сейчас разозлить пер-аа, то никакого будущего попросту не будет.
Царица шумно перевела дух и покачала головой:
– Пер-аа, я уж боялась, что тебя снова придется убеждать пощадить самого себя!
Фараон не отрываясь смотрел ей в лицо. Тийе выдержала этот взгляд, она сама могла смотреть, как старый ящер, но никогда не испытывала терпение мужа, хорошо понимая, что за этим последует. Сейчас для нее существовал только вот этот измученный болезнью человек, по-другому нельзя. Если пер-аа не поверит, будет беда…
Все так же внимательно вглядываясь в лицо супруги, Аменхотеп продолжил:
– Оракул сказал, что меня погубит мой наследник. – Тийе подумала, что оракул сказал немного не так, но возражать не стала. – А наследник – это тот, кто женат на моей дочери? Но на своей дочери женат я сам! Понимаешь, Тийе, взяв в жены Ситамон, я погубил себя! Я сам гублю себя, понимаешь?
Аменхотеп хрипло смеялся, откинувшись полным дряблым телом на спинку кресла. Его подбородок ходил ходуном, как и полные плечи, женственная грудь, толстый живот…
Тийе вдруг почувствовала, что с души свалился огромный камень, она еле сдержалась, чтобы не расхохотаться истерически. Но постепенно веселье мужа заразило и ее, царица принялась смеяться тоже.
Потом они долго перечисляли, как губит себя неумеренной жизнью Аменхотеп. Выходило, что более злостного вредителя пер-аа, чем он сам, на свете не существовало! Впрочем, так и было.
Тийе совсем расслабилась, поэтому вопрос, внезапно заданный мужем, оказался для нее не просто неожиданным, а громовым. Продолжая смеяться, Аменхотеп вдруг поинтересовался:
– А скажи-ка мне, куда ты девала ту девочку, что родила, когда подсунула мне чужого мальчишку, который быстро умер?
Царица даже не сразу смогла не то что проглотить ком, вставший в горле, но и вообще вдохнуть. Ее глаза остановились, губы дергались, не в силах выдавить малейший звук.
– Ну, ладно, ладно, Тийе, – снова похлопал ее по руке Аменхотеп, – одной дочерью больше, одной меньше… Она жива?
Царица смогла только чуть кивнуть.
– Хорошо, иди к себе, мы еще поговорим о ее судьбе, а то ты слишком перепугалась и не способна соображать. Иди! – Голос пер-аа уже не был ни веселым, ни хриплым, в нем появились очень опасные нотки злости.
Глядя вслед уходившей на деревянных ногах жене, фараон усмехнулся: как она испугалась! Неужели Тийе думала, что он настолько глуп, чтобы ничего не понять? И о судьбе своей девочки он знал и без объяснений царицы, а временами даже очень жалел, что теперь не может открыто объявить ее своей дочерью и сделать наследницей, как когда-то Тутмос сделал Хатшепсут.
Но Аменхотеп прекрасно понимал, что объявлять надо было раньше, пока был в силе, теперь уже поздно. Если трон оставить девушке, это будет означать ее смерть сразу за его смертью. А заставить Кемет свыкнуться с такой мыслью времени у него уже не осталось. Надо придумать что-то другое…
На следующий день Аменхотеп сам явился в зал приемов и распорядился позвать царицу, чади и Эйе. У Тийе похолодело внутри, но она старалась не подавать вида, до какой степени ужас сковал все ее тело. Только голова почему-то оставалась ясной и пустой, внутри даже что-то звенело.
Фараон заглянул ей в лицо:
– Ты плохо спала? Это из-за жары.
Он распорядился, чтобы никого больше не допускали, но позвали писца, хорошо владеющего скорописью:
– Я не буду дважды повторять того, что скажу.
Царице вдруг стало все равно, если он сейчас прикажет бросить ее крокодилам, значит, так тому и быть! Жаль только Аменхотепа-младшего, который живет себе вдали и ни о чем не ведает. Он-то не виноват в прегрешениях своей матери…
– Через месяц праздник хеб-сед. Мой наследник царевич Аменхотеп, сын Тийе, возвращается в Фивы. Я назначаю его соправителем. Кроме того, он женится на дочери царя Митанни. Царь решил прислать свою дочь мне в гарем, но мне не нужна еще одна жена, хватит тех, что есть. – Аменхотеп насмешливо скосил глаза на обмершую Тийе. – Поэтому царевна выйдет замуж за моего сына.
Хеб-сед – один из важнейших праздников, он проводился в честь тридцатилетия правления фараона, знаменуя как бы начало нового срока его правления. Обычно в этот день правящий фараон провозглашал имя своего соправителя, если такового не было раньше.
Царица ломала голову над тем, зачем фараон позвал ее брата Эйе. Аменхотеп ничего не делал просто так, значит, приберегает самое страшное на потом? Она плохо слышала, что еще говорил супруг, в голове вертелся один-единственный вопрос: что будет с ней, братом и дочкой?
Знаком отпустив чади и писца, Аменхотеп вдруг понизил голос:
– А теперь о наших делах… Все, что ты хотела скрыть, я давно знал. И хочу только одного – чтобы моя дочь правила Кемет!
– Но пер-аа назвал наследником царевича…
– Это ваша забота, как сделать потом, чтобы правительницей стала моя дочь! Твоя забота и твоя! – Он ткнул пальцем в брата и сестру. Тяжело поднявшись с трона, жестом отвел помощь жены и тихонько проворчал: – Не думай, что я не понимаю, почему Неф так похожа на меня… Будь жив Тутмос, она стала бы его женой, а раз старшего нет, придется выдать девочку за этого царевича.
– Но пер-аа объявил о своем желании женить Аменхотепа на царевне из Митанни?..
У фараона чуть приподнялась бровь:
– А разве у пер-аа может быть лишь одна жена? Жените после моей смерти. Недолго осталось…
– А… Ситамон?
– Ситамон моя! Не вздумай отдавать ее царевичу даже после моей смерти!
– Какова будет воля пер-аа…
– Волю фараона я озвучил, и не смей перечить!
Аменхотеп сделал знак рабу, чтобы помог уйти.
Брат и сестра остались стоять столбами, не в силах даже пасть ниц, как полагалось. Столько лет они ходили по краешку пропасти, не подозревая об этом!
Больше всех злилась Ситамон. Все ее надежды, родив наследника, стать царицей-матерью, рассыпались прахом. Мальчика она все же родила, пер-аа был ему очень рад, взял на руки и долго вглядывался в сморщенное красное личико, потом покачал головой, словно увидев что-то печальное:
– Твой век будет недолог, и править ты тоже будешь совсем немного.
Царевича назвали Семнехкаре. Немного странное имя, но такова воля пер-аа, кто посмеет спорить?
Фараон поднял голову на старшую жену:
– Обещай, что ты будешь относиться к этому мальчику, как к своему сыну.
Глядя в лицо Аменхотепу, слишком явно стоящему на краю вечности, Тийе взволнованно произнесла:
– Обещаю.
И фараон знал, что она не лжет. Тийе слишком сильна, чтобы с ней могла тягаться Ситамон, глупышка этого не понимала, надеясь встать выше матери, но сам Аменхотеп прекрасно знал характер своей супруги, потому и решил отдать трон именно ее сыну, а маленького Семнехкаре поручить заботам Главной царицы. Ситамон обойдется.
Он заметил, как перекосилось от злости лицо Ситамон, поманил ее к себе, потянул на колени, знаком отправив Тийе с малышом на руках прочь. Когда за старшей женой закрылась дверь, фараон вдруг заглянул молодой в глаза:
– Скажи, тебе важна власть или моя любовь?
И молодая царица не сумела спрятать истинные мысли, слишком была взволнована произошедшим:
– Ты мог бы назвать наследником нашего сына, а не этого длиннолицего урода!
Аменхотеп незаметно вздохнул: далеко тебе, Ситамон, до матери, та даже в таком возрасте сумела бы сдержаться и все обратить в свою пользу. Теперь он был абсолютно уверен в правильности своего поступка, Тийе не позволила бы дочери отобрать у себя власть, и фараон был с этим согласен. Главная царица правит, а Ситамон сумела бы только царствовать. Кемет не нужны царицы, их и так с избытком, вон скоро привезут еще одну из Митанни, стране нужны правители. Он сомневался, что таким станет Аменхотеп, сын Тийе, но он прекрасно понимал, что у власти останется его разумная мать.
Но вслух фараон сказал другое:
– Как ты нелестно о наследнике! А ведь после моей смерти тебе предстоит стать его женой!
И снова Ситамон показала, что не умеет мыслить чуть дальше завтрашнего дня. Она фыркнула:
– Только не это! Терпеть не могу противного братца!
– Дурочка, – вздохнул фараон, – это единственный для тебя способ стать Главной царицей. – Иди, – он оттолкнул Сиатмон с колен, – иди. А Семнехкаре отдай матери, она лучше справится.
Глядя вслед молодой царице, Аменхотеп вспомнил другую девочку, ту, которую воспитывал Эйе. Он редко видел ее, но прекрасно понимал, что характер именно этой малышки пришелся бы ему по нраву.
* * *
Бакетамон смеялась:
– Можешь радоваться, пер-аа решил вернуть в Фивы твоего любимого Аменхотепа!
– Правда?!
– Да, говорят, он стал совсем взрослым, вот небось зазнайка!
– Ты думаешь, он больше не будет ходить в школу?
– Неф, он уже взрослый царевич, какая школа?
Плечи девочки приподнялись, а потом опустились, протяжный вздох вырвался из ее груди:
– Жаль… А я хотела рассказать ему о том, что нам рассказывал учитель. А еще показать, чему научилась за это время… и рассказать, как мы ездили в храмы и Город Мертвых…
Бакетамон подумала, что брат может и не вспомнить саму Неф, а уж ее рассказы о проведенных годах вообще вряд ли заинтересуют молодого царевича.
– Неф, думаю, он зазнался. Теперь он принц-наследник, важный небось. Ему и жениться скоро пора…
– Жениться? – Ресницы Неф растерянно заморгали. Мысль о том, что Аменхотеп вообще может когда-нибудь жениться, не приходила ей в голову, она воспринимала царевича только как товарища по давнишним урокам и играм.
– Конечно. Наверное, на Ситамон.
– Она же старая?! – ахнула Неф.
– Как старая?
– Ну-у… старше его намного! Зачем она ему?
Бакетамон поморщилась:
– Чтобы стать пер-аа. Аменхотеп должен жениться на царевне крови, чтобы стать следующим пер-аа.
Несколько мгновений Неф соображала, потом решительно тряхнула головкой, от чего детский локон смешно подпрыгнул.
– Тогда лучше на тебе! Ты же тоже царевна крови.
– Вот еще! Нужен мне этот урод!
Огромные глаза Неф остановились, упершись в лицо подруги, потом она медленно, чуть набычившись, замотала головой:
– Он не урод… он не урод!
– Ты его давно видела? Говорят, лицо стало еще уже, а подбородок совсем повис! И глаза косые!
– Все равно не урод!
Бакетамон поняла, что переспорить подружку ей не удастся, потому примирительно проворчала:
– Много ты понимаешь в мужчинах…
Неф хотелось возразить, еще и еще раз заступиться за своего давнего друга, но она не знала как. Изнутри рвалось возмущение и желание поспорить, а еще горечь от того, что все не так хорошо, как было раньше.
Царевич действительно приехал через два дня. Его почти торжественно встречала Главная царица Тийе. Радуясь, что сын возмужал и окреп, она все же горевала, заметив нездоровый блеск в глазах и бледность кожи. Неужели жрец Касса прав и царевич серьезно болен?!
Коснувшись руки Аменхотепа и почувствовав ее холод, Тийе едва не застонала. С нее довольно и болезни пер-аа! Но другого наследника у Великого Гора все равно не было. Разве только женить Ситамон на ком-то нарочно?.. Но эту красотку Аменхотеп-старший ни за что не отдаст никому, да и сама царевна спит и видит себя новой женой пер-аа. Выходить замуж за младшего брата, которого она презирает, для Ситамон смерти подобно, она мечтает выйти замуж за отца, встав рядом с матерью и даже отодвинув ту назад.
А в стороне на царевича глазели две неразлучные подруги. Бакетамон торжествующе толкнула Неф в бок:
– Ну, что я тебе говорила?! Стал еще хуже, чем был!