— Кто она по специальности?
— Тоже альпинист. Мастер спорта, — подсказал нарком.
— Капитан медслужбы. Травматолог, — уточнил Вишневецкий.
— Что-нибудь придумаем. Есть еще неясности? — спросил Николай Александрович.
— Когда начнет прибывать обучаемый контингент?
— Уже пара дней, как наши люди по всему Казахстану начали самый тщательный отбор этого «контингента», — усмехнулся генерал-полковник в штатском.
* * *
СЛЕДСТВЕННАЯ ТЮРЬМА. КАБИНЕТ НАЧАЛЬНИКА ИЗОЛЯТОРА
В кабинете майора Сапаргалиева над уголовными делами подследственных сидели уже знакомый нам капитан милиции и двое в штатском: толстомордый лет сорока и худощавый, молодой, с веселым блудливым глазом.
С милицейскими они оба разговаривали на ты и покровительственным тоном, как и по сей день разговаривают сотрудники государственной безопасности с представителями органов милиции.
— Слушай сюда, капитан! — говорил молодой. — И ты, майор, постарайся врубиться... Мы же вам еще вчера поставили задачку: четырнадцать-пятнадцать лет — не старше!..
— А вы, понимаешь, нам чего напихали?! — возмутился толстомордый.
— Говорили же, чтоб обязательно сироты были, — сказал молодой, сделав ударение в слове «сироты» на первый слог. — Чтоб никаких там папы-мамы, тети-дяди, бабушки-дедушки!.. Это нам совсем ни к чему. Чтоб про его кто потом чего спрашивал...
— И чтоб статьи за ими числились самые что ни есть тяжкие! — заметил толстомордый.
— Ежели по-взрослому считать — от «десятки» и выше. А еще красивше — «расстрельная»! — вставил молодой. — Нам чем хуже — тем лучше.
— Вот такая конфигурация, понимаешь... — Толстомордый отодвинул стопку уголовных дел, оставил себе две папки. — Всего только двоих у вас и отобрали. Теперь придется по детприемникам шастать, в колониях для несовершеннолеток рыться...
— Кого отобрали-то? — спросил майор Сапаргалиев.
Толстомордый раскрыл первую папку, прочитал:
— «Чернов Константин Аркадьевич... Групповое вооруженное ограбление... Неоднократные кражи личного и социалистического имущества... Соучастие в убийствах сотрудников милиции...» Ну и так далее. Подходит, ничего не скажешь! За его — спасибо.
Захлопнул папку, раскрыл другую:
— «Тяпкин Валентин Петрович... Участие в банде... Убийство сотрудника милиции...»
— Стойте, стойте!!! — всполошился капитан. — Тяпкину нету четырнадцати!.. Ему только тринадцать... Зачем он вам?!
Толстомордый закрыл Тяпино уголовное дело, решительно сказал:
— Этот вопрос, понимаешь, мы еще вчера отработали. Ему четырнадцать — аккурат третьего апреля... Вот он в нашей внутренней тюрьме и отпразднует. Значить, мы эти два уголовных дела у вас изымем, а вы нам комнатенку подготовьте, чтобы мы могли с ими с глазу на глаз по душам потолковать. По одному — не гамузом...
— Вы же все равно их, как «малолеток», судить не сможете, — сказал молодой энкаведешник. — Начнете их по детдомам распихивать, по колониям, а они снова дрыснут оттуда и по новой начнут вас отстреливать.
Толстомордый встал из-за стола, приказал капитану и майору:
— Конвойным и надзирателям скажете, что, мол, представители Сталинского райвоенкомата города Алма-Аты с огольцами потолковать хотят...
Повернулся к своему молодому коллеге:
— А ты покаместь возьми у майора и капитана подписочки о неразглашении. А я поссать схожу...
* * *
КОРИДОР СЛЕДСТВЕННОЙ ТЮРЬМЫ
Надзиратель Рыскулов открывает дверь камеры номер семь. «Выводной» конвоир Осадчий кричит в камеру:
— Чернов! Встать!.. Выходи на беседу с представителями военкомата!
...идет Котя-художник по тюремному коридору. Сзади топает конвойный Осадчий. Тихо, не разжимая губ, говорит:
— Просись в колонию... А то на фронт сошлют, как «сына полка», задницей амбразуры затыкать... В колонии-то оно безопасней, — как чревовещатель, шепчет Осадчий, а вслух орет на весь коридор:
— Руки за спину!!! Кому сказано?!
Костя Чернов, так же, не оборачиваясь, почти не открывая рта:
— В колонии я уже был. Два раза... Лучше на фронт.
— Хоть ты и Художник, хоть и вор авторитетный, а дурак... — шепчет ему Осадчий.
* * *
КОМНАТА ДЛЯ ДОПРОСОВ
На окне решетка. Стол, два стула, табурет, привинченный к полу.
Костя — на табурете, толстомордый за столом, молодой весело ходит по комнате, играет перед Костей «своего», приблатненного...
— Это кто же тебя так расписал красиво? — Молодой показал на Костин шрам через все лицо.
— Было в прошлом году одно толковище в стерлитамакской колонии, — нехотя ответил Костя. — Вы меня лучше на фронт отправьте...
— Ну, Котька!.. Артист, мать твою!!! Да кому ты там на фронте нужен?! Интеллигент... — рассмеялся молодой.
— Ох, не люблю я интеллигентов, — искренне вздохнул толстомордый. — Ну не люблю, и все тут! Ничего не могу с собой поделать.
Костя Чернов посмотрел на одного, на другого, спросил:
— А вы не понтуете, что из военкомата? А то я секу, будто вы какое-то фуфло гоните!..
Толстомордый и молодой растерянно переглянулись. Костя привстал, дотянулся до пачки «Дели», лежащей на столе, вытащил одну папироску и только потом спросил:
— Я закурю?
Молодой согласно кивнул головой. Толстомордый наконец спросил нехорошим голосом:
— Это ты с чего же такой умный?
Костя затянулся, пустил дым колечками:
— Счастливое довоенное интеллигентное детство.
— М-да... — выдавил толстомордый, но взял себя в руки, сыграл сомнение и спросил у молодого:
— А вот, как думаешь, доверять этому Чернову, «художнику» этому, ети его мать, можно? Или нет?..
Молодой мгновенно включился в игру:
— Котьке-то? Чернову? Самому классному вору среди малолеток, «скокарю» Божьей милостью?! Да запросто!!!
— Хочешь искупить вину? — жестко спросил толстомордый.
— Перед кем? — Костя презрительно цыкнул на пол сквозь зубы.
— Перед людями, — сказал толстомордый.
— Перед обществом, — подхватил молодой.
— Мне искупать нечего, — так же жестко ответил Костя. — Я «залепил скок» в хату управляющего торгом, а там «рыжье» — золотишко в цветочных горшках в земельке заныкано... В подвале, в бочке — пачки денег величиной с буханку! Все и не унести было... Он сдуру — заяву в ментовку, а потом труханул — и в глухую несознанку! «Не мое!..» — кричит. От всего отказался! Так кто «вор»?! Месяц назад четвертый продсклад брали — когда меня повязали... Так начальнички склада полтонны масла на нас повесили да тонну сахара!.. Это, что ли, ваши «люди»?! Перед этим «обществом» я должен вину искупить?! Да пошли вы все...
Костя зло затушил окурок в консервной банке, отвернулся к окну.
— Ну что ж, — тихо сказал толстомордый, — встань, Чернов.
Костя встал.
— Подойди к столу, — приказал толстомордый и раскрыл свою деловую гранитолевую папку. — Начнем с расписочки о неразглашении. Срока давности, Константин, она не имеет. Это тебе, Чернов, на всю жизнь. Почитай-ка вот здесь... Что тебе грозит по законам военного, а также любого времени, если ты... Читай, читай! Грамотный. Вот тебе перо, вот чернила, подписывай.
Костя прочитал, подписал.
Молодой энкаведешник строго сказал Косте:
— Встань как положено. Вынь руку из кармана.
Костя вытянулся в ожидании.
— Ну вот, Константин, — торжественно проговорил толстомордый. — Теперь ты наш. В смысле — один из нас. Но в наших рядах могут быть только...
Толстомордый наклонился над столом, пошарил в своей гранитолевой папке, сокрушенно пробормотал:
— Куда засунул, ети его мать?..
— Вы ж его в Костино дело положили, — подсказал молодой.
— Ага... — Толстомордый вытащил что-то из уголовного дела Кости. Снова обрел торжественность момента: — Но в наших рядах могут быть только члены партии или комсомола, понимаешь... А посему разреши, товарищ Чернов, поздравить тебя со вступлением в Коммунистический союз молодежи. В авангард нашей родной партии, так сказать!
Толстомордый пожал Косте руку и подал ему комсомольский билет.
Там черной тушью каллиграфическим почерком было написано: «Чернов Константин Аркадьевич». С левой стороны — фотография Кости из его же уголовного дела! С перевязанной головой...
Для верности Костя заглянул в свое раскрытое уголовное дело: там оставалась всего лишь одна фотография — в профиль. На месте фото анфас — пустое место со следами отрыва и остатками засохшего клея...
— Во, бля, техника! — усмехнулся Костя.
* * *
ГОРЫ. ДЕНЬ. СОЛНЦЕ. ШКОЛА ГОРНОАЛЬПИЙСКИХ ДИВЕРСАНТОВ
...Диверсионная школа Вишневсцкого невидимо располагается на тысячу метров выше знаменитого Медео, на две тысячи метров над уровнем моря, которого в Казахстане отродясь не было. Она оборудована на бывшем «джайляу» — высокогорном плато для выпаса овечьих отар.
С одной стороны школу защищает нависающий гигантский козырек могучей и мрачной скальной гряды. Защищает от всего — от глаз, снежных заносов, селя, сходов лавин и пронизывающих ветров.
С другой стороны школа закрыта наглухо высоченными елями и пихтами, зарослями голого колючего кустарника, уходящего в снежные напластования.
Оснащена школа Вишневецкого по самому последнему и тайному слову военно-энкаведешной техники.
Прямо в скалы впечатываются пять ПУТСов — пять «палаток утепленных трехслойных», каждая на двенадцать человек. Ни коек, ни нар. Дощатый пол, спальные мешки... При палатке сушилки. По обоим концам отгорожены места для воспитателя и тренера, обязанных жить со своими командами.
Склад обеспечения — альпинистское и горнолыжное снаряжение, оружие, боеприпасы, обмундирование на все случаи жизни — для снега, скал, для «зеленки». При каменном складе живет кладовщик. Тоже офицер НКВД.
Сборно-щитовой барак с каменными пристройками — целый комбинат. В нем столовая, кухня, жилище повара, продовольственный склад, кочегарка кирпичной кладки. От нее идут толстые брезентовые рукава в каждую палатку. Гонят горячий воздух в сушилки обуви и обмундирования. Здесь маленькая баня для личного состава...
А еще низкий каменный дом для старшего командно-преподавательского состава. Тут же штаб, тут же крохотный медпункт.
Отдельно стоит небольшой ПУТС на три человека. В ней живут два пленных немца из соединения «Эдельвейс» — высококлассные специалисты по подрывным работам в горах. С ними же их переводчик. Сотрудник ГПУ, МГБ и НКВД еще с довоенных времен.
Спортгородок прямо под козырьком нависающих скал: фермы с перекладинами на пятиметровой высоте с канатами, шестами, веревочными лестницами...
Чучела для отработки метания ножа, рукопашного боя. Для обучения убивать любым способом...
На краю плато, на фоне заснеженных вершин ледника Туюк-су, тир для короткоствольного оружия — пистолетов, автоматов.
* * *
СТОЛОВАЯ ДИВЕРСИОННОЙ ШКОЛЫ. ДЕНЬ
Ни одного патриотического лозунга, ни одного военного плаката, ни одного портрета. Висят по стенам рисованные инструкции по плетению различных альпинистских узлов, по вбиванию скальных крючьев в расщелины, по методам страхования при восхождении, сверлении шурфов для закладки взрывчатки, весовые характеристики толовых шашек, взрывателей, поджогов бикфордова шнура, оказанию первой медицинской помощи...
За ближайшими столами сидит весь командно-преподавательский состав школы. Все в горных ботинках, свитерах, штормовках... Никакой военной формы. Только горно-спортивная экипировка.
Напротив в пятнистых штанах, свитере и меховом жилете стоит полковник Антон Вячеславович Вишневецкий.
— Кто отсутствует? — спрашивает Вишневецкий.
— Радист, — отвечает один из сидящих.
— Нормально, — говорит Вишневецкий, — должен же кто-то в лавке остаться?.. Итак, за пять месяцев мы обязаны подготовить пять групп горноальпийских диверсантов, готовых к безоговорочному выполнению самых гибельных заданий и операций. Каждая группа будет насчитывать восемь исполнителей. Прибудет сюда человек пятьдесят. Наркомат прогнозирует естественный отсев двадцати процентов: обморожения, срывы со скал, лавины, оползни, обрывы страховок, самострелы, неосторожное обращение с оружием, взрывчаткой, парашютная подготовка. Драки... И не ждите появления взрослых громил из фронтовых киносборников и легенд Политуправления Армии... Это будут четырнадцати— и пятнадцатилетние малолетние преступники из КПЗ, колоний и детприемников. Воры-рецидивисты, карманники, грабители, налетчики и убийцы. Они ничего не боятся — ни Бога, ни черта, ни Советской власти. Каждый из них — законченная озлобленная сволочь!
Вишневецкий посмотрел на немцев и переводчика, спросил:
— Успеваете переводить?
— Так точно.
— Если не будете успевать, останавливайте меня. Я повторю.
— Вопрос, Антон Вячеславович! — поднял руку кто-то.
— Слушаю вас.
— Зачем же детей в это втравливать? Какие бы они ни были...
— Выводы наших наркоматских психологов: в четырнадцать, пятнадцать лет в подростковом организме наступает период бурного полового созревания. В этот период подросток всегда ошибочно преувеличивает свои возможности. И это лишает его ощущения опасности. Что для нас невероятно важно! Не говоря о том, что именно в этом возрасте они наиболее обучаемы новым физически-двигательным навыкам с острейшей конкурентно-сопернической направленностью. Что обязательно нужно использовать в учебном процессе. Контакты с ними будут затруднены полным отсутствием у них так называемого понятия АВТОРИТЕТ ВЗРОСЛОГО. Не ждите от них ни страха перед вами, ни уважения к вам. И постарайтесь, по мере возможности, не поворачиваться к ним спиной. Все, чему вы их научите, в неожиданный момент может обернуться против вас. Вопросы есть?
— Есть вопросик... — лениво произнес инструктор-горнолыжник. — А вот те двадцать процентов усушки и утруски, что прогнозируют наши теоретики, — обмороженные, раненые... Те, кто все-таки останется в живых, их куда? Лечить, отчислять?..
Вишневецкий помолчал, подумал и решился ответить:
— Таких приказано спускать из лагеря «вниз». Там, насколько я знаю, их будут ликвидировать как носителей совершенно секретной информации.
Наступила тягостная пауза. Слышно было только невнятное бормотание переводчика к склонившимся к нему двум немцам.
Наконец тренер по рукопашному бою решился спросить:
— Значит, это может произойти и с любым из нас?..
Тринадцать пар глаз вонзились в полковника Вишневецкого.
— Не думаю, — неуверенно проговорил Вишневецкий. — Мы все-таки сотрудники системы, и я надеюсь, что к нам будут предъявлены иные меры ответственности. Впрочем, могу это уточнить...
— Да, уж сделай милость, Антон. Уточни, — сказал седой кряжистый кладовщик.
— Для тебя, Паша, узнаю персонально, — ухмыльнулся Вишневецкий. — Шлепнут нас всех потом или дадут дожить до конца войны.
Все попытались рассмеяться.
Кроме немцев-взрывников. То ли юмора не хватило, то ли перевод был неточным, немцы все поняли как надо — впрямую.
— Нас кто-нибудь блокирует снизу? — раздался вопрос.
Вишневецкий обрадовался смене темы:
— На четыреста метров ниже, на базе бывшего Горельника, как по нашей стороне, так и со стороны ущелья Чимбулак, все подходы к нашей школе перекрыты специальным батальоном охраны, не имеющим ни малейшего представления об охраняемом объекте. Кстати, доктор! Там отличная санчасть с очень симпатичной докторицей — капитаном медслужбы...
— Ну, это же все меняет! — восхитился доктор. — А то взялись нас запугивать!..
Вот теперь все действительно развеселились. Вишневецкий тоже улыбнулся.
— Да!.. Чуть было не забыл... Никаких званий, фамилий! Только имена-отчества. Это требование Главка. А контингент — лучше всего по кличкам. Они, слава Богу, есть у каждого в его уголовном деле. Ознакомьтесь. Послезавтра начинает прибывать наша «клиентура». Получите личное оружие и готовьтесь к приему. И чтобы, как писал товарищ Константин Симонов, — «ни любви, ни тоски, ни жалости!..»