Бездомные не связали им рук, но завязали глаза. Искателю это не помешало, - знал, что все время пути шли на восток, - каждый вечер перед отбоем на время трапезы снимали повязки, и солнце уходило на покой за их спинами. Анна никак не могла привыкнуть есть по разу в день. Хотя пайки, состав которых пообещала себе изучить, оказались крайне сытными, каждый раз вспоминая о еде, перед глазами всплывали любимые блюда, вкус которых давно позабыт. Запеченное в глине бедро телятины или стейк к холодному пиву, шведские мясные шарики, рисовая лапша с креветками, а на последнее, но не по важности - китайский десерт с желатином, или лимонные тортики. В конце концов, пицца. Анна шла, тщетно пытаясь вспомнить чудесный вкус, но осталось голое знание, подкрепленное воспоминаниями, - было вкусно. Очень.
В первый день пути никто из дикарей не обронил ни слова. Один раз и довольно долго шли в сыром месте со странной акустикой, - пещера, предположил искатель. Только останавливались иногда, позволяя Анне перевести дух и справить нужду. Насмехались над ней, ее слабостью; языка не понимала, зато прекрасно знала, что являлась предметом коротких насмешек, пока она, с завязанными глазами, пыталась отыскать место, где помочиться. Физически неподготовленная, не могла идти вровень с дикарями, а ее умственные способности никого не интересовали, и помочь никому не могли. Да и в помощи, как ей показалось, никто кроме нее не нуждался.
После нескольких вынужденных остановок один из них понес ее, но, не перекинув через плечо, как Цой, а взяв на руки; не забыл и съязвить, наверное, над весом, или худобой, или, быть может, над тем какая она мягкотелая.
Пока Анна металась в догадках о причине смеха, Цой размышлял о вещах куда более очевидных. Их настигли, едва они успели отойти от Каземат. Выходит, группа следила не за ними, а за Домом. Разведчики, понял Цой, наверняка заметили их побег, а если видели и то, как он спустился? Хотя вряд ли, ночи Каторги темны, - глаз выколи. Искатель предположил, цель дикарей - люк, через который они выбрались наружу, и оказался прав, но причина осталась загадкой.
На вторую ночь их приютили остатки стен старой водонасосной башни из полнотелого кирпича и обернутую растительностью, точно шубой. Никто не разжигал огней, ни в первую ночь, ни сейчас. Дикарь с тремя рубцами на лице сказал, если разжечь ночью огонь, кто-нибудь обязательно умрет. Анне, как и всем остальным, умирать не хотелось.
К вечеру третьего дня дошли до пристанища бездомных, чье название Анне никогда не удастся произнести. Назвала по своему - Преисподняя. И неспроста.
Огромный каменный карьер, казалось, собранный из груды всевозможного мусора, проваливался вниз на сотню метров. В уступах выбито множество землянок, вход в каждую освещен то вывернутыми дорожными фонарями, то пляшущими в металлических бочках огнями и факелами. Сама Преисподняя обнесена всем, что могло защитить: легковушки, в несколько слоев набросанные одна на другую, с торчащими железными копьями похожи на ржавых ежей. Стены сменялись голыми корпусами машин, чью краску давно смыла непогода и раскалила жара. Вокруг тянулся ров, залитый неизвестной черной жижей с булькающими и лопающимися пузырями. Пройти внутрь позволял нависший надо рвом укрепленный товарный вагон.
Дверь открыли изнутри.
Под пристальными взглядами провалов в черных масках искателя и его спутницу провожали дальше, к двери в другом конце вагона. Анна вспомнила, как ненавистно и с гадким желанием на нее смотрели тогда, у станции и от страшных мыслей мурашки побежали по коже. Поклялась себе, что не позволит подобному повториться, - не даст отпор, так убьет себя зубом, полученным от Цоя, и пошло все к чертям. Глубоко вдохнула, и, не сводя тревожных глаз со спины искателя, шла следом.- За мной, - скомандовал дикарь, - Кара ждет.
Прошли немного, но увидели немало, особенно Цой. Он знал, что бездомные жили небольшими группами по десять-пятнадцать человек, но перед ним спиральной гирляндой тянулось целое поселение, навскидку человек пятьсот или того больше. Понял, как давно не ходил на восток, раз не углядел столь крупной общины и пещера, через которую прошли - понять не мог, откуда взялась.
Анна видела все иначе: кто-то корпел над тушами, нанизанными на вертела. Мясо сочилось и потрескивало от облизывающих языков костра. Женщины сшивали огромными иглами-гвоздями подобие одежды. Одни мужчины обучали детей держать и наносить удары тесаком, копьем и прочими колюще-режущими предметами. Бесценные знания для ребенка, только научившегося стоять на ногах. Другие мастерили что-то неведомое из не менее непонятного хлама, а кто-то практиковался в стрельбе из длиннющих луков, но больше всех Анне запомнилась женщина, спрятавшая заплаканное лицо в косматых рыжеватых косах, увенчанных подшипниками. Цой смотрел на плачущую женщину, и во взгляд прокралось чувство вины. Но в Каторге иначе никак, - либо уверен, либо мертв.
Металлическую дверь - вход в покои Кары, - немного изогнутую от удара, никто не сторожил. Кто бы это ни был, он уверен в себе и своих людях. Бездомный, сопровождавший их, потребовал отдать оружие, пообещав вернуть в целости и сохранности, если они и впрямь окажутся настолько полезными и Кара решит их отпустить.
Комната освещалась тусклым теплым светом. Пол внутри застелен множеством ковров, большая часть которых давно изъедена и прохудилась от бесчисленных хождений. Главной декорацией служила зеленоватая шкура толстопарда, растянувшаяся почти по всей комнате. Стены измалеваны и исписаны рисунками, художественное направление которым еще не придумали. Но знали автора, - девочка, вся чумазая от красок и руки в саже по локотки, беленькие зубы, кривоватые правда, сверкнули на задорном смуглом лице, когда она приветливо улыбнулась гостям и, высунув в творческом порыве язык, продолжила творить.
В центре, окруженный шестью разными стульями, стоял большущий стол с единственной ножкой - огромным пнем с грубой растрескавшейся корой. Искателя, как показалось Анне, заинтересовала поверхность столешницы с изогнутыми линиями и иероглифами, тщательно вырезанные ножом: карта Каторги, но очень краткая, отображавшая конкретный участок; он понял какой. Подсказали фигурки, и два прямоугольных бруска, стоявшие рядом, подозрительно похожие на Казематы. Преисподняя на карте не отображалась.
Умно.
Следом внимание привлекли листы плотной желтоватой бумаги, разложенные на столе. В них Цой узнал Монструм, собранный воедино из нескольких разных, но явно неполный и пока пытался понять, сколько каторжан погибло за эти листки, через плотные занавески, словно пантера сквозь листву, в комнату скользнула женщина. Стройное тело плотно запеленовано в прочную темную ткань, поверх которой крепились металлические щитки и множество ремешков, удерживающих одежду. Каждое движение, каждый шаг - легок и прытливо игрив. Острые черты смуглого лица, на котором красовалась бездонная пара темных, как чернильные капли глаз. Медовая грива волос, заплетенная в тяжелую косу, опускалась ниже поясницы, напоминая хвост скорпиона, увенчанный изогнутым лезвием, точно жалом. И длинные черные перья, вместе с лентами вплетенные в забранные волосы, тлели на концах, струясь дымком, издававшим приятный аромат.
- Кара, - почтительно произнес сопровождавший бездомный, преклонив колено и опустив голову, - как и было велено, - продолжил, не поднимая головы, - мы доставили бежавших, - дикарь поднялся и небольшая речь, после которой Кара отпустила его, осталась понятной только им.
Бездомный удалился, звеня их снаряжением.
- Кара, - представилась женщина, приложив ладонь к груди, неожиданно приятным, как мед, голосом. - Воевода люда. Удивлен знанием речи?
Искатель молчал, но лицо выдало удивление.
Подходила неспешно, каждый шаг вымерен и точен. Обманчиво медленная походка настораживала. Кара не пыталась скрыть оценивающего взгляда; смотрела сначала на него, а затем и на нее так, словно пыталась понять, оправдались ли известные ей одной надежды. Подошла к Цою почти вплотную и влилась в него глазами, прищурилась; черная дымка вокруг глаз делала их хищнее. Пристально рассматривала лицо. Осторожно провела пальцами по шрамам:
- Откуда они?
- Не помню, - честно признался искатель. Анна удивилась не меньше Кары: как это, не помнить, откуда такие отметины на голове? Ладно бы маленькие, но запамятовать те, что в половину лица. И неожиданно поняла: практически ничего не знает о спасшем ее человеке, а сама рассказала ему столько всего. С ее-то профессией рассказать больше, чем выслушать - проявление вопиющей некомпетентности; слушать должна она, а не ее.
Девочка продолжала мазюкать стены, оставляя разводы руками и рисуя нечто пока совершенно неведомое. Кара погладила малютку по сальным волосам, уплетенным в две торчащих косички, а после обошла Цоя несколько раз, присматриваясь.
- Кто ты и твоя женщина?
- Меня зовут Цой, - спокойно назвался искатель, - а женщину Анна. Она упала с небес, - честно признался он, на что Кара отреагировала бархатным смехом.
- Ты об упавшем огоньке, а? - изогнула брови, как бы посмеиваясь над наивностью искателя. - Люди не летают на горящих кометах, Цой, - ответила Кара, и добавила более холодно: - Еще раз: кто вы?
Молчаливый поединок взглядов; осторожничали, опасаясь один другого.
- Я - искатель, женщина - моя смена, - не зная, как еще объяснить присутствие Анны, соврал Цой, не моргнув глазом. Кара поверила; кое-что не изменилось: скажи правду, и тебе не поверят, соври и слова покажутся неоспоримой истиной.
- Знаешь, зачем вы здесь, искатель?
- Казематы?
- Казематы, - кивнув, подтвердила Кара вновь приятным голосом. - Лазутчики видели ваш побег, - запнулась, будто в последний раз раздумывала над тем, стоит ли посвящать незнакомцев в ее намеренья. Анна заметила, как в чернильные глаза девушки закралось смятение; как сменился тон голоса. Наверное, не стоило говорить, но иначе, как поняла Анна, она не могла. Цена неудачи слишком высока и воевода все решила.
- Многие луны мы готовились, и когда Черный Клык восходящим светом осветил башни, стало ясно - пора. На рассвете мы выступим и возьмем Казематы, или умрем, сражаясь за лучшую жизнь.
Цой молчал, прекрасно понимая, что бездомные, насколько бы хорошо не подготовились, не пройдут за ворота Каземат. Оборонители изрешетят их оружием Старого мира еще на подходе. Так случилось в первую Зиму; дикие звери, бежавшие от нее, пытались пробиться внутрь, но погибли, окрасив стены в цвет собственной крови.
- ...Я не хочу вести люд на верную гибель, Цой, - надрывным голосом продолжила Кара, не скрывая переживаний. - Когда узнала побеге, велела доставить вас сюда, и спрашиваю: у Каземат есть еще подобные ходы?
- Еще? - недоумевая, переспросил искатель.
- Люк, которым ушли вы, завалили вскоре после побега. Там не пройти, - воевода не дала искателю вставить слово и продолжила: - Я не хочу смертей, их и без того слишком много, только одной, домового Непроизносимого, да? Кажется, теперь он зовет себя так. Каторга слишком долго терпит старого дурака.
Тут не поспорить. Непроизносимый жил дольше всех, даже Старый из-за него не мог в полной мере насладиться собственным прозвищем.
- Цой, я не хочу жертвовать жизнями воителей, не хочу лишать жизни живущих в башнях, но готова отдать свою, - со всей серьезностью сказала она. - Вот значит как, искатель Баззарра: ты и я. Мы отправимся в Казематы. Ты тайно проведешь меня, я убью домового и подарю люду желаемый дом. Никто больше не пострадает, ни мы, ни жители Каземат.
Цой сам не питал симпатий к Непроизносимому с момента их первой встречи, когда тот велел бросить его в камеру, и теперь домовой явно замышлял недоброе, но убийство - не выход. Только в крайнем случае. Да и смерть его вряд ли поможет. Решают каторжане, но никак не домовой. И потом, Цой не знал, есть ли другие лазейки снаружи, ведущие в Казематы. Лис рассказал только об одной, той, которую Непроизносимый оставил для себя любимого. Шахта позволяла незаметно пробраться в несколько мест Каземат, в том числе и в покои домового, а теперь еще и на арену и, наверное, в место, куда пытались пробиться старатели. Подобные ходы внутри зданий Каземат интересовали Лиса, но он так и не выяснил, кто и с какой целью соорудил те тоннели.
- А если других люков нет? Убьешь?
Кара одарила искателя снисходительной улыбкой.
- Ты не слушаешь. Я не хочу смертей, да и смерти ты не боишься, я вижу, все боятся, а ты нет, - перевела чернильные глаза на Анну, - вот твоя спутница боится и правильно, но пусть не изводит себя, здесь не умрет. Обещаю, - вытянула из волос дымящееся перо и вручила Анне; приняла дар дрожащими руками.
Кара с легкостью подхватила девчушку на руки, словно та была невесомым перышком, и звонкий детский голосок разрядил комнату радостью. Девочка счастливо улыбалась одной из тех детских неповторимых и чистых улыбок. Прекрасное лицо, с единственным изъяном - рубцом, тянувшимся от подбородка и лишившим ухо мочки. Каторга добралась, показав, где девочке уготовано жить.
Девчушка как раз закончила украшать стену, на которой изобразила мужчину, женщину и ребенка. Анна удивилась не только общей красоте рисунка, но и тому, насколько точно маленькой девочке удалось передать гендерные различия. Кара прикрыла отсутствующую мочку и шрам сальными локонами девчушки, посмотрела на нее, как на самое сокровенное и спросила, с трудом сдерживая подступающую горечь:
- Знаешь, скольким детям удалось дожить до союза, искатель? - Цой молчал. - Двадцати семи и каждый после того, как я объединила люд. Мы людонем Казематы и собственными руками вырвем будущее для наших детей, а если потребуется, уплатим жизнями.
- Не начинайте того, от чего будущие поколения будут страдать, или не смогут пережить, - почти умоляя, добавила Анна. Искателю показалось, что она понимала, о чем говорит.
- Не начинать? - Кара вонзила в Анну полный презрения взгляд, вмиг рассказавший о том, что она думает о ее словах и мнении. - Когда с неба спускается полузмея-полуптица, хватает женщину, ребенка и уносит прочь, или червяки втрое больше тебя выползают из-под земли посреди ночи... Не начинать? - вспыхнула Кара.
Анна не нашла, что ответить.
Снаружи застучали барабаны. Девушка заметила, как руки искателя рефлекторно сжались в кулаки до хруста суставов. Кара устремилась к выходу; стало ясно без слов, - нужно идти за ней.
Совсем стемнело и огни, тянувшиеся по кругу вдоль десятков уступов, убедили Анну в правильности подобранного названия. Воевода остановилась у самого края, отсалютовав куда-то вниз. Приветствие встретили диким ором.
Искатель и его спутница подходили не спеша, как бы страшась поджидавшего их зрелища; у Анны в глазах потемнело, когда внизу увидала орду дикарей, точно черти, пытавшиеся выбраться на свободу из подземного мира. Мужчины и женщины в самодельной броне. Одни в тяжелой, другие в более легкой, но каждый крепко сжимал оружие; огнестрельное, холодное, поблескивающее в огнях от остроты. Глаза полны ярости, отваги, ни капли слабоумия.
И пока внизу разносились величественные крики, за полным решимостью лицом Кары пряталась печаль понимания того, сколько воинов не познают жизни, за которую будут бороться. Цой, как и Кара с сожалением представлял, сколько мужчин и женщин погибнет при штурме Каземат. С таким количеством им вполне может удастся миновать стены. Устелют подножия стен собственными телами, позволив позади идущим подняться по трупам и те, кто пройдут, озлобленные и опьяненные кровью, вырежут каждого каторжника за стенами.
Под ногами искателя стояла армия живых мертвецов. Он понимал, сколько людей погибнет. С обеих сторон. Понял и Кару; она не демонстрировала силу, а показала тех, кто умрет, если не найдется способ пробраться внутрь. Столько жизней можно спасти, будь у него возможность провести Кару тайно, но летать он не умел, только падать.
Барабаны стихли, позволив воцариться ее голосу.
- Кто вы?! - бойко бросила воевода в толпу.
- Воители! - в едином порыве откликнулись мужчины и женщины.
- Что несут воители?!
- Смерть!
- Что получит враг?!