Дему выжил.
Оказался одним из большинства – из тех пятнадцати процентов, что заболели, но не умерли. Вин сидела на крыше кабины, отведенной ей на борту узкой баржи, и машинально ощупывала сережку, доставшуюся от матери. Колоссы тащились вдоль канала, волоча вниз по течению баржи и лодки, нагруженные палатками, продовольствием, чистой водой. Некоторые пришлось освободить, переложив груз на плечи выживших солдат, а на борту разместить заболевших.
Вин перевела взгляд на нос узкой баржи. Там стоял Эленд и, как обычно, смотрел на запад. Он не выглядел подавленным. Он держался, как подобает королю – с прямой спиной и целеустремленным взглядом – и казался теперь совсем не тем человеком, которым был раньше. Густая борода, отросшие волосы, белый мундир – пусть не новый, зато не потрепанный, а чистый и яркий – настолько белый, насколько возможно в этом изменившемся мире. Он стал одеждой человека, который два года без перерыва воевал.
И все же слишком хорошо его знавшая, Вин чувствовала: что-то не так. Однако именно по той же причине была уверена, что сейчас он не захочет с ней об этом говорить.
Поднявшись, Вин спустилась на палубу, безотчетно воспламенив пьютер, чтобы усилить чувство равновесия, взяла со скамьи у борта книгу и тихонько села. Эленд в конце концов обязательно с ней заговорит – он всегда так делал. Пока что предстояло заняться кое-чем другим. Открыв книгу на отмеченной странице, Вин перечитала один из абзацев:
«Бездну необходимо уничтожить. Я видел ее, я чувствовал ее. Имя, которое ей дали, не отражает всей ее сути, как мне думается. Да, она глубока и безгранична, но она также ужасна. Многие не понимают, что она обладает самосознанием, но я ощущал ее разум в тех редких случаях, когда нам доводилось сталкиваться напрямую».
Минуту-другую Вин изучала страницу. За бортом – совсем рядом – текла покрытая хлопьями пепла вода канала.
Книга была дневником Аленди. Тысячу лет назад ее написал человек, который считал себя Героем Веков. Аленди не исполнил свое предназначение: один из слуг – Рашек – убил его и, забрав силу Источника Вознесения, стал Вседержителем.
История Аленди пугающе походила на собственную историю Вин. Она также сочла себя Героем Веков. Отправилась к Источнику, и ее предали. Однако предателем оказался не слуга, а та сила, что пребывала в заточении в Источнике. Сила, которая, как предполагала Вин, и вызвала к жизни пророчества о Герое Веков.
«Почему я все время возвращаюсь к этому абзацу?» – снова перечитывая написанное, подумала Вин.
Возможно, причина заключалась в словах Человека о том, что туман ее ненавидел. Вин чувствовала эту ненависть, а теперь стало совершенно ясно, что и Аленди ощущал то же самое.
Только можно ли доверять написанному в дневнике? Сила, которую выпустила на свободу Вин, которую она называла Разрушителем, – уже доказала, что способна менять в мире многое. Причем изменения могли быть незаметными, но важными. Ему были, к примеру, подвластны книги, и потому всем офицерам Эленда приказали передавать сообщения, пользуясь лишь памятью или металлическими листами.
Так или иначе, но если в дневнике и оставались какие-то подсказки, Разрушитель наверняка уже давно с ними разобрался. Вин чувствовала себя так, словно последние три года ее водили за нос, управляли ею, дергая за невидимые ниточки. Она думала, что переживает откровения и совершает великие открытия, а на самом деле просто выполняла распоряжения Разрушителя.
«С другой стороны, Разрушитель не всемогущ. Будь это не так, борьба оказалась бы бессмысленной. Ему бы не пришлось обманом заставлять меня открыть его темницу. Он не может проникнуть в мои мысли…»
Правда, легче от этого не становилось. Какой толк в ее размышлениях? Раньше она могла поговорить с Сэйзедом, Элендом или Тен-Суном. Вин не чувствовала себя подходящим человеком для подобных дел – она не была ученой. Однако Сэйзед исследования забросил, Тен-Сун вернулся к своему народу, а Эленд в последнее время был слишком занят армией и политикой, чтобы беспокоиться о чем-либо еще. Вин осталась в одиночестве. И по-прежнему считала чтение и изучение текстов скучным и нудным занятием.
И все же она постепенно привыкала к мысли, что заниматься этим необходимо, даже если подобное и казалось отвратительным. Вин больше не принадлежала самой себе. Она принадлежала Новой империи – была ножом этой империи; а теперь предстояло попробовать себя еще и в новой роли.
«Я должна это сделать, – думала Вин. Красные солнечные лучи освещали все вокруг. – Здесь спрятана загадка, и ее надо разгадать. Как там Кельсер говорил? Всего лишь еще одна тайна».
Вспомнилось, как Кельсер с гордым видом рассказывал маленькой компании воров о том, что в их силах свергнуть Вседержителя и освободить империю.
«Мы воры, – говорил Кельсер. – И мы настоящие мастера своего дела. Мы способны обокрасть того, кого невозможно обокрасть, и обмануть того, кого невозможно обмануть. Мы знаем, что необыкновенно сложное задание надо разделить на малые части и с каждой из них разобраться по отдельности».
В тот день, когда он записал все цели и планы их шайки на дощечке, Вин была поражена тем, насколько вероятной сделалась невероятная задача. В тот день она наконец начала верить, что Кельсер перевернет Последнюю империю.
«Отлично. Как и Кельсер, я начну с перечисления того, в чем я уверена».
В Источнике Вознесения действительно находилась сила, так что в этом истории не обманывали. Также существовало нечто живое, заточенное в самом Источнике или возле него. Оно обманом заставило Вин воспользоваться полученными возможностями, чтобы разрушить связывавшие его узы. Вероятно, она сумела бы уничтожить Разрушителя, но взамен просто отказалась от всего.
Вин задумчиво постукивала ногтем по обложке дневника. Обрывки воспоминаний все еще хранились в ее памяти – воспоминаний о том, на что походило обладание силой. Это было потрясающее чувство, и вместе с тем оно казалось чем-то естественным и правильным. Фактически пока сила находилась у Вин, все выглядело естественным. Устройство мира, жизнь человечества… Заодно с силой пришло и знание.
Это представлялось странным. Следовало сосредоточиться на уже известном и только потом размышлять о том, что необходимо сделать. Сила была реальна, и Разрушитель был реален. Он мог в какой-то степени влиять на мир, даже пока пребывал в заточении: Сэйзед подтвердил, что найденный им текст изменен в пользу Разрушителя. Теперь Разрушитель свободен, и Вин предполагала, что за жестокими убийствами в тумане и пепельными дождями стоит именно он.
«Впрочем, ни в том ни в другом я по-настоящему не уверена».
Что она знала о Разрушителе, если едва соприкоснулась с ним, в тот же момент выпустила на свободу? Он стремился уничтожать, но при этом не выглядел воплощением простого хаоса. Свои действия Разрушитель явно планировал и обдумывал. И похоже, не мог делать все, что хотел. Как будто вынужден был играть по правилам…
Вин вдруг замерла.
– Эленд? – позвала она.
Император, стоявший на носу баржи, повернулся.
– Каково первое правило алломантии? – спросила Вин. – Первое, чему я тебя учила?
– Последствия. У любого действия есть последствия. Если ты толкнешь что-то тяжелое, оно оттолкнет тебя. Если толкнешь что-то легкое, оно улетит.
Таков был первый урок, который Кельсер преподал Вин, и первый урок – как она предполагала, – полученный им от собственного наставника.
– Это хорошее правило, – добавил Эленд, вновь устремив задумчивый взгляд в сторону горизонта. – Оно годится для всего в жизни. Если ты подбросишь что-то, оно упадет. Если приведешь армию в чужие земли, их хозяин что-то предпримет в ответ…
«Последствия, – хмурясь, повторила про себя Вин. – Если что-то подбросить, оно упадет. Вот что чувствуется в действиях Разрушителя. Последствия».
Возможно, она поняла это, когда только коснулась силы из Источника; или, быть может, ее подсознание просто подсказало ответ. Но в поступках Разрушителя и впрямь чувствовалась логика. Эта логика была непонятна, однако она ощущалась.
– Поэтому я и люблю алломантию. – Эленд снова повернулся к Вин. – По крайней мере, ее теоретическую основу. Скаа о ней шепчутся, для них она мистична, хотя на самом деле все в ее устройстве весьма рационально. Можно предсказать, каким будет результат алломантического толчка, с той же уверенностью, с какой можно предсказать, что случится, если бросить камень с борта лодки. На каждое действие есть свое противодействие. Никаких исключений. Все очень просто, логично и так не похоже на жизнь людей, в которой слишком много несуразностей, противоречий и двусмысленностей. Алломантия – это природная сила.
«Природная сила.
На каждое действие есть свое противодействие. Последствие».
– Это важно, – прошептала Вин.
– Что?
«Последствие…»
Существо, с которым она столкнулась у Источника Вознесения, обладало губительной природой, как и писал в своем дневнике Аленди. Но оно не было существом в том смысле, в каком им является человек. Оно было силой – мыслящей, и все-таки силой. А силы подчинялись правилам. Алломантия, погода, даже притяжение Земли. Мир устроен так, что все в нем имеет смысл. Он логичен. У каждого действия имеется противодействие. У каждой силы имеется последствие.
Значит, предстоит понять, каким законам подчинялось то, с чем они боролись. Тогда они поймут, как его победить.
– Вин? – Эленд пристально рассматривал ее лицо.
Она отвернулась:
– Ничего, Эленд. По крайней мере, ничего такого, о чем стоило бы говорить.
Он не сразу отвел взгляд.
«Он думает, ты что-то замышляешь против него», – прошептал в голове голос Рина.
К счастью, те дни, когда Вин к нему прислушивалась, давно миновали. И в самом деле, наблюдая за Элендом, она увидела, как он медленно кивнул, принимая ее объяснение. Потом отвернулся и снова погрузился в раздумья.
Вин встала, подошла к мужу и положила руку ему на плечо. Он обнял ее и прижал к себе. Руки, когда-то бывшие слабыми руками ученого, теперь сделались мускулистыми и жесткими.
– О чем ты думал?
– Уверен, ты и сама знаешь.
– Это было необходимо, Эленд. Солдатам рано или поздно пришлось бы столкнуться с туманом.
– Да. Но есть кое-что еще, Вин. Я боюсь, что стану похожим на него.
– На кого?
– На Вседержителя.
Вин тихонько хмыкнула и прижалась к нему сильней.
– Он бы на такое пошел, – продолжал Эленд. – Он бы пожертвовал своими людьми ради тактического преимущества.
– Ты все объяснил Хэму. Мы не можем позволить себе терять время.
– От этого мое решение не становится менее безжалостным. Проблема не в том, что эти люди погибли, а в том, что я хотел, чтобы так вышло. Я чувствую себя… жестоким, Вин. Как далеко я способен зайти, чтобы достичь своей цели? Я же отправился в поход, чтобы захватить чужое королевство.
– Ради общего блага.
– Так оправдывали свои действия все тираны былых времен. Я это знаю. И все-таки я поступаю именно так. Вот почему я не хотел быть императором. Вот почему я позволил Пенроду забрать трон тогда, во время осады. Я не хотел становиться правителем, которому пришлось бы совершать подобные поступки. Я хочу защищать, а не брать в осаду и убивать! Но разве есть другой путь? Все, что я делаю, выглядит так, словно так и надо. Надо выводить людей в туман. Надо идти войной на Фадрекс. Нам нужно добраться до хранилища – в нем может находиться последняя подсказка, которая нужна, чтобы понять, как быть дальше! Все складывается единственно возможным образом. Жестоким, безжалостным образом.
«Безжалостность – вот самое полезное чувство», – прошептал голос Рина.
– Ты слишком много разговариваешь с Сеттом.
– Возможно, – согласился Эленд. – Но его доводы трудно не принимать во внимание. Я вырос идеалистом, – Вин, мы оба знаем, что это правда. Сетт в какой-то степени меня уравновешивает. Все, что он говорит, похоже на то, что могла бы сказать Тиндвил.
Он немного помедлил и продолжал:
– Недавно я говорил с Сеттом о пробуждении алломантических способностей. Знаешь, что делали знатные дома, чтобы выявить алломантов среди своих детей?
– Их избивали, – прошептала Вин.
Алломантический дар оставался скрытым до тех пор, пока человек не попадал под воздействие очень сильных эмоций. Нужно было оказаться на волосок от смерти и выжить. Только тогда сила пробуждалась и дар раскрывался.
Эленд кивнул:
– Это был один из самых грязных секретов так называемого высшего общества. Дети часто умирали во время побоев: их не жалели, чтобы добиться пробуждения алломантии. В каждом доме были свои правила, но в основном отличался только возраст. Когда мальчик или девочка достигали этого возраста, их избивали до полусмерти.
Вин слегка вздрогнула.
– Я очень хорошо помню, как это произошло со мной, – продолжал Эленд. – Сам отец меня не бил, но наблюдал. Самое печальное во всей этой истории, что часто побои оказывались бессмысленными. Лишь горстка детей, даже в аристократических семьях, становились алломантами. Я не попал в их число. Меня избивали зря.
– Ты остановил это, – ласково возразила Вин.
Вскоре после того, как стал королем, Эленд издал приказ. Совершеннолетний человек мог сам решать, хочет ли он быть избитым ради алломантии; трогать детей было запрещено.
– Я был не прав.
Вин вытаращила глаза.
– Алломанты – наше самое важное оружие, Вин. – Эленд смотрел на марширующих солдат. – Сетт потерял свое королевство и чуть не расстался с жизнью, потому что не сумел созвать под свои знамена достаточно алломантов. А я запретил искать алломантов среди жителей империи.
– Эленд, ты остановил избиение детей.
– А если оно могло спасти жизни? Так же как встреча моих солдат с туманом один на один? И как же быть с Кельсером? Он ведь стал рожденным туманом только после того, как оказался в заточении в Ямах Хатсина. Что бы произошло, если бы его избили как следует еще ребенком? Он бы давно стал рожденным туманом. Он мог бы спасти свою жену.
– И у него не появилось бы ни смелости, ни повода, чтобы уничтожить Последнюю империю.
– А разве случившееся привело к чему-то хорошему? – спросил Эленд. – Чем дольше я сижу на этом троне, Вин, тем больше понимаю, что многие из поступков Вседержителя были не злыми, а просто эффективными. Прав он был или нет, но ему удавалось поддерживать в государстве порядок.
Вин поймала его взгляд и заставила не отворачиваться:
– Мне не нравится эта жесткость в тебе, Эленд.
– Я владею собой, Вин. Я не согласен с большей частью того, что делал Вседержитель. Просто я начинаю его понимать, и это понимание меня тревожит.
В глазах Эленда были вопросы. Но также и сила.
– Я могу занимать этот трон лишь по одной причине: я знаю, что однажды смогу от него отказаться ради общего блага. Если когда-нибудь я забуду об этом, Вин, ты должна мне напомнить. Идет?
Она кивнула.
Эленд посмотрел в сторону горизонта.
«Что же он надеется там увидеть?» – подумала Вин.
– Должно существовать равновесие, Вин, и мы его обязательно найдем. Равновесие между тем, какими мы хотим стать, и тем, какими мы должны быть. – Эленд вздохнул. – Но пока что, – он кивком указал в сторону, – приходится довольствоваться тем, кто мы есть.
Вин повернулась в указанном направлении и увидела, что к борту их баржи пристала маленькая курьерская лодка. В лодке находился человек в простом коричневом одеянии. Он носил большие очки, видимо пытаясь скрыть замысловатые татуировки братства вокруг глаз, и на его лице играла счастливая улыбка.
Невольно Вин тоже улыбнулась. Когда-то она считала счастливого поручителя дурным знаком. Это было до того, как она познакомилась с Нурденом. Во времена Вседержителя добродушный ученый, должно быть, жил большей частью в собственном маленьком мирке. Он являл собой странное доказательство того, что даже в недрах самой вредоносной, по мнению Вин, организации в империи можно было встретить хороших людей.
– Ваше величество. – Выбравшись из лодки, Нурден поклонился.