Не треснувший глиняный горшок с помоями. Ножны — клинку.
А потом Кору подумала, что — серьёзнее, чем ножны. Нож в рукаве. Маленькому Львёнку понадобится нож в рукаве или в сапоге. Кругом — измена.
Политика — не солдатское дело, но политический расклад был ей очевиден. Лев Львов приказал Пятому Львёнку убить её командира. Эткуру, настоящий Львёнок, блюдущий Истинный Путь и честно верующий в Творца, не смог убить брата, ослушавшись отца — тем поставив и себя вне закона.
Человеческого, неправого, а не небесного закона.
Вся болтовня о лживых советниках — просто болтовня для отвода глаз, хотя советники лживы, конечно. Истина в том, что сам Лев Львов предал Истинный Путь. Против земных и небесных запретов приказал брату убить брата. К тому и шло: Кору достаточно знала об обрезанных Львятах, о проданных Львятах, о Львятах, брошенных на поле боя умирать или что похуже — и о подлых интригах в тени Престола Прайда. Не питала иллюзий.
И вот теперь трое Львят решились на отчаянное дело, которое должно восстановить справедливость. Пятый Львёнок должен будет вызвать самого Льва Львов, Повелителя Воды, Огня и Ветров, Владыку Вселенной, на бой. Собственного отца, забывшего Истинный Путь — на смертный поединок за правду. Анну — полководец Пятого, должен будет поддержать старшего брата со своими верными волками. А Маленький Львёнок — общее знамя, чистота и честь. Причина.
И Кору осознала, что присягнёт Пятому Львёнку, или даже Анну, если так повернётся жизнь, как Льву Львов на собственном ноже, ни на мгновение не задумавшись. Не колеблясь. Деяния падшего владыки переполнили чашу гнева Отца Небесного: Лев волен в жизни и смерти детей, но не волен грязнить чистоту их душ, подстрекая к братоубийству. Ей было понятно, почему волкам ничего не сказали прямо — всё-таки для осознания такой ужасной вещи, как падение Льва Львов и будущий переворот, требуется время. Она во всём соглашалась со Старшими Львятами, которым заведомо виднее, как правильнее поступать, только против воли смертельно боялась за своего командира, потому что он был ещё очень болен, страшно утомлён — и самая яркая мишень красовалась именно на его сердце.
Момент слабости — попытка намекнуть, что хорошо бы остаться на севере, хотя бы до тех пор, пока не исчезнет этот румянец пятнами, зловещая тень лихорадки… Момент слабости — женской. Отметён. Больше слабости не будет.
Командир Кору решил воевать. Кору заняла своё обычное место — слева и чуть сзади — а Маленький Львёнок не спорил. Кору по-прежнему оруженосец.
До самой границы Кору была совершенно спокойна.
Она познакомилась с людьми Анну. В начале дороги волки смотрели на Кору, как на двухголовую лошадь, но их молчаливое неодобрение её не смущало, потому что командир совершенно игнорировал все эти мрачные взгляды в спину.
Маленький Львёнок стал почти таким же, как дома, до войны — даже, пожалуй, лучше, чем до войны. Он по-прежнему верил Кору, он так же, как раньше, болтал с Кору, доверяя свои тайные мысли, уверенный, что его секреты умрут вместе с оруженосцем — но теперь Маленький Львёнок относился к ней гораздо ласковее, иногда обнимал даже днём, называл «моя Кору»… Их связь стала глубже, а секреты друг от друга совсем сходили на нет: по ночам, когда все, кроме них, спали — Кору и её командир шёпотом раскрывали друг другу душу. Настежь.
Маленький Львёнок признался, что там, в приграничной крепости, в подвале, в первый день плена, был смертельно перепуган и с трудом понимал, что делает — Кору догадалась, что о таком не говорят даже родным братьям, и сама впервые в жизни рассказала о своих давних снах, в которых она проигрывала бесценному командиру запретный спарринг на боевом оружии; даже во сне она не могла себе представить, что выиграеттакой бой, но и проигравшая, чувствовала запредельное счастье. В ответ Маленький Львёнок прижал её к себе, так что кости хрустнули, и прошептал, чуть не касаясь уха губами: «Несчастные мы дураки, вот что…»
Могло ли чьё-то недоброжелательство хоть чему-то помешать в таком счастливом случае?
Тем более, что на границе вдруг объявился отряд освобождённых пленных. У Кору сразу отлегло от сердца: во-первых, среди них оказался Мидоху, надёжный, спокойный парень, а во-вторых, появление других воюющих женщин сделало саму Кору не исключением, а правилом.
Мидоху улучил момент перекинуться с Кору парой слов.
— Как ты можешь жить? — спросил он скорбно.
Кору это неожиданно рассмешило.
— Очень хорошо, — сказала она. — Не хочу тебя обидеть, брат, но твой печальный голос — это жутко смешно. Скажи, что хуже — лишиться того, чего мы лишились, или лишиться правой руки?
Мидоху смутился.
— Ну… без… в общем, без руки ты — не солдат. А так — нет.
Кору хлопнула его по плечу.
— Вот видишь. Мы с тобой — солдаты, значит, не всё ещё потеряно.
— Тебе грудь не мешает? — спросил Мидоху, смущаясь ещё больше.
— Мешает, — Кору подумала, что это глупо отрицать. — Переучивалась двигаться из-за неё. Долго. Но она, понимаешь, нравится командиру.
— Ты всегда была фанатичным служакой, — улыбнулся Мидоху.
— Я всегда его любила, — сказала Кору. — Я могу рассчитывать на тебя, когда понадобится защищать командира? Я страшно рада видеть тебя живым и рядом с нами, брат. Ты всегда был хорошим бойцом; лишний меч ещё никому не мешал.
— Ты так ведёшь себя, словно метаморфоза не понизила, а возвысила тебя, — сказал Мидоху озадаченно.
— Это так, брат, — кивнула Кору. — Теперь я больше, чем просто телохранитель. Теперь я — идеальный телохранитель, брат. Везде — и в спальне тоже.
— Бесстыдница, — пробормотал Мидоху, смущаясь вконец, даже краснея. — Похабничаешь, как северянка.
— Конечно, — кивнула Кору весело. — Поживёшь в хлеву — пропахнешь навозом. Ничего не поделаешь!
Кору думала, что этот разговор может настроить Мидоху против неё — но он странным образом напомнил её товарищу-бестелесному старую боевую дружбу и укрепил отношения. Кору сочла Мидоху «нашим человеком» и решила, что при случае ему можно будет довериться. Ещё, по её разумению, можно было доверять послам-северянам, особенно Барсёнку Ча, совсем уж «нашему», и кое-кому из лянчинских женщин с хорошими лицами людей, спокойно идущих на смерть. Ночь в приграничной северной деревушке, подслушанные обрывки разговоров и общий душевный подъём заставили Кору заподозрить, что многие волки догадываются об истинной цели Старших Львят.
Догадываются — и идут с ними. Значит, тоже готовы присягнуть Пятому Львёнку. Это внушало радость и надежду.
Но когда утром чудесного весеннего дня отряд, наконец, пересёк границу, страх вдруг воткнулся в сердце Кору, как длинный стилет.
Она смотрела на деревенские постройки, закрытые наглухо, как женские тела — именно от взглядов волков, смотрела на лица соотечественников, напряжённые, привычно испуганные, смотрела на суровые лики Творца, вырезанные из дерева и камня, на звезду Элавиль на синих знамёнах Лянчина — и вдруг подумала…
Неожиданно. Творец, Отец Небесный, милостивый — никак, тут всё так же, как всегда?! Больше полугода прошло, столько всего произошло — и ничего не изменилось? Никто не радуется? Никто не встречает, не приносит воды и мёда, никто не улыбается «нашим» Львятам, которые вернулись, чтобы всех освободить?
Что же получается?
Нас ведь действительно могут проклясть, подумала Кору — и ужас окатил её жаркой волной. Война. С братьями, которые будут жесточе врагов. Это, наконец, осозналось в полной мере.
И с этого момента мучительный страх за Маленького Львёнка так её и преследовал. И Кору была каждый миг готова закрыть командира собой, потому что ждала удара с любой стороны.
Кору пришлось очень недолго гадать, сможет ли она убить брата по вере.
«Брат» попытался обнажить меч против её командира. И она убила. Без малейших колебаний, без угрызений совести, без жалости. И когда отвратительный труп выскользнул из седла на молодую траву, Кору поняла — при жизни он и не был её братом по вере. Она уже приняла другую веру. Более истинную.
Потому что вера в Творца, похоже, раскололась на части. На одной половине оказались рабы Наставников-отступников, готовые предать и быть преданными, на другой — «наши» Львята, верующие в истинную братскую любовь.
Кору не ожидала войны за веру в собственной стране — но так уж выстроились светила небесные. Волки — воины Творца, а ещё они — воины Прайда. Но в священных книгах сказано, что Прайд — священный братский союз — волей Отца Небесного уподоблен прайду истинных львов. «Угрызающий собственных собратьев — да сгинет в пустыне, скуля в одиночестве», — это Кору тоже помнила с детства.
В нынешние ужасные и нечестивые времена Львы и волки угрызали собственных собратьев. Чтобы пресечь это святотатство, прикрытое высокими статусами и громкими, якобы несущими истину словами, стоило сражаться.
С лжебратьями.
Кору не понравился Львёнок Хотуру. Она не доверила бы ему глиняного черепка — а он ведал большим куском пограничной земли. Лев Львов, значит, говорил, что «границу запирают их мечи»? Это тоже ложь. Границу держали не мечи, а слова «наших» Львят — и этот тип, Львёнок по рождению и облезлый деревенский кот по манерам, льстиво мяукал и оббивал ноги, думая, не разорвут ли его на части, случись ему выпустить когти.
Но, послушав разговор, Кору подумала, что когти, пожалуй, так и останутся скрыты мехом внутри мягких лап. У Хотуру один признанный сын, а иметь одного ребёнка — значит, жить в вечном страхе за его будущее. Хотуру думает о женщинах для Мингу — о внуках думает. Лев Львов дал ему землю, а дать внуков может только Творец… и новая истина, решила Кору, скрывая улыбку.
Волки Хотуру быстро поняли, какой запах несёт ветер с севера. Теперь им сложно будет приказать сражаться с «нашими», думала Кору — опасно. Их нынешнее веселье — всего лишь принятие очевидных священных истин, а вот если они не выполнят приказ, выйдет измена.
Возможно, Хотуру достаточно умён, чтобы не провоцировать бунт?
А Барсёнок Ча, вдохновлённый дружбой с «нашими» Львятами и истиной, говорил, как восьмой пророк — и Наставник-отступник взбесился и потерялся. Обращённый язычник победил его прилюдно в богословском поединке. Конечно, это всего-навсего деревенский Наставник — хорошо, если он знает буквы и может прочесть несколько первых страниц в священной книге — но этому терять нечего. Кроме власти.
«Запомни, Кору, — говорил дядя Ринту когда-то в далёком, но незабытом прошлом, — мужчину от подлости остановит честь и вера, женщину — любовь и жалость к детям, бесплотного не остановит ничто. Недаром телохранители Льва Львов — обрезанные бойцы. Они не любят ничего, кроме власти — опасайся их, как никого не опасаешься».
И Кору очень понравилось, что его командир поел бараньего сердца, зажаренного на углях специально для «наших» Львят, но едва притронулся к вину. Кору тоже чуть пригубила, только чтобы держать чашку в руке — несущим истину не годится пить вино, как воду.
Тем более, что Анну и Ча тоже почти не пили. Они вели с чужими волками благочестивые беседы — и это было так здорово, что Кору всю ночь бы слушала, но Наставник ударил в гонг, когда звезда Элавиль засияла над башней храма, над собственным медным изображением. По-хорошему, после молитвы надлежало бы лечь спать.
Чужие волки устроили «наших» в кордегардии, предназначенной для молодых бойцов, у которых ещё не было детей. Это помещение всегда строилось с большим запасом — именно для того, чтобы в случае необходимости вместить братьев, которых привели обстоятельства и война.
Кору позабавило, что чужим даже в голову не пришло заикнуться, что женщинам и мужчинам не пристало делить одно помещение и спать бок о бок, или даже просто намекнуть, что женщинам полагалось бы пойти в жилище рабынь. Видимо, уравнять в правах волчиц и рабынь показалось кощунственно, хоть и те, и другие — женщины.
Кору с удовольствием отметила, что истина есть истина, если ей внимают настоящие братья.
Тюфяков на всех не хватило, на утоптанный глиняный пол набросали в три слоя соломы, накрыли одеялами — «наши» кое-как устроились. Масляные светильники в нишах горели тускло, все устали, многие были изрядно пьяны — хотелось спать, но Анну сказал, когда вышли местные рабы:
— Закройте один глаз, вторым — смотрите, — а когда такойЛьвёнок не велит спать одним глазом, выставив караул в доме собственного брата, лучше не спать обоими глазами, чего там…
Тем более, что командир задрёмывал на ходу. Женщины-волки сложили стопкой несколько тюфяков, Кору и Мидоху постелили сверху свои плащи, Маленький Львёнок сказал: «Кору, останься со мной…» — лёг и заснул раньше, чем его голова коснулась ложа, не снимая сапог и оружия. Кору стащила его сапоги, расстегнула ремень — а командир так и не проснулся.
Грудная лихорадка. Всё ещё очень мало сил — хорошо, что не чахотка…
— Кору, — сказал Мидоху, — обними его и поспи рядом. Говорят, здоровое дыхание придаёт больному сил.
— Да, — сказала Кору и расстегнула командиру воротник. — Я так и сделаю. Чуть попозже. Мне надо выйти на минутку. Ты ведь не собирался спать?
Мидоху покачал головой и положил на колени меч.
— Я сейчас вернусь, охраняй командира, — сказала Кору и пошла к выходу.
Ей не надо было по нужде. Она толком не понимала, что ей надо. Просто почему-то очень хотелось выйти на воздух.
— Кору! — окликнул Анну. — Далеко?
Кору подошла. Анну пил холодный северный травник из чашки для вина. Барсёнок Ча смотрел на Кору спокойными, бесцветными, как у всех северян, глазами и улыбался.
— Ты очень хорошо говорил, брат, — сказала ему Кору. — Совсем как Наставник святой жизни.
— Мне хотелось бы почитать священные книги, дорогая сестра, — сказал Ча. — Мне хотелось бы проникнуть в самую суть истинной веры, понимаешь? Чтобы, если случай сведёт меня с умным и тонким собеседником, не пришлось уморительно и нелепо выходить из себя, как этот Наставник-неудачник.
Анну коротко рассмеялся. На Ча он смотрел, как на любимого брата — преданно.
— Я достану тебе книги, — сказал он. — Мы доберёмся до ближайшего города, и я куплю тебе Собрание Истин и Книгу Пути. Ты, Ар-Нель, опять меня удивил.
— Долго ждать, — вдруг вырвалось у Кору. — Знаешь, Барсёнок, у Хотуру ведь молодой сын, он на внуков надеется, а ещё есть дети волков… В храме должны быть и Собрание Истин, и Источники Завета, и Книга Пути, и не по одной, я думаю. Чтобы учить детей. Я попрошу у Наставника? Скажу, что нужно для язычников, которые пока сомневаются, а? Ты говоришь так хорошо — пусть эти книги помогут тебе говорить ещё лучше.
Ча покачал головой.
— Позволю себе усомниться, что этот Наставник станет разговаривать с женщиной, милая сестра. Но он глуп, а я признателен тебе за желание помочь.
— Я попробую, — сказала Кору. — Если не станет, значит, не станет.
— Хорошо, — сказал Анну, и Кору вышла из казармы мимо часовых — северянина из «наших» и трёх волков из свиты «наших» Львят.
Как это «не станет разговаривать с женщиной», думала Кору. Я ведь не простая женщина, не деревенская рабыня, я — волчица, меня послали Львята из Чанграна! Книги нужны для обращения неверных! Как Наставник может препятствовать священной миссии?
В одном случае, решила она. Если он — вправду отступник. Так это и можно проверить.
Кору вышла во двор.
Наступившая ночь была свежа, почти холодна; зеленоватая луна, ущербная с краю «в старость», сияла в чёрных прозрачных небесах чисто и ярко, но священная звезда Элавиль стояла прямо над луной, и лунный свет не застил всевидящего ока Творца. Факелы во дворе догорали и чадили, но небесный свет был так ярок, что от строений протянулись длинные тени.
Чужие волки разошлись по своим местам. Спать ушли. По двору бесшумно сновали тени рабов и рабынь — мели двор, сбрызгивали водой, подбирали разбросанную посуду, объедки, забытые платки и куртки. В конюшне теплился огонёк — там ещё кормили и чистили лошадей.
В жилых помещениях волков и покоях Львёнка огонь не горел, зато окно храма бросало на плиты плаца длинную жёлтую полосу света. У дверей храма, на ступенях, сидели волки, четверо, и переговаривались вполголоса.