От наших аристократов и Ви-Э.
К слову. Ви-Э, укутавшись в шаль, дремлет рядом со своим Львёнком — Эткуру обнял её во сне довольно собственническим жестом — а вот Кору рядом со спящим Элсу нет, только Мидоху, его бесплотный страж, сидит у своего командира в ногах с мечом на коленях. Странно.
Я заметил, что некоторых девочек нет на месте. Не знаю, что заподозрить — богословские беседы, злой умысел или любовные приключения; но если другие наши амазонки, наверное, могут целоваться с местными волками лунной ночью, то уж точно не Кору! Она-то куда подевалась? Незаметно проскочила мимо, а, вроде бы, всё время была на виду…
Юу хлопает ладонью по тюфяку, принюхивается к ладони:
— Ник, только у меня такое чувство, что на этой подстилке спали мыши-переростки? — говорит он вполголоса, сморщив нос.
— Уважаемый Господин Л-Та, — говорит Ри-Ё, чуть улыбаясь, — мы же не дома…
— Я чувствую себя не послом, а солдатом в походе, — заявляет Юу с ноткой самодовольства. — Опасности и лишения, лишения и опасности…
— Вы несправедливы к хозяевам, Уважаемый Господин Л-Та, — говорит Дин-Ли. — Они встречают нас, как своих соотечественников, и даже решили устроить поудобнее.
— Вы привыкли ко всему, Дин-Ли, — Юу пожимает плечами. — Это не худший случай, я понимаю… но и не лучший.
Ри-Ё смеётся. Юу вынимает из маленькой торбочки пирамидку прессованных благовоний, встаёт, зажигает её от огонька коптилки, оставляет в нишке. Струйка дыма, пахнущая пряным мёдом и ванилью, повышает северянам настроение: Ар-Нель жмурится и вдыхает запах, Дин-Ли и И-Кен подтаскивают подстилки поближе.
Зато чихают южане.
— Ну вот, — говорит Анну, — и здесь заводите свои порядки?
— Мой дорогой друг, — говорит Ар-Нель, — мне хочется надеяться, что запах мёда из Тай-Е не оскорбит ни обоняния, ни веры, ни этических принципов наших лянчинских союзников.
Юу накрывает тюфяк своим плащом.
— Не советую, — замечает Ар-Нель. — Не знаю, отчего мир настолько несправедлив, но почему-то всегда случается так: не затхлый тюфяк перенимает у плаща запах северных лилий, а плащ начинает пахнуть затхлым тюфяком.
Северяне тихо смеются.
— Язва, — говорит Анну тоном комплимента.
Всё спокойно и уютно. Из щёлок в каменных стенах тоненько посвистывают местные сверчки — металлический, чуточку скрипучий звук: «Вик-вик… вик-вик… вик-вик…» — будто где-то очень далеко покачиваются старые качели. Ри-Ё ложится рядом со мной, закидывает руки за голову, смотрит в потолок — как между балками перекрытий шевелятся глубокие чёрные тени. Мидоху так и сидит около спящего Маленького Львёнка, как часовой, поджав под себя ноги. В наступившей тишине становится слышно, как девочка с длинным рубцом на щеке и вороными кудрями, собранными в «конский хвост», лежащая на соломе неподалёку от нас, вполголоса нараспев рассказывает сказку своим подругам. Соседи прислушиваются.
— …А на берег, где спал солдат, спустились две гуо. Одна была похожа на женщину из сизого дыма, и глаза у неё сияли, как звёзды, а вторая напоминала язык пламени и очи её рдели, подобно углям. И дымная гуо сказала: «На свете нет более красивого юноши, чем этот солдат, Творец мне свидетель. Не будь я наречённой Иных Сил, я разбудила бы этого юношу, чтобы пить с его губ»…
— Дорогая сестра, — окликает Ар-Нель, — ты не могла бы говорить чуть громче?
— Я знаю эту сказку, — говорит Анну чуть сконфуженно. — Там дальше… неприлично, в общем. Спал бы ты, Ар-Нель, а?
— Мне хочется послушать, — возражает Ар-Нель.
Анну пожимает плечами. Юу садится так, чтобы лучше видеть рассказчицу. Девочка продолжает:
— Тогда огненная гуо сказала: «Есть юноши получше этого. Во Дворце Прайда живёт юноша, прекрасный, как парящий орёл — и рядом с тем, с Львёнком, этот показался бы плебеем — и только…»
Лянчинцы хихикают.
— Это наверняка не так, — говорит Ри-Ё, и его лицо делается мечтательным. — Если бы и в сказках аристократы были поголовно прекраснее плебеев, то сказок бы никто не рассказывал.
Теперь улыбаются и северяне.
— Конечно, — кивает девочка. — Так дымная гуо и сказала своей товарке. Только огненная гуо не поверила словам. Тогда дымная гуо воззвала к Творцу дважды и трижды — и Младший Львёнок оказался спящим в траве рядом с солдатом, а его меч с золотой рукоятью, гравированный Словом Завета, перенёсся вместе с ним, как подобает доброму оружию. И только это случилось, как дымная гуо хлопнула в ладоши. Раздался громовой раскат, и обе демоницы скрылись из виду, а оба юноши проснулись тут же. И им стоило взглянуть друг на друга — а каждый из них увидел тёплое сияние в очах напротив — как одна и та же мысль посетила обоих: «Я буду не я, если не скрещу с ним клинка!»
— Нет, — говорит Анну. — Я ошибся. Слушай, сестра, ты что, не лянчинка? Ты — шаоя, нори-оки — или кто? Ты, сестра — ты меня удивила. Эта сказка даже неприличнее той!
Девочка смеётся.
— Что ты, Львёнок! Не во дворце Прайда, конечно, но, знаешь, все ведь рассказывают эти сказки! Я слышала её на базаре в Чангране — только рассказчик всё время оглядывался, как бы в корчму не зашёл Наставник… а вот присутствие компании волков его не смущало нимало.
Элсу вздыхает во сне и сворачивается клубком. Его бестелесный телохранитель укрывает его своим плащом поверх одеяла, говорит тихо и хмуро:
— Тише, вы! — а потом поворачивается к Анну. — Львёнок, она права. Прайд запрещает поединки среди мирных обывателей, да… но все ж дерутся. И наказания никого не останавливают особо. Такие дела. Даже волки дерутся, я слышал. Дерутся — а потом говорят: «Купил».
Анну тихонько свистит. Ар-Нель говорит девочке:
— Дорогая сестра, нельзя ли мне послушать, что было дальше с солдатом и Львёнком?
Но тут в наш барак — или казарму, как бы это поделикатнее назвать? — входит Кору. А с ней — зарёванный храмовый служка, днём я его уже видел.
— О, Кору, — обрадованно говорит Мидоху, — куда ты подевалась?
Кору, однако, подходит к Анну, а служку подтаскивает за локоть. Тот наступает на тюфяки и на ноги — и ему явно очень хочется провалиться сквозь землю.
— Что случилось? — спрашивает Анну, мгновенно насторожившись. У тех его людей, кто не успел задремать, сна — ни в одном глазу.
— Вот этого — Наставник послал в Чангран, — говорит Кору и толкает служку в спину. Служка смотрит на Анну умоляюще — и садится на колени, прижимая руки к сердцу. — Он должен был донести в Святой Совет, что вы все — предатели, — продолжает Кору. — Хорошо ещё, что ему вместе с плотью не откромсали остатки совести… он упирался, я слышала. А сам Наставник остался договариваться со вторым служкой, как убить Хотуру и свалить его смерть на нас.
— Вот мы и выспались, — говорит Ар-Нель. — И наш драгоценный союзник, глубокоуважаемый Львёнок Хотуру — тоже. Нам нужно его разбудить, Анну.
Анну обнажает меч, лезвием плашмя приподнимает голову служки под подбородок — глаза у бедолаги делаются вдвое больше природной нормы.
— Это правда, бестелесный? — спрашивает Анну с каменным лицом.
По щеке служки ползёт слеза, по шее, от клинка — тоненькая струйка крови.
— Да, Львёнок Львёнка, — еле выговаривает служка. — Мне надо… мне велели… к самому Гобну, Святейшему Наимудрейшему Наставнику, главе Совета… только что ж… я… как я могу… на Хотуру донести-то?
Анну вкидывает меч в ножны.
— Кору — за мной. Ар-Нель, Олу, Лорсу, Ниту, Хадгу, сопровождайте. Ты, бестелесный — тоже. Остальные — смотреть в оба, — распоряжается он быстро и чётко.
— И я? — переспрашивает Ар-Нель, но встаёт.
— И ты, брат. Если я тебя правильно понял по ту сторону границы.
Ар-Нель еле заметно улыбается и кивает. Они с Анну, а за ними — волки — идут к дверям. Караульные пропускают их наружу — и тут я слышу со двора пронзительный вопль: «Убили! Убили!!»
Проснувшиеся волки вскакивают и хватаются за оружие. Элсу садится на постели, кашляет — пытается что-то спросить у Мидоху. Ви-Э трёт спросонья глаза. Юу поглаживает меч по лезвию:
— Оэ… опоздали малость…
Я выбегаю во двор вслед за Анну и его свитой, а Ри-Ё — за мной, хотя я и делаю протестующий жест. Ри-Ё намерен меня охранять. Кажется, и ещё кто-то ломанулся — прохладная ночь становится жаркой.
Во дворе — гвалт и факельный свет. В толпе волков, рабов, детей — ничего толком не разобрать. Громче всех вопит бесплотный Наставник — сорванным визгливым фальцетом:
— Она, она убила! Её меч-то, все видят — северный меч, языческое оружие!
И я с удивлением слышу яростный крик Мингу:
— А ну отпустите её! Отпустите, псы, я сказал! Не смейте! Я сказал, я её на службу взял, прямо ещё вчера вечером! Она — мой волк, вы слышали?!
— Пропустите же Львёнка! — рявкает Олу, расталкивая встречных и поперечных, как на базаре. — Вы что, оглохли? Одурели?
В дверях донжона появляются Хотуру и пара волков с факелами. Хотуру выглядит совершенно не так, как днём — от умильно-заискивающего вида и следа не осталось. Я вижу эти перемены и вдруг понимаю: Хотуру-то успел повоевать в юности и до сих пор остаётся командиром для своих волков. При виде хозяина толпа расступается; я, наконец, вижу, что во дворе происходит.
В кругу рваного света, в позе скорбящего пророка стоит Наставник. На вытянутых окровавленных руках он держит окровавленный меч — узкий прямой северный меч, тут никакой ошибки быть не может. У меня мелькает мысль о жестокой подставе. Рядом с Наставником двое волков заломили руки за спину той самой девочке, с которой ещё днём рубился маленький Тхонку. «Бандана» с кудряшек потеряна, волосы падают на лицо, куртка распахнута, ворот рубахи развязан — при желании можно оценить грудь, открытую по здешним меркам с драматической откровенностью. У девочки — основательная ссадина на подбородке, но оба волка светят фонарями на физиономиях, а у третьего, подвернувшегося, разбита губа, и он плюёт кровью. Мингу тоже держат волки, только иначе — как юного господина, который может наделать глупостей. Ну так он и наделал — лянчинский метод рукопашного боя допускает использование рукояти ножа в качестве кастета. Следы от этой самой рукояти, со священной львиной головкой — у окружающих на физиономиях; сам нож почтительно держит маленький волчонок. Золотая львиная головка — в крови.
— В чём дело? — спрашивает Анну, и почти в один голос с ним Хотуру тоже спрашивает:
— Что случилось?
— Эта девка, предательница, безбожница, убила моего служку! — мрачно и сипло говорит Наставник, глядя на Хотуру довольно-таки зло. — Я предупреждал тебя, Львёнок Львёнка — вот-вот прольётся кровь. Ты видишь — кровь пролилась! Она предалась северным демонам, эта девка — и ты должен благодарить моего бедного Ику, моего маленького честного преемника, что он спас твоего сына от убийцы!
— Враньё это! — кричит Мингу в бешенстве и рвётся из рук волков.
Хотуру останавливает его жестом.
— Они там вместе были, — подтверждает волк с разбитой губой. — Дану позвал волков, все прибежали, там Ику мёртвый, она его — мечом в спину, кровищи — лужа…
— Бесплотного, божьего человека, безоружного служку… — медленно говорит Хотуру.
— Нет, — вдруг прорезается волк с фингалом. — Он был не безоружный. Я у него в руке нож заметил… против меча не оружие, конечно, но он был с ножом, Ику.
— Хотел убить меня! — выдыхает Мингу. — Ику! Ножом! Да послушайте же меня, я же первый там был!
— Хотуру, — говорит Анну, — может, ты сына выслушаешь всё-таки?
— Она ему глаза отвела! — Наставник драматически простирает длань в сторону девочки. — Она и его убила бы, если бы не подбежали верные волки!
— Всё — враньё! — снова кричит Мингу, чуть не плача. — Отец, да послушай ты!
Хотуру делает согласный жест, и все на некоторое время замолкают. Девочка смотрит на Мингу спокойно и нежно. Мингу выдёргивается из рук собственных телохранителей.
— Да отпустите же, никого я не покалечу… Это просто чтобы её не убили сдуру… — и забирает нож у волчонка. — Спасибо, Этру. Прости, Дану.
Потом подходит к девочке, которую так и держат бойцы его отца. Девочка встречает его прямым взглядом и улыбкой — она просто-таки излучает олимпийское спокойствие, да ещё и Мингу пытается успокоить.
Срабатывает. Мингу говорит волкам на три тона ниже:
— Отпустите Лекну. Что вы в неё вцепились, как в исчадье ада? Что она вам сделает? Наставник вас так напугал, да?
Волки переглядываются, бросают вопросительные взгляды на Хотуру — тот ведёт себя нейтрально, ждёт, что будет дальше. Тогда его бойцы с некоторой неуверенностью выпускают руки девочки. Она тут же завязывает ворот и смахивает чёлку. И так же прямо и спокойно, как на Мингу, смотрит и на его отца. И на Наставника — как человек, не знающий за собой вины. Но молчит — волк не оправдывается, пока Львёнок не спросит.
А Мингу тут же обнимает её за плечо.
Наставник кривится. Лицо Хотуру каменеет.
— А что? — говорит Мингу негромко, но вызывающе. — Да, мы с Лекну дрались на палках. Она рубится, как демон. И что из того? Я что, не могу позвать волка из отряда чангранских Львят в инструкторы по фехтованию, так, что ли?
— Женщина… — говорит Хотуру. — Так.
— Думаешь, она не рассказала мне о себе? Что воевала с Львёнком Нохру в Шаоя и на северной границе, что её ранили неподалёку от Хай-О — и что северяне на ней основательно отыгрались за свои потери? Да она, чтоб ты знал, рассказала такие вещи…
— Ну и что? — говорит Хотуру, а Наставник тут же вставляет:
— Какое нам дело, о чём она там успела тебе наплести! Ику-то нет больше!
— Какое дело? — Мингу сжимает кулаки. — Такое, что мы разговаривали весь вечер! Мы сидели, мы болтали, а Ику… ты, конечно, мне не поверишь, но он ведь вправду кинулся на меня с ножом!
— А ты стоял и смотрел, как он кидается, — кивает Хотуру. — И девка убила его мечом в спину — когда он кинулся. Хотел бы я знать, ради чего ты врёшь.
— Она, она ему глаза отводит, гуо, проклятая Творцом! — тут же встревает Наставник. Волки шепчутся.
— Мингу, — говорит девочка, — можно, я скажу?
— Будет только хуже, — отзывается Мингу в тоске.
— Не будет, — улыбается девочка. — Хуже некуда.
— Ну, изволь, — говорит Хотуру, и взгляд у него недобрый.
— Когда все ушли спать, мы обнимались и пили вино, — говорит девочка. — Это было на сеновале, за конюшнями. — Потом Мингу окунул факел в кадку с водой, и мы… Мингу взял меня.
Тишина стоит гробовая. И в этой тишине девочка продолжает тоном военного донесения.
— Потом Мингу пошёл по нужде, а я поправила одежду и пошла за ним.
— Зачем, во имя Творца? — вырывается у Хотуру.
Девочка пожимает плечами.
— У меня было чувство, что за нами следят, — говорит она констатирующим тоном. — Я была разведчиком Львёнка Нохру и привыкла доверять чутью. Я думала, что это кто-то из наших… или из здешних. Из любопытства. Но мне захотелось подстраховаться, и я вдруг начала беспокоиться за Мингу. Я прошла по садику и остановилась так, чтобы видеть вход в отхожее место. Шагах в семи.
— Да зачем?! — снова спрашивает Хотуру.
— Не знаю, — отвечает девочка просто. — Наверное, потому, что там удобно убивать. Мне показалось, что тот, кто следит, ушёл за Мингу. Я перестраховывалась.
— Зачем мы всё это слушаем?.. — начинает Наставник, но Хотуру его останавливает, кивая девочке.
— Продолжай.
— Я увидела человека, который следил за Мингу. Это был служка. Он встал у двери отхожего места так, чтобы ударить ножом… То есть, я о ноже не подумала, просто решила, что он опасно стоит, нехорошо — и подошла вплотную.
— Он не заметил, ты хочешь сказать? — спрашивает Хотуру. Интонация у него изменилась.
— Он не боец, — говорит Лекну. — Он был очень занят своими мыслями, идеей и наблюдением за Мингу. Мне показалось, что он бормотал что-то про «полуженщин»…
— Ах ты… — срывается у Хотуру.
— Дальше — просто, — заканчивает девочка. — Я увидела у него нож, он замахнулся на Мингу, я его убила. Тот, кто посягает на жизнь Львёнка — мертвец. Меня учили так.