— Что ж, видимо, показаний мистера Фрезера об освобождении его земель от налогов вполне достаточно, мистер Бероун, — мягко произнес судья Конант. — И следовательно, я должен принять к сведению…
— Он не может этого доказать! — выпалил Бероун. Он бросил взгляд на офицера, как бы в поисках моральной поддержки, и выпятил вперед длинный подбородок. — У него нет документов! Это просто слова Джеймса Фрезера!
По залу суда пробежал ропот; на этот раз в приглушенных голосах звучала угроза. Брианна без труда определила, что публика недовольна тем, что слова ее отца поставлены под сомнения; ее вдруг охватила гордость за Джейми Фрезера.
Однако ее отец не выразил ни малейшего недовольства услышанным. Он просто снова встал и поклонился судье.
— Если ваша честь позволит… — Он сунул руку во внутренний карман сюртука и достал сложенный лист плотной пергаментной бумаги с красной восковой печатью. — Ваша честь наверняка знакомы с печатью губернатора, я уверен в этом, — сказал Джейми Фрезер и, подойдя к столу судьи, положил на него бумагу. Судья Конант вздернул одну бровь, но внимательно рассмотрел печать, потом взломал ее, исследовал документ и отложил его в сторону.
— Это должным образом заверенная копия оригинальной грамоты дарования земель, — возвестил судья, — и она подписана его превосходительством Вильямом Трайоном.
— Да как он ее раздобыл? — ляпнул Бероун. — У него же времени не было съездить в Нью-Берн и обратно! — И тут же кровь отхлынула от его лица. Брианна посмотрела на офицера; его широкое лицо вдруг побледнело ничуть не меньше, чем физиономия Бероуна.
Судья бросил на шерифа острый, внимательный взгляд, но заговорил спокойным тоном:
— Учитывая, что документальное доказательство в настоящее время представлено в распоряжение суда, мы считаем, что ответчик не может быть обвинен в нападении и краже, поскольку спорная собственность является принадлежащей ему по закону. Что же касается избиения, то… — В этот момент судья заметил, что Джейми не вернулся на свое место, а продолжает стоять перед судейским столом. — Да, мистер Фрезер? Вы хотите сообщить суду что-то еще? — И досточтимый судья Конант аккуратно промокнул платком капельку пота, сползшую из-под его парика; в маленьком зале было так много народа, что атмосфера напоминала парную баню.
— Я прошу высокочтимый суд простить мне мое любопытство, ваша честь. Но… имеется ли у вас подробное изложение событий, описание нападения, сделанное лично мистером Бероуном, записанное с его слов?
Судья на этот раз вздернул обе брови, но быстро переворошил лежавшие перед ним бумаги и протянул одну из них судебному поверенному, ткнув пальцем в какое-то место на странице.
Бейлиф начал громко читать:
— Обвинитель утверждает, что упомянутый Фергус Фрезер ударил его в лицо кулаком, вследствие чего обвинитель упал на землю, а обвинитель тем временем схватил лошадь за уздечку, вскочил в седло и ускакал, выкрикивая оскорбления на французском языке. Обвинитель…
Громкий кашель, раздавшийся со скамьи подсудимых, привлек все взгляды к обвиняемому, — а он, очаровательно улыбнувшись досточтимому судье Конанту, достал из кармана носовой платок и демонстративно вытер лицо — нацепив упомянутый платок на железный крюк, заменявший ему левую руку.
— Ох! — выдохнул досточтимый судья, и его ледяной взгляд устремился к свидетельскому креслу, в котором съежился перепуганный до полусмерти Бероун. — Как вы объясните суду, сэр, что вы получили удар с правой стороны лица? Для этого напавший на вас человек должен был ударить вас левой рукой, но у него нет левой руки!
— Да, crottin, — весело сказал Фергус. — Объясни это.
Видимо, решив, что объяснения Бероуна — или попытки такого объяснения — следует выслушать в более интимной обстановке, досточтимый судья Конант объявил, что заседание суда закончено, а Фергус Фрезер объявлен невиновным по всем пунктам обвинения.
— Это я сделала, — гордо заявила Марсела, не отпускавшая руку мужа во все время торжественного пира, устроенного в честь победы в суде.
— Ты? — Джейми удивленно посмотрел на женщину. — Ты хочешь сказать, что заехала кулаком в физиономию представителю закона?
— Не кулаком, ногой, — уточнила Марсела — Когда этот дерьмовый сопляк тащил меня из седла, я его и лягнула в челюсть. Да он бы ни за что не сбросил меня на землю, если бы не схватил малыша Германа! — добавила она, разъярившись при воспоминании о минувших событиях. — Ну, а тут уж, конечно, мне пришлось спрыгнуть и подхватить ребенка.
Она погладила тонкие светлые волосики едва начавшего ходить малыша, державшегося за ее юбку; в кулачке малыш зажал кусок бисквита.
— Я что-то не совсем понимаю, — сказала Брианна. — Что, этот мистер Бероун не захотел признаться, что его ударила женщина?
— Нет, не в этом дело, — откликнулся Джейми, наливая еще одну кружку эля и подавая его Брианне. — Просто сержант Марчинсон старается напакостить, как может.
— Сержант Марчинсон? Это случайно не тот армейский офицер, что присутствовал в суде? — спросила Брианна. Она из вежливости сделала маленький глоток эля. — Тот, что похож на недожаренного поросенка?
Ее отец усмехнулся, услышав такое сравнение.
— Да уж, это точно он. Тут не ошибешься. Я ему не нравлюсь, — пояснил Джейми. — Это уже не в первый раз… да и не в последний. Он то и дело пытается подстроить какую-нибудь гадость, чтобы подловить меня.
— Но не мог же он надеяться, что в суде проскочит такое глупое обвинение! — воскликнула Джокаста, наклоняясь немного вперед и протягивая руку. Юлисес, стоявший рядом с ее стулом, тут же придвинул на необходимый дюйм блюдо с лепешками. Джокаста уверенно взяла одну и обернула безмятежные слепые глаза к Джейми. — Что, неужели действительно было необходимо ниспровергать Фархарда Кэмпбелла? — спросила она недовольным тоном.
— Да, необходимо, — ответил Джейми. И, видя недоумение Брианны, пояснил: — Фархард Кэмпбелл — постоянный судья в этом округе. Но если бы он вдруг не заболел так кстати, — Джейми снова усмехнулся, в его глазах плясали веселые чертики, — разбирательство могло бы затянуться до конца недели. А ведь как раз в этом и состоял их план, а? Марчинсона и Бероуна. Они намеревались предъявить обвинение, добиться ареста Фергуса и заставить меня уехать с гор как раз в самый разгар сбора урожая… и они вообще-то в этом преуспели, черт бы их побрал, — резко добавил он. — Вот только они рассчитывали на то, что я не успею получить в Нью-Берне копию дарственной к началу судебного разбирательства… да я и в самом деле не успел бы, назначь они суд на прошлую неделю. — Он улыбнулся Яну, и парень, который сломя голову скакал в Нью-Берн, чтобы раздобыть нужный документ, порозовел от смущения и спрятал довольное лицо в кружке с пуншем. — Фархард Кэмпбелл — хороший друг, тетя, — сказал Джейми, обращаясь к Джокасте, — но ты ничуть не хуже меня знаешь, что он настоящий крючкотвор, и никакого значения не имеет то, что ему во всех подробностях известен текст дарственной. Если бы я не предоставил суду доказательства, он бы счел своим долгом вынести решение не в мою пользу. А если бы он это сделал, — продолжил Джейми, снова поворачиваясь к Брианне, — мне бы пришлось опротестовывать вердикт, а это бы значило, что Фергуса переведут в тюрьму в Нью-Берне, и новое рассмотрение дела состоялось бы там. В конце концов все пришло к тому же самому результату, что и здесь… но мы с Фергусом оказались бы вдали от своих полей в самую горячую пору, и это обошлось бы мне куда дороже, чем можно выручить за весь урожай. — Он посмотрел на Брианну через край своей кружки, и его темно-голубые глаза вдруг стали очень серьезными. — Надеюсь, ты не думаешь, что я ужасно богат? — спросил он.
— Я вообще об этом не думала, — удивленно ответила девушка, и Джейми улыбнулся.
— Ну и хорошо, — улыбнулся Джейми. — Потому что, хотя у меня и в самом деле довольно много земли, окультурена пока что только самая малая ее часть; ну, нам-то этого хватает, хотя и с трудом, и мы можем засеять поля и прокормиться сами, да еще остается немножко для скота. Ну, и при способностях твоей мамы… — улыбка Джейми стала шире. — Она приносит дохода побольше, чем тридцать акров кукурузы и овса. — Он поставил на стол опустевшую чашку и поднялся. — Ян, ты присмотришь за погрузкой и отправишься с Фергусом и Марселой, хорошо? А мы с дочуркой поедем вперед, я думаю. — Он вопросительно посмотрел на Брианну. — Джокаста позаботится о твоей горничной. Ты ведь не против того, чтобы выехать поскорее?
— Нет, конечно, — ответила Брианна, тоже отодвигая чашку и вставая. — Можем мы двинуться в путь прямо сегодня?
Я достала из буфета бутылки, одну за другой, откупорила одну и понюхала содержимое. Если только что собранные травы не просушить как следует перед тем, как заложить на хранение, они могут просто-напросто сгнить в бутыли; а семена могут покрыться разнообразными формами плесневых грибков.
Мысль о плесени заставила меня в очередной раз вспомнить о моей пенициллиновой плантации. Или о том, что могло стать ею в один прекрасный день, если мне в полной мере повезет и если я буду в должной мере наблюдательна, чтобы поймать свою удачу. Из сотен видов плесневых грибков, что беззаботно произрастали на перепревшем, влажном хлебе, настоящим Penicittium был только один. Какие именно споры-паразиты усядутся на те куски хлеба, что еженедельно раскладывала для посева? Какие именно споры вообще успеют прорасти на этих кусках, чтобы я могла их заметить? И наконец, если на хлебе прорастет именно нужная мне плесень, как я смогу узнать ее?
Я предпринимала свои попытки уже больше года, но успеха пока не добилась.
Даже при том, что я постоянно рассыпала вокруг сушеные ноготки, бархатцы и тысячелистник, чтобы отогнать назойливых насекомых, остановить нашествие паразитов было невозможно. Да еще и мыши и крысы, муравьи и тараканы… в один прекрасный день я даже обнаружила в кладовой целую компанию белок, нагло занимавшихся грабежом, — они предавались разгулу над рассыпанной кукурузой и догрызали остатки моего семенного картофеля.
Единственным способом спасти съестные припасы было держать их в большом крепком сундуке, сооруженном Джейми, — ну да, или класть в толстостенные деревянные бочонки либо глиняные кувшины с плотно прилегающими крышками, способными противостоять напору зубов и когтей. Но запечатывать продукты таким образом, чтобы не допустить к ним четвероногих воров, означало заодно и лишить их доступа воздуха… а только воздух мог обеспечить нужную свежесть, которая в один ужасный день способна была стать единственным моим оружием против какой-нибудь болезни.
В каждом растении есть средство от какой-то болезни… если только ты знаешь, как к нему подойти. Я вновь ощутила боль утраты, едва только вспомнив о Наявенне; и не только по ней самой я грустила, но и по ее знаниям. Она научила меня лишь малой доле того, что знала сама, и я горько об этом сожалела… хотя и не так горько, как о том, что потеряла замечательного друга.
Но все же мне было известно кое-что, о чем и не догадывалась Наявенне… я знала о многочисленных достоинствах тех микроскопических растений, что составляли собой скромную хлебную плесень.
Правда, отыскать среди них нужное было весьма нелегко, а уж опознать и научиться использовать — и того труднее. Но я никогда не сомневалась в том, что эти поиски стоят любых усилий. Но…
Оставлять влажный хлеб в доме означало привлекать внутрь мышей и крыс. Я пыталась ставить тарелки с хлебом на буфет — но Ян по рассеянности слопал половину моего экспериментального антибиотического инкубатора, а мыши и муравьи прикончили остальное, пока меня не было дома.
Да, летом, весной и осенью было просто невозможно ни выставить хлеб наружу и оставить без присмотра, ни оставаться дома и постоянно присматривать за ним. Слишком много дел нужно было сделать, слишком часто меня звали принять роды или посмотреть больного, слишком много возможностей представлялось грабителям, чтобы на корню уничтожить мои эксперименты.
Зимой, конечно, паразиты исчезали, отложив яйца, и до самой весны впадали в спячку, спрятавшись под толстым одеялом палой листвы, защищающей их от холода. Но и воздух зимой был слишком холодным; слишком холодным, чтобы в нем оставались живые споры. Хлеб, который я выкладывала для проращивания плесени, либо просто корежился и засыхал, либо пропитывался влагой, в зависимости от того, на каком расстоянии от очага он находился; в любом случае, ничего на нем не вырастало, кроме разве что случайных оранжевых или розовых корочек: это были те грибки, что жили в складках человеческого тела. .
Обнюхивая бутылку с сухим майораном, я подумала, что могла бы сделать новую попытку весной. Майоран был в полном порядке; запах из бутылки шел пряный, похожий на восточные благовония… это был запах снов, мечтаний. Новый дом на гребне горы уже начал подрастать, фундамент был готов, комнаты размечены. Из двери нашей старой хижины я могла видеть его скелет, черные геометрические линии на фоне чистого сентябрьского неба.
К весне он должен быть уже закончен. Вокруг меня будут наконец оштукатуренные стены и наборный дубовый пол, и застекленные окна с крепкими, надежными рамами, которые не позволят пробраться внутрь мышам и муравьям… и чудесный, уютный, светлый кабинет, в котором я смогу наконец несколько более качественно заниматься медицинской практикой.
Мои радужные мечты были прерваны жутким топотом и ревом, донесшимися со стороны загона; Кларенс сообщал о том, что к нам кто-то явился. Между экстатически восторженными воплями Кларенса я, хотя и с трудом, различила доносившиеся издали голоса, и принялась поспешно наводить порядок, собирая разбросанные пробки и затыкая бутылки. Должно быть, Джейми возвращался вместе с Фергусом и Марселой… ну, по крайней мере, я на это надеялась.
Джейми был абсолютно уверен в исходе судебного разбирательства, но я все равно беспокоилась. Выросшая в убеждении, что британское законодательство в своей теоретической части есть наивысшее достижение цивилизации, я тем не менее слишком часто видела достаточно серьезные погрешности при его практическом применении. С другой стороны, я более чем доверяла Джейми.
Громогласные вокальные упражнения мула Кларенса перешли в приглушенное бульканье, что означало: Кларенс вступил в доверительный разговор с кем-то знакомым. Но голоса при этом затихли. Это показалось мне странным. Может быть, дела все-таки обстоят не слишком хорошо?
Я поставила последнюю бутылку на полку буфета и направилась к двери. Во дворе никого не было. Кларенс при моем появлении бодро взбрыкнул ногами, но больше никакого движения я не заметила. Но ведь кто-то пришел… не зря же мул орал во всю глотку, да и куры разбежались, попрятавшись в кустах…
По моей спине пробежал легкий холодок, когда я резко обернулась, пытаясь одновременно увидеть и то, что находилось за моей спиной, и двор впереди меня. Ничего. Огромный каштан, стоявший за домом, вздохнул, откликнувшись на порыв ветра, и лучи солнца затанцевали в его начинающих желтеть листьях.
Но я знала, я чувствовала, что я не одна. Черт побери, я ведь даже ножик оставила в доме, на столе!
— Сасснек…
Мое сердце внезапно остановилось при звуке голоса Джейми. Я резко повернулась к нему, и волна облегчения прокатилась по моему телу, смывая вспыхнувшее было раздражение из-за его дурацкой шутки.
Что он себе воображает…
На долю секунды мне показалось, что у меня двоится в глазах. Они сидели на скамье перед дверью, бок о бок, и полуденное солнце пылало в их волосах, и они походили на два костра…
Мой взгляд сначала радостно остановился на лице Джейми, но потом сместился вправо…
— Мама…
На ее лице было то же самое выражение, что и на лице Джейми: радостное ожидание, счастье, стремление вперед… Я ничего и подумать-то не успела, как она уже очутилась в моих объятиях, а я взлетела в воздух самым буквальным образом (впрочем, и в фигуральном смысле тоже), болтая ногами…
— Мама!
У меня перехватило дыхание; я забыла о потрясении, вообще обо всем, потому что мои ребра затрещали в слишком сильных руках.
— Бри! — выдохнула я наконец, и она поставила меня на землю, хотя и не выпустила из объятий. Я подняла голову и недоверчиво уставилась на нее — но она была самой что ни на есть настоящей. Я поискала взглядом Джейми, и обнаружила, что он стоит рядом с Брианной. Он не сказал ни слова, но просиял такой широкой улыбкой, что у него даже уши покраснели.
— Я… э-э… вот уж не ожидала.. — совершенно по-идиотски забормотала я.