Александру VI исполнилось 70 лет. Венецианский посол, нам уже известный, писал домой, что папа римский с каждым днем « становится все моложе» и думает только об одном – о продвижении земных интересов своих детей. Под «детьми» тут понимались Чезаре и Лукреция – Жоффре, младший, подозревался в том, что его отцом был не Александр Борджиа, а Джорджио делла Кроче, законный муж Ваноццы, его любовницы.
Как бы то ни было – папа признал Жоффре, дал ему cвое имя, но вверх особенно не толкал. Все надежды были сопряжены с Чезаре – с Лодовико Сфорца было покончено, Милан стал столицей французской Италии, и Чезаре Борджиа, французский герцог, почетный член венецианского нобилитета, гонфалоньер церкви и герцог Романьи, был на пути к еще большим успехам.
К сентябрю 1500 Александру VI понадобились серьезные деньги для того, чтобы увеличить военные ресурсы Чезаре. Он даже призанял кое-что у генуэзских банкиров, а тем временем прибег к проверенному временем средству – «создал» новых кардиналов. По обычаю, они должны были ответить святому отцу денежным подарком, соответствующим по своей величине оказываемой им огромной чести. Всего за дюжину новых кардинальских шляп он рассчитывал собрать 150 тысяч дукатов – что было побольше годового дохода Флорентийской Республики.
Деньги пошли на наем кондотьеров: Вителли, Орсини, Бальони и прочих. Войско начало наступление в Романье. Мы, собственно, уже знаем кое-что об этой кампании: именно тогда Чезаре впервые встретился с Макиавелли. Вряд ли он обратил на него особое внимание – так, канцелярист, служащий за невеликое жалованье.
У Чезаре были проблемы поважнее, чем разговоры с неофициальным послом Республики Флоренция, – единственное по-настоящему серьезное сопротивление в Романье Чезаре встретил под стенами Фаенцы. В городе была артиллерия, и гарнизон действительно сражался. Чезаре даже обратился за помощью к маркизу Гонзаго, правителю Мантуи, но в конце концов справился и без него. Про то, что вскоре лидеры его кондотьеров поднимут против него бунт, он тогда не знал. И тень удушенного по его приказу принца Альфонсо, мужа Лукреции, тоже вряд ли посещала его сны – мало ли людей он убил к этому времени?
Что до Лукреции – ну что ж, ей надо подыскать нового мужа, получше, чем был Альфонсо Арагонский...
X
Через 432 года после описываемых событий в бесконечно далекой от тогдашнего Рима России, в городе Петербурге, которому в 1500 году остается еще два с лишним века до закладки его первого камня, будет жить поэт, способный писать на уровне поэтов Ренессанса, по имени Осип Мандельштам. И он опишет занятия знатных женщин Италии времен Лукреции Борджиа следующими строками:
В общем, понятно, что дамы не скучали. А у Лукреции и вовсе были особые возможности – папа римский, Александр VI, назначил свою любимую дочь заведовать своей канцелярией. Шаг, конечно, был беспрецeдентный. Она жила в тех же апартаментах, что и папа, и открывала всю его переписку. Она даже отвечала на посылаемые святому отцу запросы о разрешении той или иной церковной проблемы, но, конечно, консультировалась у кого-нибудь из кардиналов Курии. Однажды кардинал Лиссабонский посоветовал ей обзавестись достаточно авторитетным помощником, который записывал бы высказываемое консультантом мнение. Он имел в виду, что в сложных вопросах, касающихся церковного права, нужен свидетель, который сможет подтвердить, что запись верна, но Лукреция не поняла его. Она наивно сказала кардиналу, что она и сама вполне может записать все, что нужно, – латынь ее превосходна. Кардинал Лиссабонский подумал и задал ей вопрос на латыни: « Ubi est penna vestra?» – «Где же ваше перо?»
Cлово «penna» могло означать не только «перо», но и «пенис». Лукреция засмеялась – это была превосходная шутка, очень в ее духе. Но, во всяком случае, она поняла не только озорную шутку, но и намек, и перестала регулировать вопросы, о сути которых не имела ни малейшего представления. В конце концов, она был молодой женщиной 20 с небольшим лет, уже дважды побывавшей замужем и родившей двух детей, но каноническое право никогда не изучавшей...
К счастью, вскоре она смогла сосредоточиться на чем-то, в чем действительно знала толк, – ей стали собирать приданое для ее третьего замужества, и она погрузилась в подбор нарядов и драгоценностей. Жених был Альфонсо д’Эсте, сын герцога Феррары. Брачный союз с домом д’Эсте был бы очень полезен для Чезаре и для папы Александра, потому что д’Эсте состояли в тесном родственном союзе с домом Гонзаго, владевшим Мантуей. Но торговаться пришлось очень серьезно, цену за союз д’Эсте заломили неслыханную – 100 тысяч венецианских дукатов в качестве приданого и еще столько же в качестве «наряда невесты». По итальянскому обычаю того времени, новобрачная приносила в дом своего мужа и свое убранство. О подробностях «наряда» обе семьи – и жениха и невесты – уславливались заранее, и это было частью своего рода брачного контракта.
Семья д’Эсте выговорила и еще одно условие – молодые должны были жить в Ферраре. Надо полагать, судьбы двух предыдущих мужей Лукреции Борджиа произвели на родственников жениха сильное впечатление...
В октябре 1501 года Чезаре устроил роскошный прием по случаю нового брака своей любимой сестры. В числе приглашенных были лучшие куртизанки Рима. Сведения о банкете и о его живописных подробностях сплетнями отнюдь не являются – они известны нам из записок Буркарда (Burckard), распорядителя папского двора.
Вот его описание происхoдившего празднества [9]:
« После ужина дамы танцевали со слугами, будучи сначала одетыми, потом – обнаженными. Канделябры с зажженными свечами были сняты со стола и поставлены на пол, и между ними были рассыпаны каштаны, которые обнаженные куртизанки должны были подбирать, пробираясь между горящими свечами. Гостям были предложены призы – шелковые накидки, изящные башмаки и прочее, – которые и присуждались тем, кто смог совокупиться с наибольшим количеством женщин...»
Судейство было абсолютно честным и беспристрастным – участники показывали свое рвение на глазах у жюри, а входили в жюри все присутствовавшие...
Рождество 1501 года обе семьи – и Борджиа, и д’Эсте – отпраздновали в Риме. Жениха, правда, в Риме не было, его представлял его брат, и церемония церковного бракосочетания была совершена заочно [10].
Много времени занял подсчет приданого – герцог Феррары, Эрколе д’Эсте, настаивал на том, чтобы пересчитать его лично. Он утомился после первых 25 тысяч и решил, что продолжит подсчет позднее, когда он будет уже дома. Но несколько стертых монет он все-таки нашел и потребовал их замены.
А потом Лукреция с целым караваном сопровождающих отправилась в Феррару, к супругу.
XI
В начале 1502 года все, связанное с устройством Лукреции в Ферраре, была слажено и устроено. Чезаре возобновил свою военную кампанию в Романье. Мы, собственно, уже знаем о ней кое-что – она описана в предыдущей главе. Внезапное нападение на Урбино увенчалось полным успехом.
Герцог Урбино, Гвидобальдо да Монтефельтро, был в прекрасных отношениях с папским двором, был женат на Елизавете да Гонзаго, родственнице семьи д’Эсте, и они оба самым теплым образом принимали у себя Лукрецию, когда она на пути в Феррару проследовала через Урбино.
Так что к просьбе Чезаре помочь ему артиллерией в осаде городка Камерино герцог отнесся вполне лояльно и действительно отправил туда свои пушки.
Нападение застало его врасплох. Сопротивление было невозможным, и герцог Гвидобальдо бежал – сначала в Равенну, а потом в Мантую, под защиту герцога Гонзаго. В Мантуе, собственно, всеми делами управляла жена герцога, Изабелла д’Эсте. Она теперь доводилась родственницей и Чезаре – ее родной брат, Альфонсо, стал мужем Лукреции Борджиа. Изабелла славилась как мудрая правительница: считалось, что в Мантуе самая компетентная администрация в Италии, – а сформирована она была именно ею. Она собрала там и замечательную коллекцию предметов искусства, фресками в ее дворцах знатоки восхищались...
Вот и сейчас Изабелла д'Эсте, герцогиня Гонзаго, поступила рационально: она дала убежище Гвидобальдо, а Чезаре 30 июня 1502 года написала письмо, в котором попросила его прислать ей из захваченных в Урбино сокровищ Гвидобальдо маленькую античную скульптуру, изображающую Венеру, а также и еще одну скульптуру, изображающую Купидона.
Чезаре был просто счастлив услужить такой прекраcной женщине и такой благоразумной властительнице. Он не только немедленно выслал ей все затребованное, но и сообщил, что фигура Купидона – это не античная скульптура, а в своем роде подделка под нее.
Ее сделал Микеланджело...
XII
Никколо Макиавелли приехал в Урбино вечером 24 июня 1502 года. Про его посольство к Чезаре мы уже рассказывали, но рассказ стоит повторить – теперь о семействе Борджиа мы знаем больше, и можно будет посмотреть на происходившее уже как бы из другого угла.
Макиавелли, как мы знаем, был не один, с ним был и Франческо Содерини, епископ Вольтерры, человек влиятельный. Главным послом, конечно, считался Франческо Содерини, статус епископа не шел и в сравнение со статусом 33-летнего секретаря, служащего Синьории за жалованье. Однако епископ питал большое уважение к умственным способностям своего спутника, находил его суждения безошибочными и ничего без совета с ним не предпринимал.
Чезаре с послами не поцеремонился. Он был занят разговором с одним из своих высших офицеров, испанцем Рамиро де Лорка, изучал карту, разложенную на столе, и чуть ли не через плечо сообщил флорентийцам, что либо Республика ему заплатит за ее «защиту», либо ей будет худо – и пусть уж Синьория решит поскорее, что она предпочитает, мир или войну.
От лица Республики говорил главный посол, Франческо Содерини. Он мягко заметил, что Флоренция находится под защитой короля Франции. Эта линия защиты была подготовлена послами заранее – Макиавелли полагал, что за неимением собственной силы следует пригрозить силой «союзника»[11].
Чезаре взорвался, сказал, что не флорентийским послам учить его тонкостям французской политики, и дал им четыре дня на то, чтобы подготовить ответ, и ответ окончательный – «да» или «нет», мир или война?
Макиавелли немедленно уехал во Флоренцию за инструкциями. У него уже появились сомнения в действенности его замысла – « защититься Францией».
С юга Италии, из Неаполя, пришли вести о том, что соглашение между Францией и Испанией о разделе Неаполитанского Королевства тpещит по всем швам. Oжидалось столкновение, и в такой ситуации французам было бы не до сравнительно мелких склок между их итальянскими союзниками далеко в тылу, в центральной Италии.
Однако «схема Макиавелли» удалась – и при этом удалась паче всякого чаяния. Синьория действительно пожаловалась королю Франции, и тот послал из Асти требование к Чезаре – « унять его молодцов», как было сказано в письме.
С другой стороны, известный Макиавелли по переговорам в Блуа первый министр короля Людовика, кардинал Руанский, предложил Синьории « найти какой-то способ утихомирить Чезаре».
В итоге правительство Флоренции проинструктировало Содерини предложить Чезаре договор на полгода о «найме» его солдат на службу Республике. Конечно, ни о каком найме и речи идти не могло, это была просто форма оплаты за несуществующие услуги – но договор был только набросан в общих чертах и в силу войти не успел. «Молодцы» жe, которых Чезаре Борджиа по приказу короля был вынужден «унять», сильно возмутились. У них выдрали из пасти кость, которую они уже считали своей. С ними тоже надо было что-то делать, но Чезаре Борджиа заняться этой проблемой не успел. Он получил известие, что в Миланe, в ставке Людовика XII, находится человек, которого он выгнал из его дома, – герцог Урбинский, Гвидобальдо да Монтефельтро, – и Чезаре немедленно, не теряя ни минуты, выехал через Феррару в Милан.
Герцог Урбинский был не одинок, вокруг короля собрались люди, которые имели причины ненавидеть семейство Борджиа, а тут еще всплыло и проклятое «письмо Савелли»...
XIII
«Письмо» было датировано 25 ноября 1501 года и было якобы послано из лагеря испанских войск в Таранто некоему знатному римлянину, Савелли, укрывшемуся от папы Александра VI при дворе Максимилиана I в Вене. Сам по себе документ – несомненная фальшивка, хотя бы потому, что он был помечен ноябрем 1501 года, а говорилось в нем о событиях, произошедших в 1502. Но в него попало множество сочных деталей, описывающих быт и нравы папского двора, о которых мы уже знаем и которые, как оказалось, были отражены и в дневнике церемониймейстера Александра VI, Буркарда. Собственно, и в этих сведениях можно сомневаться – мемуарист часто записывал в свой дневник то, что сам он не видел, а знал с чужих слов, – но уж дипломатическую почту Флоренции, Венеции и прочих ставить под сомнение совершенно невозможно. А послы рисуют картину, очень похожую на дневники Буркарда.
Из французских источников, например, известно, что, когда Чезаре Борджиа похитил путешествующую по его владениям знатную даму и оставил при себе в качестве наложницы, король Людовик XII воскликнул, что, будь у него два сына и один из них сделал бы нечто подобное, он бы его повесил.
В общем, у Чезаре были все основания для беспокойства, ему действительно надо было « срочно опровергнуть клевету», и он не зря так торопился. Он примчался в Милан 5 августа 1502 года – и Людовик XII встретил его самым ласковым образом. Он выехал к нему навстречу, что было большой честью. Он поместил его в прекрасных апартаментах, куда даже проводил его лично. На пиру он посадил Чезаре рядом с собой, а кардинал Руанский, первый министр короля, просто не знал, как получше угодить гостю своего короля. Понятное дело – не без причины. На юге Италии начиналась война с Испанией – договор о мирном разделе Неаполитанского Королевства между Испанией и Францией все-таки не устоял. Заручиться поддержкой папы римского в разгоревшемся конфликте было важно. Так что и на жалобы обиженных мелких государей Италии, и на всякие там памфлеты в данный момент французам было решительно наплевать.
Надо было думать о куда более существенных предметах. Король Людовик был готов подписать с императором Максимилианом и с его сыном Филиппом договор о дружбе. При этом маленький Карл, сын Филиппа, тот самый, который так удачно родился в юбилейном 1500 году, получал в жены старшую дочь короля Людовика, Клод, родившyюся на год раньше, с короной Неаполитанского Королевства в придачу.
Женить двухлетнего мальчика на трехлетней девочке было вроде бы рановато, но Филипп хотел получить королевство для своего сына, а Людовик хотел во что бы то ни стало избежать войны на два фронта – так что стороны ударили по рукам. Короче говоря, в Милане Чезаре Борджиа обнаружил, что « развеивать клевету на его имя» ему не надо – все было в порядке и так, без развеивания. 26 августа oн въехал вместе с королем Людовиком в Геную, был там хорошо встречен и уже к сентябрю 1502 добрался до своих владений в Романье.
В конце этого месяца там вспыхнул мятеж.
XIV
Кондотьеры на службе у Чезаре рассудили, что рано или поздно его кампания по подавлению мелких владетелей Романьи, номинально – вассалов церкви и держателей ее владений, – обратится и против них. И они отказались повиноваться своему нанимателю, семейству Борджиа, и обратились за помощью к Венеции и Флоренции. Венеция согласилась помочь – у нее были свои планы в Романье. Флоренция отказалась. К Чезаре Борджиа был отряжен Макиавелли с заверениями в дружбе и поддержке. Он приехал к герцогу Романьи 7 октября 1502 года и в течение трех месяцев наблюдал своими глазами то, что происходило между Чезаре Борджиа и командирами его кондотьеров.
О подробностях подавления мятежа мы уже знаем – Никколо Макиавелли расскажет о них в своей великой книге «Государь». К январю 1503 года с мятежом было покончено.