– Скажи твое имя, альбинос, – снова подошел к освобожденному от ловчей сети пленнику старший страж.
– Рхуу-Марга.
– Гордись, отныне твое имя навечно внесено в летопись стражи и будет повторяться на сборах вместе с именами древних героев. Я не знал, что еще существуют способные вынести эту пытку. Ты на моей памяти первый. Только не думай, что твоей самке это чем-то поможет. Мы знаем, что она в этом паутиннике и не отступимся, пока не поймаем ее. Тебя ни один из стражей больше не тронет. Никогда. Но на дороге лучше не становись. Понял?
– Да, – мрачно ответил альбинос и отошел в сторону, повиснув на трепещущем от порывистого ветра полотнище паутины.
Он лихорадочно соображал, пытаясь понять, что делать дальше. Как спасти Тра-Лгаа. Но стражи внимательно наблюдали за Рхуу, и ничего поделать он не мог. Тело еще болело после пытки, в нервные узлы под глазами, казалось, забили раскаленные штыри, но альбинос не выдавал своего состояния врагам.
Внезапно адаптор связи старшего стража взорвался тысячами запахов. Рхуу-Марга насторожился и с трудом смог уловить сообщение.
– Внимание всем! – сообщил автомат. – На орбите планеты корабли неумерших. Всем тревожным службам быть наготове! Согласно приказу Великой Матери, атаковать неумерших запрещено. Командующим отрядов собрать подчиненных вокруг себя и держать под жестким контролем!
Старший страж отдал распоряжение, и арахны поискового отряда начали собираться возле него. Он разъяренно щелкал жвалами. Надо же было этим сволочам явиться именно сейчас. Если, не дай Сплетающий Паутину, бесплодная самка произнесет Призыв, то приказ Великой Матери останется неисполненным, а ему придется умереть. И этого мало, скорее всего, неумершие заберут еще и этого альбиноса. Хотя кто его знает, он бы на месте изгоя рисковать не стал. Никто ведь не знает, куда забирают арахнов неумершие и что с ними потом делают. Вполне может быть, что и съедают.
Рхуу-Марга размышлял, ему казалось, что у него в мозгу крутятся какие-то шестеренки, постепенно выкристаллизовывая решение. Да, вот он шанс спасти Тра-Лгаа. Пусть неизвестность, пусть неумершие, но это надежда. Очень слабая, но надежда. Альбинос понимал, что стражи не отступятся и перероют весь заброшенный Паутинник до основания. В конце концов, они найдут арахну, и ничего поделать с этим он не может. А раз так, стоит попытаться.
Полотнища паутины над головой Рхуу внезапно запылали всеми цветами радуги, переливы света заставили вздрогнуть. Стражи прикрыли глаза пленкой, подогнули лапы и осели на брюхо, не желая обращать внимание на нарушителей спокойствия. Альбинос, наоборот, во все глаза смотрел на световую феерию и нетерпеливо ждал начала Поиска.
– Все, кто не хочет оставаться рабами! – резкий всплеск неизвестно откуда взявшихся феромонов едва не заставил Рхуу-Марга упасть с вертикальной завесы. – К вам мы обращаемся, способные любить другого и не пожалеть ради него своей жизни! Вас мы зовем с собой! Зовем туда, где никто не делает другому больно. Туда, где нет изгоев. Туда, где никого не едят заживо! Если вы достойны и способны мечтать о чем-то большем, чем окружающая реальность, то мы зовем вас в миры доброты. Скажите три слова: «Арн ил Аарн!», и за вами придут. Мы ждем вас, братья и сестры!
– Арн ил Аарн! – выплеск феромонов альбиноса заставил старшего стража взметнуться с места.
Он хотел кинуться на изгоя, хотел убить, забыв о собственном обещании, но опоздал. Белесая дымка неизвестного силового поля окутала того, и старшего стража отшвырнуло в сторону. Еще несколько мгновений – и над заброшенным паутинником загремела трель Избрания. Невдалеке распахнулось несколько черных воронок гиперпереходов, откуда выметнулись закованные в черные зеркальные доспехи арахны. «Коршуны Ада», имя этого страшного легиона знали даже в Совва Огг. Старший страж обреченно осел на брюхо и прикрыл голову передними лапами. Драться с этими? Никто даже пытаться не станет, слишком хорошо знают, какие бойцы эти коршуны.
– Ты звал нас, брат наш, и мы пришли! – заговорил огромный, почти трехметровый арахн. Цвет его шерсти не был виден из-под скафандра.
– Я не ради себя... – откликнулся альбинос, потрясенно глядя на обезоруживающих стражей неумерших. – Ради нее... Ради Тра-Лгаа... Они ее съедят. Заживо. И...
Он замолчал, не решаясь выдавать чужую тайну. Но через пару секунд все-таки заставил себя говорить:
– Она чувствующая! Такая, как в древних легендах!
– Чувствующая?! – отступил на шаг командир неумерших. – Целитель Душ?! Эти твари собрались сожрать Целителя Душ?!
В выплеске его феромонов было столько боли и ярости, что Рхуу-Марга вздрогнул, снова едва не свалившись с завесы. Он нервно передернул лапами и заставил себя подбежать ближе к неумершим. Теперь он тоже такой. Потом объяснил коршунам, где искать Тра-Лгаа, и через несколько минут ошеломленная юная арахна оказалась рядом с Рхуу. Аарн буквально преклонялись перед ней, и бедняжка никак не могла понять, что же такое происходит. Оказывается ее дар, который Тра считала проклятием, в среде неумерших является благословением, и перед его носителями все вокруг готовы были на трех лапах бегать.
– А ты запомни и передай Матерям! – повернулся к старшему стражу командир коршунов. – Если в каком-нибудь Паутиннике сожрут Чувствующую, то я такой Паутинник лично сровняю с землей! Понял? Это слово даю тебе я, дварх-майор легиона «Коршуны Ада» Враа-Рхии. Даю от имени всего ордена Аарн!
– Передам... – мрачно ответил потрясенный старший страж, с изумлением глядя на юную самочку. Чувствующая! Древняя, почти забытая легенда. Как жаль, что нынешние Матери не такие...
Он замолчал и только сучил лапами на месте, глядя, как неумершие один за другим скрываются в воронках прямых гиперпереходов. Последние увели с собой Тра-Лгаа и Рхуу-Марга. Когда воронки схлопнулись, старший страж приказал помощнику помочь ему умереть. Тот сочувственно приоткрыл жвалы и согласно опустил пленку на глаза. Он на месте командира поступил бы точно так же. Приказ Великой Матери не исполнен. Потом подошел и резко вонзил когти в нервные центры на спине старшего стража. Тот дернул всеми восемью лапами и медленно завалился набок. Для него наступила тьма. Навсегда.
* * *
Звук падающих с ржавой трубы капель выводил из себя, не давая заснуть. Впрочем, спать осталось какой-то час, вряд ли больше. Скоро подъем и новый нудный, выматывающий душу день. День, не несущий никакой радости и никакой надежды. Только тоску и горечь. Дар-Савит осторожно перевернулся на другой бок, боясь разбудить соседей. Они-то, бедолаги, не виноваты, что у него бессонница. А с утра им всем предстоит опускаться под скальное основание Гнезда и продолжать долбить новые подземные уровни. Хорошо хоть основные коридоры прокладывают специальные горнопроходческие комбайны, на долю чернорабочих остаются только вспомогательные тоннели малого диаметра. Тяжелая, нудная, бесконечная работа.
Самое страшное, что ни у одного из рабочих не имелось ни единого шанса когда-нибудь заняться чем-то другим, подняться хоть немного выше в социальном плане. В их жизни была, есть и будет только работа, работа, работа. Сон в общем бараке, сытная еда, скудные развлечения и снова работа. Изо дня в день, из года в год, из десятилетия в десятилетие. До самой смерти. Правда, выросшие в бараках и не знали иной жизни, их даже не обучали грамоте, и они не претендовали ни на что иное. Побольше вкусной еды, простых развлечений, отдых временами – и хватит. Да чтобы похвалили за добросовестно сделанное дело.
Сирена побудки, несмотря на то, что Дар уже не спал, заставила подпрыгнуть с нар. Молодой гвард вскочил на ноги и едва не упал, запнувшись о брошенный кем-то из соседей прямо на пол отбойный молоток. И как мастер их группы просмотрел такое безобразие? Инструмент ведь запрещено таскать с собой в спальный барак. За такой проступок и выходных лишиться недолго. А жаль, всего один выходной за сорок дней работы дают, единственная возможность для чернорабочего хоть на несколько часов покинуть подземные уровни, увидеть солнце и небо. Дар страшно тосковал по книгам, гварда, привыкшего постоянно кормить свой мозг информацией, мучил информационный голод. Уже три года он здесь и до сих пор не может понять, в чем провинился, за что его лишили социального статуса и сослали вниз.
– Дар-ка! – обратился к нему весело распахнувший пасть Мер-Кахат, огромный и очень глупый гвард с куцым, толстым хвостом, словарный запас которого едва ли превышал пятьсот слов. – Молотка твоя?
– Нет! – раздраженно буркнул Дар. – Сколько раз можно просить не добавлять к моему имени это твое дурацкое «ка»?
– А номера твоя! – еще веселее сказал Мер, захихикав.
Вслед за ним грохнул смехом весь барак. Дар посерел и бросился к отбойному молотку. Точно, его молоток. Подшутили, сволочи... Кто-то ночью не поленился сходить в инструменталку и принести его сюда только чтобы досадить «умнику». А сейчас мастер смены придет. Вершащий Суть! Да что он им сделал-то? Никогда же слова плохого не сказал! Только за то, что умнее? За то, что не такой, как они? Тупые-тупые, а нашли чем досадить. Лишить выходного. Видели, как Дар трясется над этим несчастным свободным днем, и лишили даже такой малости. Стукнула входная дверь, и в казарме появился мастер утренней смены, пожилой, грузный, вечно чем-то недовольный гвард. Он мрачно осмотрел замолчавших чернорабочих, и взгляд его споткнулся об лежащий на полу отбойный молоток.
– Чей?
– А вот его! – показал на Дара кто-то.
– Твой?
– Мой, уважаемый мастер смены, – покорно ответил молодой гвард. – Но я его сюда не приносил. Честное слово, не приносил!
– Мне хвостом! – отрезал тот. – Раз твой, останешься без выходного. Правила ты знаешь.
– Вы знаете, что я его не приносил... – обреченно сказал Дар. – Вы знаете...
– Нечего строить из себя незнамо кого! – насмешливо приоткрыл пасть мастер смены. – Ты чернорабочий. Навсегда. А раз так, то нечего чернорабочему в библиотеке делать! Мне уже запрос оттуда присылали, спрашивали, почему я не слежу за своими недоумками.
– Я же никому не мешал... – с тоской протянул Дар. – Никому... Сидел себе тихо в уголке и читал...
– Ты вообще не имеешь права читать! – рявкнул мастер смены. – Грамотный тут мне нашелся! Короче, я все сказал. Пока ты без выходного, а если еще раз тебя в библиотеке увидят и мне доложат, то влетишь по-крупному. Понял?
– Да, господин мастер смены... – мертвым голосом ответил Дар, едва сумев проглотить горький комок в горле. – Понял.
Видимо такое отчаяние отобразилось на его лице, что начальник даже смягчился.
– Да не переживай ты так! – щелкнул зубами он. – Было бы из-за чего. Прими, наконец, свою судьбу. Пойми, ничего другого у тебя уже не будет. Хоть ты тресни, не будет! Не стоит тебе в ту библиотеку ходить, только душу себе травишь, только себе хуже делаешь. Все равно ведь прошлого не вернешь. Сам виноват, думать надо было, что делаешь. Не загремел бы сюда. А раз загремел, обратной дороги нет. Запомни это, парень.
– Я помню... – с трудом выдавил из себя молодой гвард.
В глазах у него темнело, оба сердца стучали как бешеные, чешуя встала дыбом, куцый хвост поджался и мелко подрагивал. Значит, даже последней отдушины его лишают? Кому же он помешал в той библиотеке? Кому? Хотелось одного – умереть. Не жить, не дышать, не чувствовать. Так может пойти к провалам на минус шестидесятом уровне и кончить все разом? Может быть.
Дар прекрасно понимал, что надежды на отмену приговора у него нет, но все равно где-то в глубине души надеялся. Надеялся, что господин профессор вспомнит, что отправил талантливого студента сюда просто так, в приступе раздражения. Ведь Дар был одним из лучших, его даже собирались посылать учиться в институт высшей математики при Баргадаке Прох. А вместо того – вдруг арест, обвинение в недостойном образе мыслей и ссылка на нижние уровни. Но разве Дар когда-нибудь сомневался в авторитете вышестоящих? Никогда! Так за что же? За что?!
Хотя стой, а может, его научный руководитель обиделся, когда Дар предложил считать распределение переменных более производительным способом, чем способ, разработанный самим профессором? Но ведь он признал, что работа сделана впятеро быстрее! А разве не это главное для любого гварда? Ведь директор института похвалил именно профессора, даже наградил. Дар и не претендовал на награду! Он только хотел помочь. Неужели из-за этих нескольких слов? Другой причины молодой гвард не находил.
– Эх, дурья твоя башка! – проворчал мастер смены. – Ладно, без выходного тебе все равно быть. Научись ладить с остальными, тебе с ними в одном бараке до конца жизни жить. Наладишь – они перестанут над тобой подшучивать.
– Таким, как они, я все равно не стану... – упрямо помотал головой Дар. – Не могу и не хочу, не от меня оно зависит. Впрочем, у меня есть выход. Минус шестидесятый уровень. Коли совсем уж невтерпеж станет.
– Ну, и дурак! – рявкнул пожилой гвард. – Просто дурак! Проживи свою жизнь, какой бы она ни оказалась! А то ведь Вершащий Суть спросит...
– Хвостом! – буркнул Дар. – Чем так жить...
– Делай, что хочешь! – раздраженно махнул лапой мастер смены. – Запомни только, что здесь ты навсегда.
– Знаю.
– Теперь внимание всем. Сейчас в столовую, потом соберетесь возле инструменталки. Нам сегодня по плану пробивать триста метров тоннеля на минус сорок восьмом уровне.
Не обращая внимания на остальных, Дар отнес свой отбойный молоток на место, потом отправился в столовую. Хорошо хоть голодать не приходится. Рабочих кормили, как на убой, в Гнездах Гвард прекрасно понимали, что голодный много не наработает. Но в остальном держали их очень строго – социального слоя ниже чернорабочего не существовало. Падать ниже просто некуда. Именно в бараки ссылали провинившихся в неподчинении вышестоящим. Или, что куда хуже, в сомнении. При малейшем сомнении кого-либо в общепризнанных истинах усомнившегося ссылали вниз. Будь он хоть Ведущим. Кроме родителей, естественно. Но к родителям общие законы не применялись, слишком их было мало. А без них Гнезда Гвард обречены на вымирание.
Трудно понять, каким образом холоднокровные яйцекладущие гермафродиты стали разумными, однако стали. Давно превратившись в галактическую, цивилизация Гнезд Гвард продолжала развиваться неспешно. Особенно из-за приближающейся на глазах демографической катастрофы. Способных к размножению с каждым столетием вылуплялось все меньше и меньше, теперь если их было двое-трое на десять-двадцать тысяч бесплодных, то и хорошо. А случалось, что за несколько Рождений не появлялось ни одного родителя. Генетики Гнезд выбивались из сил, пытаясь отыскать причину бесплодия, но так ничего и не нашли. Скрещивались родители разных Гнезд, с разных концов галактики, разных планет. Однако все оставалось по-прежнему.
Понятий любви и секса среди гвардов никогда не существовало, готовые к оплодотворению родители обменивались генетическим материалом, что занимало несколько секунд. И все. Потому ценности этого народа были совершенно непонятны двуполым расам. Точно так же, как самих гвардов приводили в изумление безумства двуполых, совершаемые из-за такой обычной вещи, как размножение. С чего творить ни в одни ворота не лезущее? Ради партнера по размножению создавать шедевры искусства? Жертвовать самим собой? Нет, ящерообразные такого решительно не понимали, и понимать не хотели. Хотя после контакта с другими разумными расами охотно начали импортировать произведения искусства, особенно музыку и литературу.
До того ни у кого в Гнездах и мысли не возникало, что можно описывать выдуманную, никогда не существовавшую жизнь. Яркую, безумную, непонятную, но чем-то страшно притягательную. Их буквально зачаровали похождения никогда не существовавших разумных, придуманных инопланетянами. Да, до встречи с людьми и драконами понятия художественной литературы в Гнездах Гвард не существовало. Не то теперь, за последнюю пару тысяч лет среди ящеров появилась масса писателей и поэтов, порой довольно известных.
Способные адекватно переводить с инопланетных языков на общепринятый и высший стили гварких'э ценились на вес вария и очень высоко стояли в социальной иерархии Гнезд. Для этого ведь нужно прекрасно разбираться в инопланетной психологии и самому уметь писать, оставаясь в то же время гвардом во всех смыслах этого слова. Правда, взгляды людей и ящеров на одни и те же произведения часто не совпадали – считающийся дома бездарью автор вполне мог считаться гением в Гнездах, и никого это не удивляло. Или наоборот.