Топоним «Мидия» обнаруживает не только индоевропейское происхождение, но и глубокое смысловое содержание, которое вкладывали в это слово основатели мидийского царства. «Мид» – распространенный индоевропейский корень, означающий середину, центр и неоднократно использовавшийся в сакральной географии индоевропейцев. Мидгард – «срединная обитель» – центральное пространство, населенное людьми в мифологии скандинавов. Миде – центральная область древней Ирландии, в которой находилась столица и магический центр Ирландии – священный камень Фаль, громко вскрикивавший под тем, кто должен был стать законным королем Ирландии. «Магический центр» был известен и в Галлии, он носил название Медиоланум (Mediolanum) – «центр совершенства». Медина – священный город ислама, в котором в 622 г. пророк Мухаммед, бежавший из Мекки, был принят как правитель, также соотносится с идеей центра и верховной власти, как и столица древней Ирландии Миде. Корень «мед» («мид»), означающий понятие «центра» и связанной с ним идеи власти в индоевропейских языках, в некоторых случаях использовался и как основа для царского имени (фригийский Мидас, греческие Медон, Мед, Меда, колхидская Медея).
Одним из самых ранних индоевропейских топонимов, воплощающих идею центра силы и власти, являлось название царства Митанни, расположенного в северо–западной части Междуречья и игравшего исключительно важную роль в этом регионе в середине II тысячелетия до н. э. Русское слово «между», выражающее идею серединного, центрального положения, происходит все от того же индоевропейского корня med. В самом названии Междуречья – Месопотамия (Meso potamus – «между потоками») заключен смысл особого географического положения этого плодородного участка земли. Неудивительно, что высокоразвитая цивилизация шумеров, подаривших миру математику, астрономию и прочие науки, возникла именно в Междуречье. Как свидетельствуют многочисленные исторические примеры, города и страны, занимающие серединное положение относительно каких‑либо пространственно–геологических образований или объектов (гор, рек, морей), со временем становятся экономическими, культурными и политическими центрами.
Топоним «Мидия» можно также отнести к числу священных названий «магических центров» индоевропейцев, поскольку всем мифологиям индоевропейских народов, имевших общую арктическую прародину, было присуще выделение «центра» как некоего святилища, места, наделенного особой сакральной энергией. Та роль, которую играла Мидия в Персидской империи Ахеменидов, вполне соотносится с представлениями о культурном и религиозном центре, каким и должно быть место, само название которого отражает идею «середины».
Мидия довольно рано появилась на сцене мировой истории. Уже в ассирийских надписях IX в. до н. э. говорится о племени мадаев, с которыми ассирийцы ведут упорную борьбу. Могущественные ассирийские правители не раз совершали походы на восток – в Мидию, захватывая богатую добычу, о чем красноречиво свидетельствуют ассирийские источники. В 835 г. до н. э. Салманасар III вторгся в страну мадаев (мидян) и дошел до восточных областей Мидии. Тиглатпаласар III из похода на Мидию привез богатую добычу и большое количество пленных, обращенных в рабство. Асархаддон в 673 г. совершил поход «в страну далеких мидян», в очередной раз опустошив эту страну. Так продолжалось до 614 г. до н. э., когда мидяне в союзе с Вавилоном сокрушили Ассирийское царство. Борьбу против ассирийцев возглавил мидийский царь Киаксар (Хвахшатр) – самая яркая фигура в истории Мидии. На развалинах побежденной им Ассирийской державы Киаксар построил могущественное Мидийское государство, в которое вошли Персия, Каппадокия и Армения. Неутомимый воитель пытался покорить и Лидию – богатейшее царство Древнего мира, но в результате пятилетней войны достиг лишь мирного соглашения с лидийским царем, которое было подкреплено династическим браком.
Среди предшественников Киаксара достойны упоминания Фраорт (персидское Фравартиш), покоривший персов и даже ходивший войной на Ассирию, а также Дейока, с коим связано объединение разрозненных мидийских племен. «Праведный судья» Дейока, по словам Геродота, «слил мидийский народ воедино» и построил Экбатаны – большой город, игравший значительную роль в политической и религиозной жизни не только Мидийской, но и Персидской державы. Дейока, объединив мидийские племена в сильный племенной союз, воевал с ассирийским царем Саргоном, но потерпел поражение. Никому из мидийских царей до Киаксара не удавалось одержать верх над ассирийцами, и более чем 250 лет Мидия находилась в зависимом положении от Ассирийского царства. Но, несмотря на постоянные войны, торговые сношения между этими странами никогда не прерывались, благодаря чему в Мидию проникали элементы ассиро–вавилонской культуры. Астральные культы ассирийских и вавилонских божеств не могли не оказать существенного влияния на формирование собственно мидийского религиозно–философского учения, в котором соединились воедино научно–религиозные представления вавилонян с древними верованиями индоевропейцев. Религия Зервана – бога времени и повелителя судьбы, сохраненная мидийскими магами со времен индоиранской общности, в ходе истории обогатилась шумерскими и ассиро–вавилонскими астральными представлениями и ко времени образования Персидской империи представляла собой сложный симбиоз зороастризма и астролатрии.
Астральный культ бога времени Зервана, исповедуемый мидийскими магами, вполне позволял соединять духовные искания индоевропейцев, наиболее объемно представленные в религии Заратуштры, с интеллектуальным наследием древней шумерской цивилизации, восприемницей которой стала ассиро–вавилонская культура. Вполне вероятно, что сам основатель «доброй религии» пророк Заратуштра был магом и звездочетом. Во всяком случае, греческому миру Зороастр был известен как величайший астролог. Астрология же всегда была и остается составной частью учения зерванитов о времени, пространстве и влиянии космических ритмов на жизнь человека. Если Зороастр, глава магов, действительно был астрологом, как об этом говорят Платон, Аристотель и другие авторитетные источники, значит, он вполне мог быть и зерванитом, а мидийские маги, в свою очередь, должны были быть зороастрийцами.
Самым неопровержимым доказательством распространения зерванизма на территории Мидии является археологическая находка из Луристана, датируемая VIII в. до н. э. Луристан находится в южной части древней Мидии, в непосредственной близости от Персии. На бронзовой табличке изображен бог времени Зерван, представленный в виде крылатого божества, из плеч которого появляются близнецы. Бог имеет мужскую голову наверху и женскую на груди, что говорит о его двойственной природе, совмещающей мужское и женское начала. По одной из версий мидийского космогонического мифа в передаче сирийских авторов отец близнецов бог времени Зерван обладает качествами мужчины и женщины и порождает близнецов из своей собственной утробы. Изображенное на луристанской табличке божество имеет крылья, так же как львиноголовый бог времени митраистов Айон и Хронос (Время) в орфической теогонии.
Близнецы, выходящие из плеч божества на луристанской таблице, держат в руках разновидность ветви, что подтверждает сообщение Езника о том, что Зруан (Зерван) дал своему сыну Ормизду жертвенную ветвь.
Помимо центральной фигуры Зервана на пластине из Луристана присутствуют три юноши, три мужчины и три старца, что прекрасно согласуется с представлением о Зерване как о Боге времени, отмеряющем этапы человеческой жизни. Три возраста (молодость, зрелость и старость) соответствуют трем формам времени: будущему, настоящему и прошлому; трем стадиям любого процесса: причине, становлению и следствию. Философский смысл пространственно–временны€х концепций мидийских магов–зерванитов стал основой для натурфилософских исканий мыслителей будущих веков.
Одно из изображений Зервана
Зерванизм, по сути своей, никогда и не был религией в современном понимании этого слова (с ортодоксальной церковью, клиром, сложившимся веками ритуалом). Зерванизм – это постоянно развивающееся религиозно–философское учение, основывающееся на этическом учении Заратуштры о борьбе сил Света и Тьмы в сочетании с существующими взглядами на природу пространства и времени. Таким учением зерванизм является в настоящее время, таким он был и во времена Мидийского царства, где маги–зерваниты составляли костяк зороастрийского жречества, играя виднейшую роль в политической и духовной жизни государства.
Кир Великий – основатель империи Ахеменидов
Персидская империя, сменившая на сцене мировой истории могучее Мидийское царство, возникла в результате успешного восстания, поднятого персидским царем, в жилах которого текла мидийская кровь. Последний мидийский царь Астиаг, сын воинственного Киксара, был принужден оборонять свое царство от собственного внука – персидского царя Куруша, известного в истории под именем Кира.
Относительно рождения и юности Кира сложилось множество легенд, что не удивительно для столь яркого политического деятеля древнего мира. Так, о Кире рассказывали, что он был подкидышем подобно ассирийскому царю Саргону, подобно греческому царю Эдипу был отнесен на гору и там сверхъестественным образом вскормлен дикими животными, что напоминает нам судьбы египетских фараонов или легендарных основателей Рима Ромула и Рема. Кир – личность настолько замечательная, и влияние его на ход дальнейшей мировой истории столь велико, что история его рождения, юности и политической и религиозной деятельности достойна того, чтобы остановиться на ней подробнее.
Кир не был первым царем династии Ахеменидов – еще его дед Ахемен провозгласил себя царем персов пасаргадов. Воинственный и энергичный Ахемен осуществил попытку объединения разрозненных персидских племен в единый военно–политический союз, но удар мидийского царя Фраорта помешал его планам. Мидийцы обложили персов данью, платить которую отказался сын Ахемена Теисп, воспользовавшийся тем, что мидийцы направили все свои силы на борьбу со скифским вторжением, которая длилась около трех десятков лет. Однако мидийцы, оправившись от изнурительной борьбы со скифами, усмирили персов, вышедших из‑под контроля. Мидийский царь Киаксар нанес удар по персам, объединившимся под началом Кира (сына Ахемена и брата Теиспа), вследствие чего персы вновь признали себя данниками мидийского царя.
Политика наследника персидского престола Камбиса была гораздо более лояльной по отношению к мидийцам. Камбис вел мирную жизнь в Пасаргадах – тогда еще небольшой крепости в центре владений персов, и исправно платил дань Мидии. Мидийский царь Астиаг, также не испытывавший особого пристрастия к военным кампаниям, с целью укрепления дружественных отношений между Мидией и Персией выдал свою дочь Мандану за подвластного ему персидского царя Камбиса. Династический брак должен был обеспечить единство политического союза двух государств в борьбе против могущественной Ассирии. Наверняка именно эту цель преследовал мидийский царь Астиаг – дед будущего повелителя всей Азии.
Геродот со свойственной грекам предвзятостью по отношению к персам и мидянам рассказывает фантастическую историю рождения и воспитания Кира, историю, лишенную логики, но полную язвительных насмешек над мидийскими магами, представленными в повествовании «отца истории» полнейшими глупцами. Поскольку персы были заклятыми врагами Эллады, мы не должны воспринимать тенденциозное изложение Геродота за истину в последней инстанции.
Геродот пишет, что у Астиага не было наследника престола, но была дочь Мандана, которую он не собирался никому отдавать замуж, поскольку видел пророческий сон о своей дочери, который счел плохим предзнаменованием. По словам Геродота, коему свойственно было представлять мидян и персов в самом негативном свете, Астиагу приснилось, будто Мандана испустила столько мочи, что она затопила всю Азию. В поисках вразумительного ответа на вопрос: что бы это могло значить, Астиаг призвал магов – лучших толкователей снов, которые интерпретировали сон Астиага как предостережение о том, что его дочь родит сына, который свергнет деда с престола и завоюет всю Азию. Далее Геродот начинает противоречить сам себе. По его изложению Астиаг твердо решает не выдавать Мандану замуж и даже приставляет к ней евнухов, дабы они денно и нощно охраняли ее целомудрие. Но через некоторое время, уступая просьбам дочери, Астиаг все‑таки решает выдать ее замуж, при этом, однако, выбирая в качестве жениха самую потенциально опасную для Астиага кандидатуру. Мидийский царь выдает единственную дочь замуж за царя подвластной ему Персии, прекрасно понимая, что персидский царевич, родившийся от этого союза, попытается возвысить Персию над Мидийской державой. Если бы Астиаг действительно опасался рождения внука, он ни в коем случае не отдал бы дочь замуж за перса, но предпочел бы в качестве зятя какого‑нибудь знатного мидянина, дабы со временем власть над Мидией не перешла в руки перса. Очевидно, Геродоту было выгодно представить иранцев, к коим принадлежали как мидийцы, так и персы, в самом невыгодном для них свете, иначе в его повествовании вряд ли имели бы место столь несуразные факты.
Тем не менее «геродотовского» Астиага продолжали мучить ночные кошмары. Через некоторое время после свадьбы дочери ему приснилось, что из чрева Манданы выросла виноградная лоза, которая покрыла всю Азию. Пришедшие по зову мидийского царя маги интерпретировали сон в том же русле: «дочь Астиага вскоре родит сына, который свергнет деда с престола и покорит всю Азию».
Далее, следуя геродотовской логике, мидийскому царю, который сам создал себе проблему, выдав дочь не за мидянина, а за перса, ничего не оставалось, как умертвить собственного внука. Возникает вопрос: о чем думал Астиаг, когда выдавал Мандану замуж, уже имея предупреждение о том, что его внук возвысится над ним и над всей Азией? Быть может, он надеялся, что у его дочери не будет потомства, или же мысль о детоубийстве волновала его уже давно? В любом случае, судя по изложению Геродота, мидийский царь Астиаг был человеком с явным психическим расстройством, крайне непоследовательным в своих действиях. Принимать ночные кошмары за руководство к действию, затем отменять собственное решение, а после очередного зловещего сна вновь возвращаться к репрессивным мерам, но уже не по отношению к дочери, а к родному внуку – так мог поступать лишь человек, находящийся явно не в своем уме. Вряд ли такой человек мог бы в течение тридцати лет управлять огромной Мидийской державой.
В отличие от Геродота Ксенофонт в «Киропедии» изображает мидийского царя Астиага вполне благопристойным человеком. Астиаг радуется рождению внука и воспитывает его при своем дворе, окружив заботой и вниманием. Трудно себе представить, чтобы воспитанный в любви царевич пошел войной против своего родного деда. Благоговейное отношение к предкам является отличительной особенностью иранских народов. Внуков часто называли в честь деда по отцовской линии. Так Астиаг назвал сына Киаксаром в честь своего могущественного отца Киаксара, Кир назвал сына Камбисом в честь отца Камбиса, а правнук Камбиса Артаксеркс назвал сына Ксерксом в честь своего отца Ксеркса, знаменитого своими войнами против Эллады. Если бы Кир пошел войной против родного деда, он поступил бы не как перс, а как эллин и оказался бы неблагодарным чудовищем, коим он, разумеется, не был, в противном случае Геродот не преминул бы облить его грязью, как он сделал это с Камбисом – сыном великого Кира. Вообще история династии Ахеменидов в изложении Геродота имеет очень много греческих мотивов, наиболее ярким из которых является история рождения Кира, в которой легко угадываются черты знаменитого греческого мифа о царе Эдипе.
Зороастризм без Заратуштры – феномен Ахеменидов
Кир – выдающийся основатель Мидо–Персидской монархии, покоритель трех могущественнейших народов древности: мидян, лидийцев и вавилонян, оставил столь значительный след в истории, что упоминания о нем остались не только в сочинениях греческих историков, но даже в Священном Писании христиан и иудеев. Последние восприняли персидского царя как обещанного им пророком Исаией мессию, поскольку Кир в 538 г. до н. э. освободил евреев из семидесятилетнего вавилонского плена, позволил им вернуться в Иудею и даже субсидировал восстановление Иерусалимского храма. Впервые Кир упоминается в Священном Писании, как предмет пророчества, произнесенного пророком Исаией, еще за полтора века до его рождения (Исаии XLIV, 28): «Господь говорит о Кире: пастырь Мой, и он исполнит всю волю Мою, и скажет Иерусалиму: ты будешь построен! И храму: ты будешь основан!». В повествовании Иосифа Флавия говорится, что когда Кир прочитал пророчество Исаии относительно собственной персоны, предсказанное пророком еще за 140 лет до разрушения храма, «он удивлялся Божественному могуществу и всеведению, им овладело сильное желание осуществить на самом деле предсказание».