Когда мальчик только появился в замке, он лишь едва улыбался при встрече – и не поймешь, есть улыбка или нет. Потом Мика поняла, что найденыш, должно быть, просто робеет… или ему никогда прежде и не приходилось улыбаться?.. Это не давало ей покоя, и когда наконец при встрече с ней у него на лице появилась настоящая, чистая и открытая улыбка, а глаза вспыхнули радостью, девочка испытала то, что один из людей ее отца – Басё, бывший буддистский монах – называл сякабуку. «Как удар по голове, – говорил он, – после которого все перед глазами проясняется и приходит озарение».
Теперь она, кажется, понимала, что имел в виду Басё. Ей чудилось – отец привел в замок тэннина, одного из тех неземных существ, о которых повествуют сутры. Там говорится, что иногда тэннин может потеряться, забыть путь назад, в небеса, и бродить по земле, стремясь к вершинам гор, откуда скорее услышишь призыв к возвращению.
Сегодня Кай улыбнулся ей особенно открыто и уверенно. Мика поняла, что он ждал ее, хотя когда она в ответ просияла улыбкой, мальчик отвел глаза, словно та была слишком яркой для его глаз – как солнце, неожиданно проглянувшее из-за туч.
Однако он тут же сделал вид, что отвернулся не поэтому, и, протянув руку, подал Мике пару варадзи – плетеных пеньковых сандалий вроде тех, что носил он сам, почти все другие мужчины и простые крестьянки.
– Вот, – пробормотал мальчик, по-прежнему не поднимая глаз, хотя улыбка, как он ни прятал ее, снова тронула его губы. – В них будет удобнее, и мне не придется все время тебя дожидаться.
Мика вспыхнула, одновременно от возмущения и удовольствия, принимая подарок, и попыталась дотянуться до ноги. В ее наряде, да еще с длинными, похожими на крылья бабочки рукавами, это было не так-то просто, и девочка в раздражении закусила губу.
– Я не виновата, что двигаюсь так медленно. Отец не позволяет мне одеваться как мальчику, даже во время тренировок с луком или нагинатой… – пожаловалась она.
Нащупав наконец ступню, Мика подняла глаза и увидела, что лицо Кая приняло то же озабоченное выражение, что и у нее.
– В них, думаю, и правда будет лучше, – улыбнулась она, указывая на сандалии. – По крайней мере, теперь не поранишь ноги о колючки и не собьешь их о камни.
Мика чуть не потеряла равновесия и все же в последний момент чудом не полетела в грязь, а грациозно опустилась на теплый сухой камень и вытянула ногу вперед.
Секунду Кай в недоумении смотрел на нее, потом наконец догадался, чего ждет госпожа – хотя по-настоящему дочь даймё, конечно, не должна была позволять какому-то мальчишке, тем более простолюдину, дотрагиваться до себя. Мика улыбнулась, представляя себе ужас на лицах нянек – и в то же время молясь про себя, чтобы они не увидели.
Кай приподнял ее ступню и надел сандалию с такой осторожностью, какой сложно было от него ожидать – ведь столько бесценных вещей он вдребезги расколотил в замке. Варадзи была сделана как по мерке. Кай надел вторую, поднявшись с колен, поклонился и протянул руку с достойной самурая учтивостью.
Мика, моргнув от неожиданности, приняла ее и встала. Откуда он мог этому научиться? Все в замке говорили, что он непроходимо глуп и толку из него ни в чем не будет, и только Мика видела, как много он примечает и понимает, хоть и провел всю жизнь в лесу, один. Другие бормотали себе под нос: это, мол, лишний раз доказывает, что он демон, – но она знала, что они ошибаются.
Кай просто видел и запоминал только то, что было ему по-настоящему важно, а на все остальное не обращал внимания. Он – тэннин, и ничьи слова или поступки не могли этого изменить.
Очнувшись от своих мыслей, Мика взглянула вниз, на ноги в подаренных варадзи.
– Да, в них и вправду гораздо удобнее! Как ты узнал размер?
Кай пожал плечами.
– По твоим следам. – В его глазах промелькнула затаенная гордость – нечасто ее можно было там увидеть. – А сандалии сплел по образцу своих.
– Правда?! – Мика пораженно рассмеялась. – А я так, по образцу, могу только свитки переписывать. Я два раза переписала все изречения Конфуция – представляешь, он говорил: «Женщины нужны для того, чтобы на них смотреть, а не для того, чтобы их слушать»? Да что он понимает! Я ничем не хуже любого самурая!.. – Она запнулась – настоящий самурай никогда не стал бы жаловаться. – А моя няня всегда говорит: «Дела благородной госпожи – в словах». И кому мне верить?..
Взглянув на лицо Кая, Мика вновь оборвала себя. Да, когда болтаешь не думая, можно и вправду натворить дел. Вреда слова могут причинить не меньше, чем пощечина или удар мечом в доверчиво раскрытое сердце.
– Благодарю, Кай-сама, – с поклоном произнесла она, словно обращаясь к какому-нибудь важному гостю отца. – Никто еще не дарил мне того, что сделал сам, своими руками. Это самый чудесный подарок, который я получала.
На лице Кая вновь появилась улыбка, а бледная кожа вдруг порозовела, как цветы вишни. Мика спрятала руки в рукава и обхватила ладонями локти, подавляя внезапное желание обнять его – Кай не очень любил, когда к нему притрагивались.
– Так что, – проговорила она тоном, достойным дочери даймё, – куда мы пойдем сегодня? Может, покажешь мне свой дом?
– Нет. – Кай отчего-то поморщился. Он отказался поселиться даже в крошечной заброшенной хижине на самом краю деревни у замка, и кое-кто пошучивал, что его место – рядом с собаками на псарне. Однако отец уверил Мику, что Кай устроил себе жилище сам, на опушке леса, и ей ужасно хотелось узнать, на что может быть похож дом тэннина. – Лучше даже не проси.
– Но почему?
– Просто… тебе не… – Кай выдавил неестественную улыбку. – Есть тысяча других вещей, гораздо интереснее.
– Но…
– Пошли. – Он мотнул головой и, не сказав больше ни слова, зашагал вдоль берега ручья.
Мика, вновь подобрав кимоно, последовала за ним.
Оиси и старшая нянька госпожи Мики вошли в покои князя Асано и опустились на колени, склонившись в глубоком поклоне. Когда они вновь подняли головы, в глазах господина мелькнуло легкое удивление. Он явно не ожидал увидеть перед собой их вдвоем, да еще с такими кислыми лицами. Действительно, пару они собой представляют странную, подумал Оиси, по жесту князя вместе с нянькой усаживаясь на пятки перед низким письменным столиком.
Господин вдруг нахмурился, вероятно осознав единственную причину, которая могла свести вместе столь разных людей.
– Что-то с моей дочерью?
– Нет, нет, господин! – поспешно и громче, чем нужно, выпалил Оиси. Глубоко вдохнув, он вновь склонился в поклоне. – Простите меня, данна; с ней все в порядке. Но… почтенная, э-э, Хару хотела предстать перед вами, чтобы высказать опасения служительниц Мики-химэ относительно, э-э… – Он оглянулся на няньку за помощью.
– Мой господин, – проговорила та, куда более смиренная, чем в разговоре с самим Оиси, но настроенная все же решительно, – ваша дочь в последнее время ведет себя весьма неподобающе. Она то и дело предпринимает долгие прогулки за стенами замка…
Князь Асано поднял бровь.
– Весна в разгаре, а девочка сама в весенней поре своей жизни. Почему же ей не наслаждаться ликованием всего живого? Или ее прислужницы стали слишком стары, чтобы всюду поспевать за ней? – Он насмешливо улыбнулся.
Хару, вспыхнув, склонила голову.
– Нет, мой господин, дело вовсе не в этом! Поверьте, мы готовы на все, лишь бы доставить удовольствие Мике-химэ! Однако прежде с ней такого не бывало. Только… только после того, как… – она вновь запнулась, вспомнив, видимо, что, как бы она сама ни относилась к мальчишке, хозяин ему благоволит, – …как появился Кай. Теперь госпожа Мика при первой возможности бросает нас во время прогулок и не отзывается, когда мы ищем ее. И… и бегает где-то босиком, сбросив обувь! – Запустив руку в объемистый рукав, Хару достала в доказательство маленький гэта, который мог принадлежать только ее воспитаннице.
– После того, как появился Кай?.. – переспросил князь. Оиси не мог припомнить, чтобы господин прежде выказывал замешательство дважды за день, тем более в одном разговоре.
– Каждый раз, сбежав от нас, она отправляется к этому мальчишке! – Почтенная Хару поджала губы. – После мы всегда находим их вместе.
– И что же они делают? – поинтересовался князь, вновь принимая озабоченный вид.
– Ну, как-то мы застали их, когда они брели прямо по ручью – кимоно госпожи Мики промокло насквозь, она могла заболеть! В другой раз они забавлялись, перекидывая друг другу грязный варадзи. А однажды они и вовсе сидели вдвоем на краю скалы, у старой сторожевой башни, свесив ноги вниз! Как сказала Мика-химэ, «любовались красивым видом».
– Там и впрямь очень красиво, – заметил господин Асано. Он взял со стола веер и, развернув его, сосредоточенно уставился на что-то там изображенное. Затем поднял глаза. – Они не держались за руки?
Лицо няньки исказила гримаса – будто она проглотила неспелую хурму.
– О нет! Будь это так, если бы я только заподозрила, я бы немедленно прибежала к вам!..
– Мы с моей женой часто сидели там, держась за руки, когда были детьми… – На мгновение отрешенный взгляд князь вновь упал на веер, но через секунду господин Асано захлопнул его и перевел глаза на почтенную Хару. – Твои слова значат лишь, что моя дочь ведет себя как непослушный ребенок. По-моему, тебе известно, как с этим справляться. Она – дочь даймё, но не небесное божество.
– Я не… то есть да, мой господин, мы всегда старались вырастить вашу дочь такой, какой вы желали бы ее видеть…
– И, насколько я могу судить, это вам удавалось, – с улыбкой одобрения заметил князь.
– До недавних пор. – Хару стиснула лежавшие на коленях ладони. – Она никогда не вела себя так прежде, и чем дальше, тем… – Нянька опустила глаза.
– Ты хочешь сказать, что мальчишка – ёкай и что он околдовал ее? – осведомился князь. Обеспокоенное выражение на миг мелькнуло на его лице и тут же сменилось усталым.
– Нет, мой господин, – поколебавшись, ответила Хару и подняла голову. – Но даже если Кай не демон и не замышляет ничего дурного… он все равно остается хинином.
Оиси вздрогнул, услышав слово, которым никто не осмеливался называть найденыша в присутствии господина Асано, как бы ни смущало их сомнительное происхождение мальчишки. Хинин означало «нечеловек» – пусть даже не в буквальном смысле, однако по сути ничем не лучше. Это имя носили подонки общества: бывшие заключенные, бродяги, полукровки, изгои всех видов – те, кого словно не было, кто влачил жалкое существование вне каст и сословий, принадлежность к которым определяла в Японии личность каждого человека и его судьбу. Даже нищие в Эдо имели свою организацию с назначаемым главой и подчинялись определенным законам. Хинины не имели ничего.
– Возможно, сам Кай и не понимает этого, но не Мика-химэ. И если она продолжает видеться с ним, тем более без своих прислужниц… это все равно как если бы он и вправду был демоном. – Нянька покачала головой, закрыв глаза, словно сама мысль о встречах ее воспитанницы с кем-то подобным была невыносимой. – Прошу вас, господин, – мы все перепробовали, чтобы убедить ее. Если бы вы сами поговорили с ней – только раз… я уверена, слово отца для нее свято.
Князь Асано нахмурился.
– Хорошо, – произнес он мрачно. – Я услышал вас, почтенная Хару. Я поговорю со своей дочерью. И с Каем тоже.
– Данна, послушает ли он? – осмелился возразить Оиси. – Разве он сможет понять, как это может повредить госпоже Мике? Не лучше ли отослать его прочь, чтобы наверняка…
– Кай все поймет. И, думаю, он скорее умрет, чем причинит Мике какой-либо вред. – Князь сдвинул брови. – Он знает свое место – куда лучше моей дочери, как оказалось, – однако у него есть задатки, которые позволят ему со временем высоко подняться. Не забывай, Оиси, хининами становятся не по рождению, это не отдельная каста. Судьба может низвергнуть человека так глубоко, что для остальных он становится будто невидим, но, если его воля достаточно сильна, он может переломить ход своей жизни и изменить свой жребий. Я знаю – Кай способен на это. Надеюсь, однажды ты сам увидишь подтверждение моих слов.
Оиси снова склонил голову, скрывая покрасневшее от смущения лицо. Однако в голове у него промелькнула мятежная мысль: уж чего он точно не увидит, так это чтобы уборщик-полукровка с замковой псарни женился на дочери даймё. Что бы Кай ни делал, как бы ни старался выбиться в люди, самураем ему не стать.
Аудиенция была окончена. Оиси поднялся на ноги, стараясь скрыть унижение от выговора, и протянул руку почтенной Хару.
– Благодарю вас, господин, – кротко проговорила та, бросив взгляд на князя. – Прошу простить мою назойливость. Я признательна вам за помощь.
Они поклонились в последний раз, и господин Асано, кивнув в ответ, отпустил их коротким взмахом закрытого веера.
Мика взобралась на вершину холма с разрушенной сторожевой башней, и перед ней раскинулся долгожданный простор.
Кай, неподвижно застыв у одинокого дерева, которое только и несло здесь стражу последнюю сотню лет, сосредоточенно смотрел перед собой, словно настоящий дозорный. Будь на его месте любой другой мальчишка, Мика решила бы, что он изображает самурая времен междоусобных войн. Но Кай был не похож на прочих, и она знала, что, обозревая землю сверху, мальчик видит то, чего остальные и вообразить себе не могут.
Под ними лежал замок Ако и деревня с тем же названием. До самого леса на горизонте простирались возделанные поля, долины перемежались холмами с террасами по склонам или поросшими лесом. Речка, огибавшая замок, несла свои воды дальше, за горизонт, к морю и селению у гавани.
От этой красоты у Мики стиснуло сердце. Ей захотелось перенести ее на стены своей комнаты, чтобы спать словно посреди поля, в густой летней траве. А на потолке пусть будут звезды из золотой фольги…
Она помотала головой, отгоняя глупые мысли. Ни один художник не смог бы передать такого великолепия, хоть бы даже и на тончайшем шелке стенных панелей; да и как не стыдно желать, чтобы оно принадлежало ей одной! Отец всегда говорил, что красота их края – благословение богов, ее нельзя продать или купить, как мешок риса. И она принадлежит всем, кто здесь живет.
Нет, нужно просто довольствоваться тем, что можешь ее видеть, – как Кай. Мика обвела взглядом картину, так преобразившуюся с течением дней, которые, складываясь в месяцы, раскручивали бесконечную спираль сменяющих друг друга времен года. В прошлый раз делянки для посадки риса еще были залиты водой; в воде отражались голубое небо и плывущие по нему белые облака, и сам замок, казалось, плыл среди них. Теперь же на полях густо высыпали всходы, и земля внизу напоминала лоскутное одеяло, окрашенное во все оттенки молодой летней зелени.
Мика вдруг вспомнила слова, сказанные ей отцом после смерти матери: «Люди всегда плачут, теряя своих любимых, – это разрывает ткань их бытия и заставляет страдать. Однако не стоит горевать об участи умершего: конец – это всегда и начало, возвращение бессмертной души в круговорот перерождений».
Когда-нибудь, пообещал он ей, душа их возлюбленной жены и матери вновь вернется в этот мир вместе с их собственными душами, и они обязательно встретятся. Их облик изменится – как меняется облик природы год от года, – но души, словно сама земля, остаются все теми же, возрождаясь после мирного зимнего сна к новой весне еще более прекрасными, чем прежде.
Мика, моргнув, встряхнула головой. Тогда она не понимала, о чем говорит отец, а теперь вдруг словно воочию увидела подтверждение его слов. Как странно – с Каем все предстает перед ней в новом свете.
Она шагнула к нему, однако мальчик, будто не заметив ее присутствия, вдруг повернул голову и двинулся куда-то в сторону. У ближайшего куста он склонился, рассматривая одну из веток.