Позади бабахнуло, осветив степь яркой вспышкой — взорвались топливные баки. Пулеметы сразу же ожили и принялись истерично долбить в темноту, снова вынудив Виктора вжиматься в землю. На Яке тоже начали рваться остатки боезапаса к шкасам, добавляя шума. Пару минут он выжидал, распластавшись, прежде чем все затихло.
Он еще долго полз на четвереньках, прежде чем решился встать во весь рост. Встал и сразу же увидел буквально в нескольких метрах от себя невысокий холмик со стоящим на нем пулеметом «максим». Около пулемета неподвижно лежало два человека, судя по ровному дыханию спали. Он пригляделся внимательно, но спящие, скорее всего были нашими.
«Однако номер, — подумал он, — Ну и порядочек в войсках. Пулемет что ли украсть? Интересно где его можно продать, а главное почём?» Виктор представил себя стоящим за рыночным лотком с пулеметом и хрипло рассмеялся.
Один из спящих зашевелился и, приподнявшись, замер, смотря на направленную ему в грудь винтовку.
— Ты хто? — наконец хрипло прошептал он, и этот шепот в тишине прозвучал криком.
— Это ты кто? — не удержавшись, переспросил Виктор. Винтовка в руках была аргументом в пользу того, что вопросы здесь должен задавать он.
— Красноармеец… Гнедых-х, — проснувшийся запнулся и принялся кашлять, с клекотом всасывая воздух. Откашлявшись, он несколько секунд хрипел и снова сказал: — Гнедых Иван Власович. Красноармеец.
— А чего это вы, товарищ, спите?
— А чего мне, песни петь? — зло просипел красноармеец. Второй тоже проснулся и, приподнявшись на локте, рассматривал Виктора.
— Я свой, летчик, — Виктор отвел винтовку и, используя ее как палку, уселся на землю рядом с ними. — Самолет поджигал, чтобы немцам не достался. Обратно к переправе шел и на вас наткнулся.
— Это тебя к комбату надо, — второй красноармеец неопределенно махнул рукой в темноту, в сторону станицы, — так это самолет горел, а мы гадали…
Виктору искать комбата было лень. Ему вообще было лень куда бы то ни было идти. Больше всего на свет ему хотелось спать. Но идея спать на переднем крае наших войск была в общем-то идиотской, однако мысль о том, что сейчас нужно встать и идти к переправе вызывала еще меньше восторга. Организм, обрадованный нежданной передышке, тут же напомнил обо всех болячках и дал понять, что в ближайшие часов десять он никуда идти не желает. Однако все его терзания вскоре разрешились. В ночи послышались голоса, и вскоре к пулеметчикам подошел их командир роты. Коротко переговорив с Виктором, он отправил его в сопровождении бойца в тыл, к командиру батальона.
КП стрелкового батальона располагался, на самой окраине Раздорской. Красноармеец буквально втолкнул Виктора в небольшую хату на окраине и зашел следом. В комнате, куда они попали, было довольно светло от керосинки, но очень уж душно и накурено. Обитатели ее, в большей части уже спали, в отсутствии кроватей развалившись на полу, но двое сидели за столом и что-то писали. Одни из пишущих, в грязной нательной рубахе, мельком глянул на вошедших и возвратился к работе, зато второй, старший политрук, отложил химический карандаш и уставился на Виктора. Стекла его пенсне зловеще отблескивали.
— Товарищ старший политрук, — отрапортовал красноармеец, — доставил летчика. Вышел в расположение роты. Лейтенант Меняйленко сказал к комбату отвести. — Тот кивнул, красноармеец вышел из хаты, а политрук продолжил равнодушно рассматривать Виктора.
— Старшина Саблин, представился он, — сегодня в воздушном бою над переправой мой истребитель получил повреждения, был вынужден совершить вынужденную посадку. Поскольку эвакуировать самолет оказалось невозможно, то пришлось сжечь. Сейчас следую к переправе.
Политрук немного помолчал, пожевал губами и наконец, сказал: — Ваши документы? — голос у него оказался скрипучий, словно старые рассохшиеся полы.
Виктор протянул ему документы. Тот бегло на него посмотрел, вернул и снова заскрипел: — Комбат спит. Будить его сейчас не будем.
— Да не нужен мне ваш комбат, — изумился Виктор, — мне на переправу надо.
— Не положено, — снова проскрипел политрук, а второй, в грязной рубахе, на секунду оторвался от писанины и с любопытством посмотрел на Саблина, — комбат проснется, он и будет решать, куда вас.
— Да вы что издеваетесь? — Виктору показалось, что он попал на театр абсурда, — да тут все паромщики видели, как я сегодня юнкерса таранил. Командир понтонного батальона меня лично знает. Давайте с кем-нибудь сходим до переправы, они подтвердят.
— Не шумите, — политрук даже не изменил интонации, — есть порядок. Ждите решения комбата.
— И где мне ждать?
— Да прямо здесь и ждите. Винтовку свою поставьте, никто ее не тронет.
Виктор поставил винтовку у стены и ошарашенный уселся на пол. Нельзя сказать, что ему уж так вот, прямо кровь из носу нужно было попасть на другой берез реки, но идиотизм ситуации зашкаливал. Посидев немного, он понял что проголодался. Политрук и второй снова что-то писали, не обращая на Саблина никакого внимания. В комнате было настолько жарко, что Виктор не выдержал и снял реглан, положив его на пол вместо одеяла. Политрук ненадолго оторвался от своих бумаг и поглядел на его ордена, однако ничего не сказал. В следующий раз он отрывался от работы, когда Виктор шелестел оберткой шоколада из бортпайка, но и это осталось без комментариев. Вскоре Саблин уснул.
Разбудил его близкий взрыв. Он подскочил с перепугу, испуганно озираясь. От вчерашнего многолюдья комнаты почти никого не осталось, лишь на кровати кто-то спал в одном исподнем, укрыв лицо пилоткой. С улицы доносилась частая стрельба. Второй взрыв ахнул ближе, так что зазвенели стекла. Виктор принялся одевать реглан. Спавший на кровати тоже подскочил и уже торопливо натягивал гимнастерку. Им оказался тот самый вчерашний политрук.
— Быстрее, — заскрипел он, — там за домом щель.
Виктор выскочил во двор, и действительно увидев узкую траншею, сходу спрыгнул в нее. Следом туда же ловко свалился уже одетый и перепоясанный ремнями политрук. На шее у него болтался ППШ, а в руках была винтовка, которую он протянул Виктору, скрипнув презрительно: — Вы забыли свое оружие.
«Ну, забыл и забыл, — без малейшей тени вины и раскаяния подумал Виктор, — что уже теперь, стреляться из-за этого? Мне эта винтовка нужна как зайцу стоп-сигнал». Однако говорить этого он не стал и, взяв оружие, привалился к торцевой стенке окопа. Еще трижды раздавались взрывы, а потом наступила тишина.
Осмелев, они вылезли из окопа. На улице уже светало, хотя солнце едва показало свой край из-за горизонта. Притихшая на время обстрела станица встрепенулась, отовсюду послышались голоса, захлопали двери. Все смелее разгорался собачий перебрех. На другой окраине что-то разгоралось, это было видно тянущемуся вверх дыму и отблескам, освещающим далекие крыши. Неожиданно вокруг оказалось довольно много красноармейцев. Они подтягивались по дороге, небольшими группами деловито выныривая из-за окутавшего степь утреннего тумана, выходили из хат и из сараев. Большая их часть организованно ушла в сторону переправы, оставшиеся принялись быстро копать окопы.
Политрук на минуту зашел обратно в дом, где они ночевали, а потом куда-то ушел. Виктор тоже было хотел уйти, ждать непонятно чего и непонятно зачем как-то не входило в его планы. Он и так потерял кучу времени с этим дурацким ожиданием комбата. Видя, что политрука нигде нет, а значит, некому предъявить ему какие либо претензии, он быстро пошел по улице к переправе. Однако, едва успел пройти десяток шагов, как разорвавшийся неподалеку снаряд резко изменил его планы и заставил забиться обратно в щель.
Как понял Виктор уже потом, обстрел был не то чтобы долгим или сильным. Снаряды рушились нечасто, где-то пару раз в минуту, но взрывы были весьма впечатляющие, резко били по ушам. Куда до них тем минометным минам, под обстрел которых он попал в марте. Эти взрывы раздавались на всей площади станицы, земля вздрагивала, поэтому идти на переправу было страшновато. Он лежал в щели, гадая, куда же упадет очередной снаряд и как скоро это случится. Снаряды исправно взрывались, осколки с визгом разлетались окрест, наконец, время когда должен упасть очередной чемодан, вроде бы уже вышло, но взрыва все не было. Однако вместо тишины, поднялась стрельба, причем стреляли совсем близко, буквально в нескольких метрах. Выглянув из-за дома, Виктор увидел лежащего в мелком окопчике за плетнем красноармейца. Тот вырезал у плетня низ, словно своеобразную бойницу и теперь неторопливо выпускал пули куда-то за станицу. Он был такой не один — слева и справа тоже бахали выстрелы.
От дальнего кукурузного поля, по нескошенной пшенице, перебегали маленькие серые фигурки. Их было очень много, и Виктор не сразу понял, что эти крохотные фигурки, не похожие даже на игрушечных солдатиков — уж больно маленькие, и есть враги. Из-за расстояния они казались совсем не опасными. Что может быть опасного в том, что где-то, метрах в четырехстах, бегут, падают и снова встают, малюсенькие серые букашки? Он даже не сразу понял, отчего вдруг посыпались ветки с растущей неподалеку сирени. Лишь когда с плетня посыпалась труха, засвистели пули, а лежащий в окопчике красноармеец резко съежился на дне. Виктор догадался, что в них тоже стреляют.
Он, резонно полагая, что пуля стену не пробьет, а значит тут безопаснее, сразу забежал в хату. В комнатах уже никого не было, только еще не выветрившийся табачный запах говорил о том, что здесь недавно ночевали наши солдаты. Увидев окно, выходящее в сторону поля, Виктор одернул занавеску и картинно, словно в кинофильмах, выбил стекло прикладом.
Вид из окна оказался неважный. Росшие перед домом яблони скрывали большую часть обзора, однако в узком видимом секторе, он все равно увидел двигающихся короткими перебежками вражеских солдат. Уперев ствол винтовки в подоконник, Виктор начал ловить в прицел их серые силуэты. Получалось плохо. Враги быстро падали, а потом вскакивали в совершенно другом месте, и никак не удавалось прицелиться наверняка. Он быстро расстрелял обойму без всякого видимого результата и немного отодвинулся в сторону, чтобы перезарядиться. Неожиданно, чуть в стороне, что-то глухо стукнуло в стену и на побелке образовалось крупная рыжая выбоина, заклубилось облачко пыли. Такая же выбоина, только гораздо меньше украшала и противоположную стену.
«Ни хрена себе защита от пуль, — с удивлением подумал Виктор, отодвигаясь от окна подальше и — рассматривая дыры. — Да они весь дом прошивают…».
В эту же секунду окно словно взорвалось стеклом и щепой, стена задрожала, и комнату моментально заволокло пылью. Мгновенно позабыв про перезарядку, Виктор забился в дальний угол и распластался на полу, пытаясь стать как можно меньше. Снова что-то часто простучало по стене, оглушительно просвистев над головой. Ближайшая к окну лавка вздрогнула и отлетела на середину комнаты. Лицо и открытые руки обожгло разлетающимся мелким мусором. Через несколько секунд снова что-то глухо стукнуло в стену, а через некоторое время еще. Виктор понял, что идея зайти в хату оказалась не самой лучшей.
На улице раздался мерный перестук нашего «максима», потом еще одного и бой принялся набирать обороты. Пыль в комнате начала немного оседать и проступили очертания изуродованного пулями окна и украшенных пробоинами стен. Виктор резко выскочил из дома и снова прыгнул в спасительную щель. Тут было безопасно. Видимо пули все же не могли пробить весь дом насквозь. Он так и сидел некоторое время, не видя ничего кроме беленой стены хаты, только слыша выстрелы и посвист пуль. Мимо него, едва не наступив на голову, пробежали два красноармейца с винтовками. Они забежали за угол, и вскоре оттуда донеслись хлопки выстрелов. Появление красноармейцев подвигло Виктора на какие-то действия, и он решился вылезти из своего укрытия и снова выглянул из-за угла. Красноармеец у плетня уже не стрелял, а шипя оскалился от боли, его выцветшая гимнастерка расцветала на плече бурым пятном. Он задом провалился в окоп высунув наружу ноги и голову и от боли загребал своими ботинками по траве. Лицо его было белое белое, а глаза дико вращались. Другой красноармеец, с обвислыми усами, пытался его перебинтовать. Получалось у него плохо, когда рядом грохотал выстрел, он вздрагивал, роняя бинт, испуганно втягивая голову в плечи. Повязка была слабая и расползалась кое-как. Увидев Виктора, усатый оживился, крикнул чтобы помог и потянул раненного из окопчика за поясной ремень. Виктор подскочил, потянул со своей стороны, и они быстро оттащили упирающегося бойца за стену. Здесь усатый немного успокоился и начал накладывать повязку уже нормально, недоуменно посматривая на Виктора. Его удивление было понятно — откуда на передовой взялся тип с винтовкой, в кожаной куртке, с перевязанной головой и шлемофоне с очками? Причем шлемофон у этого типа на голову не налезает, а болтается на затылке. В общем, странноватое зрелище на передовой.
Виктор и сам не знал, что он тут делает. Надо было поскорей отсюда уходить. Он летчик, его работа драться в небе, а не погибать в бою на окраине забытой богом деревушки. Однако, просто так быть сторонним наблюдателем не хотелось В конце концов, вокруг шел бой, от исхода которого могла зависеть и его — Виктора, жизнь.
— Патроны есть? — спросил он раненого. Тот видимо уже немного пришел в себя, страдальчески морщась, он расстегнул подсумок и начал доставать снаряженные обоймы. Виктор почему-то обрадовался. Раненый дал ему тридцать патронов в шести обоймах, а он был рад так, как будто ему дали НСВТ и Т-90 в придачу. Самочувствие видимо стало под стать настроению, видимо ночной сон пошел на пользу. Глаз болел уже не так сильно, лишь изредка покалывал, отдохнувшее тело забыло про вчерашние болячки, и в принципе было не против чего-нибудь совершить. Он зарядил винтовку и, быстро выскочив из-за угла, плюхнулся в тот самый окопчик перед плетнем.
Немцы уж отступали. Видимо хотели захватить станицу с наскока, малыми силами, и получив нежданный отпор, предпочли отойти. Впрочем, их отступление было временно, никуда Раздорской не деться. Это было понятно даже Виктору — с севера станицу окружали высокие холмы, которые враг оседлал еще ночью, отсюда видно все окрест. Сейчас подтянут артиллерию и наши сами отойдут.
Но это будет потом, а сейчас немецкая пехота, под прикрытием пулеметов и парочки бронетранспортеров откатывалась к кукурузному полю. Виктор принялся снова стрелять по перебегающим по полю фигуркам. Но те немцы, что он полагал убитыми снова поднимались и отбегали к полю. Глядя на это безобразие он очень сильно пожалел, что до сих пор не изобрел автомат Калашникова.
Немцы как-то резко исчезли из видимости, и стало тихо. С их стороны постреливал невидимый пулемет, наши ему еще отвечали, но это было уже не то. Бой окончился.
Виктор с победным видом приподнялся в своем окопчике. Было приятно созерцать оставшееся за нами поле, на котором лежали убитые тела врагов. И пусть их, скрытых неубранной пшеницей, было не видно, но он не сомневался, что они там были.
Свист мины послышался внезапно, в самое неподходящее время. Пришлось ничком броситься в окоп и тут же, где-то совсем рядом, резко ударив по ушам, рвануло. Завизжали осколки, застучали по стенам домов, посыпались срезанные ветки деревьев. Следом рвануло еще и еще. Виктор уткнулся лицом в окопчик, врастая в него, а вокруг бушевала смерть. Мины рвались часто и густо, буквально засыпая окраину станицы. И визг каждой из них порождал в организме липкий страх, который растекался от позвоночника по телу, парализуя волю. Когда разрывы прекратились, он еще несколько минут лежал, опасаясь повтора. Однако было тихо, ничего не взрывалось, даже пулеметы замолчали. Виктор опасливо выглянул в свою амбразуру, опасаясь увидеть подбегающих немецких пехотинцев. Но по полю никто не бежал, оно было окутано дымом разгорающегося пожара. Разгоралось оно с нашей стороны, видимо зажжённое упавшей миной, и теперь огонь вяло перетекал в сторону немцев и на восток. Дым застилал горизонт, слепя вражеских наводчиков, и Виктор, решив, что грех упускать такой шанс, быстренько побежал в тыл.
На переправу Саблин попал без особых проволочек. Поспособствовал уже хорошо знакомый капитан. У него быстро проверили документы, зарегистрировали и вскоре он уже стоял на мокрой палубе парома. Народ здесь оказался самый разнообразный. Больше было конечно красноармейцев из какой-то пехотной части. Толи усиленная рота, толи потрепанный батальон. Вторую часть — поменьше составляла группа зенитчиков. Правда, ни пушек, ни пулеметов у них не было, лишь пара больших зеленых ящиков. Остальные представляли собой разношерстный сброд, что называется каждой твари по паре. Были танкисты, артиллеристы, связисты, и даже несколько гражданских, резко выделяющихся на фоне выцветших гимнастерок своими темные пиджаками. Все эта разномастная толпа сгрудилась на небольшом пятачке палубы, с надеждой всматриваясь в противоположный берег.