— Хорошо бы помог, — вздохнул Михайлов.
— Поможет, доктор, поможет. Он кровно заинтересован, выборы через год. Он уже сейчас наверняка понимает, что ты его можешь в кресле оставить или пнуть под зад коленом. Для Москвы он очень несподручный, а за тебя зацепится — никто его не свернет.
— Я не собираюсь в политику лезть, зачем мне это? Косвенно, правда, придется…
— Ни хрена себе косвенно, — удивился Александр, — ты перед выборами скажешь по телевизору, что не помогает тебе губернатор и кранты ему, не проголосует народ. Скажешь, что благодаря ему у тебя новая клиника и помощь оказывает всяческую — и будет он единственным губернатором России, кто смог такое огромное количество голосов набрать. У тебя уже сейчас народный рейтинг самый высокий в области, а что через год станет?
— Непривычно как-то, — пожал плечами Михайлов.
— Девочкам твоим тоже непривычно в шубах ходить и с охраной ездить. Ничего — ходят, ездят.
Они рассмеялись оба.
— Повезло мне с ними, хорошие они, настрадались в свое время до соплей. Очень они мне дороги — и жена и теща, а ты почему, Саша, не женишься, не мальчик уже, давно пора?
Николай Петрович почувствовал, что задел больную тему, Александр задумался, потом нехотя заговорил:
— Нравится мне одна и я ей вроде бы. Иногда мне кажется, что любит она меня, иногда, что мои деньги. Страдаю, мучаюсь и заговорить не решаюсь — она знает, что я раньше с другими спал и с ней в том числе. Боюсь получить отказ или жену по расчету, — он вздохнул тяжело и скис совсем.
— Знаю, о ком говоришь, видел, как она на тебя смотрит. Верь — любит она тебя по-настоящему, и попрекать никогда не станет. Ты же их не только для домашних работ брал и они знали, на что шли. Так, что здесь другая история с пересыпкой, — он улыбнулся, — а других потом уволишь, она себе сама горничных найдет.
— Ну, доктор, с тобой вообще находиться рядом опасно, — Саша приободрился, — все видишь, все подмечаешь и убедился уже — всегда твоя правда. Слова твои, как ее признание в любви для меня, снял с души камень, спасибо.
Александр протянул руку, и Николай Петрович крепко пожал ее. Они попрощались и Граф, уже выходя из машины, бросил напоследок о том, что дом строить лучше такой же, как у него — проектная документация есть вся полностью, намного дешевле обойдется.
Танцор сел за руль и они тронулись. Михайлов задумался над последними словами Александра. Готовая проектная документация как раз компенсирует зимние наценки строительства и можно успеть выстроить коттедж к августу. Дело за отводом земли — губернатор переговорит с мэром, тот с соответствующими людьми и все в порядке. Подрядчика подскажет Александр и можно начинать, вначале он поможет с деньгами, а потом Михайлов и сам справится. Брома нет и лишние деньги платить не надо, никто более не будет крышевать доктора, прошли времена первого становления.
Михайлов посмотрел на Танцора.
— Я слышал — все твое отделение здесь? — спросил Николай Петрович его.
— Так точно, доктор, все здесь, — по-военному ответил он.
— Не жалеешь, что от Графа ко мне ушел?
— Я этому рад.
Танцор отвечал сухо и кратко, Михайлов попросил:
— Говори откровенно, не стесняйся.
— Не по душе мне такая работа, хотя Граф и лучше других, беспределом не занимался, людей не убивал, как некоторые за деньги, исключительно при самообороне, не пытал никого утюгом или паяльником. Сам из бывших солдат, но все равно не по душе работенка. Выбора не было. Пришел из армии — куда идти, где устроиться на работу? Везде требуются специалисты с опытом работы, словно они уже рождаются таковыми. Блат нужен, а где его взять? — Он замолчал, объезжая брошенную или вывалившуюся на дорогу коробку. — А в армии меня уважали, костяк отделения собрался сам — случай. Других подбирали, все спортсмены, ниже третьего дана никто не имел. В отделении никакой дедовщины и в роте нас не трогали, знали, что отпор дадим — мало не покажется. Договорились после армии держаться вместе, а получилось вот как… отдали долг России, Родине и никому не нужны, — он вздохнул и замолчал.
«Действительно, — подумал Михайлов, — демократия в России сейчас переживает сложный, труднейший этап своего развития, правильнее сказать становления. За бортом оказалась масса людей не готовых к демократии, тем более в ее худшем проявлении, не готовы целые социальные слои общества — работники образования, культуры, здравоохранения, бытовой сферы, пенсионеры, влачащие нищенское существование. Время парадоксов — не может общество, например, без учителей и не нужны они ни кому, время крайней нищеты и богатства, беззакония и огромного количества нормативных документов… Не конкретный человек, а общество, его социальные условия толкнули Михаила на путь в мафию, но, то же самое общество и отвергает мафию. Сколько людей сейчас вернулись бы в социальные отношения 70 — 80 годов, а сколько осталось бы в настоящем времени? На этот вопрос не ответит Президент, правительство, депутаты. НИИ, как всегда наврут, но статистики, наверное, могли бы сказать, ответить на этот вопрос. На сложные вопросы есть простые ответы — люди получающие зарплату, на которую можно жить, остаются в больной демократии, остальные бы вернулись назад. Прост ответ и не прост — большинство не всегда право».
Михайлов вдруг широко улыбнулся, ему вспомнилась реклама: «Надежная бытовая техника существует — доказано «Занусси». А в народе своя реклама: «Надежной бытовой техники не существует — доказано кувалдой». Все просто и непонятно.
— А как твои однополчане, которые сейчас у меня работают, как они считают, жалеют, что ушли от Графа? — спросил Николай Петрович Михаила.
— Стратегия у нас одна. Пусть у вас, доктор, нет острых ощущений, хотя они возможны, обычная плановая работа. За то ребята знают, что их уважают, ценят и платят, криминала нет ни какого, а рейтинг их взлетел так высоко, что им и не снилось. Многие бы хотели к вам попасть на работу. Я разговаривал с ними, они за ваших жен…
Он запнулся и по-настоящему испугался, испугался впервые в жизни, которой и не особо до настоящего времени дорожил. Испугался, что обидел особо уважаемого им человека.
Михайлов приказал остановиться. Танцор, тормозя, свернул на обочину дороги, Николай Петрович внимательно смотрел на него.
Михаил прекрасно знал, как доктор может расправиться с ним, испуг в его глазах перешел в печаль, печаль о совершенном проступке, которого нельзя исправить. Он не молил о пощаде, не извинялся, а тоскливо и обреченно ждал своей участи. Сожаление о вылетевших случайно словах — больше ничего не увидел Михайлов на лице Танцора.
— Миша, — начал Михайлов, — то, что Алла Борисовна любит меня — я и сам знаю. Но она теща, а не жена. Помни это всегда. Ляпни такое в другом месте — не носить бы тебе больше своей буйной головушки. Поехали.
Николаю Петровичу понравилось, что кроме мужского уважения он не почувствовал ни льстивой угодливости, ни показного раскаивания. «Этот крепкий мужик теперь со мной до конца», — подумал Михайлов и вслух сказал:
— И что там ребята за мою жену и Аллу Борисовну?
— Я хотел сказать, что они оторвут голову любому, потому что у вашей жены и тещи нет высокомерия и надменности с простыми людьми. Некоторыми, доктор, это ценится больше, чем деньги.
— Некоторых тоже больше ценят, — Николай Петрович засмеялся, в тоже время удивляясь способностям своего главного телохранителя.
Михаил улыбнулся на ответ доктора и сосредоточился на дороге. Некоторое время они ехали молча, думая друг о друге. Михаил считал, что не ошибся в докторе, честном и порядочном человеке, а главное добром. Сбывалась его мечта — уйти из криминала и иметь работу. У него не было профессии и он, кроме физической силы и умения защитить себя и других, не мог предложить ничего. Такие люди если и не были в мафии, то служили охранниками у бизнесменов, чаще зарабатывающих свои деньги не честным путем. Отсутствие эффективных правовых норм, их большое количество и противоречивость позволяли бизнесменам прикарманивать денежки у народа, ничего не производя для него. Фирмы «купи — продай» приносили гораздо больший доход, чем производители и не уважал таких людей Танцор, считая их глистами в чреве России.
Доктор тоже ничего не производил из материальных благ, но он давал людям самое дорогое — здоровье, нет, он давал больше, многих он возвращал к жизни, для многих неизлечимых становился второй матерью, дарующей новую жизнь. И радовался Танцор, что служит у человека, нужного всем, даже «глистам».
Доктор тоже радовался, что смог помочь еще одному россиянину, вытащил его из лап мафии и направил по верному пути, что можно на него положиться. Надо помочь и его друзьям, наверное, стоит намекнуть об этом.
— Мне, Миша, скоро потребуются еще люди, начнут строить клинику, ты намекни своим, пока не обещая, раньше времени ни к чему, что у них есть возможность перейти ко мне. Пусть в дерьмовые истории не влазят. Все отделение, как вы хотели, будет опять вместе.
— Есть, господин полковник.
Михаил подразделял все офицеров на просто офицеров, товарищей офицеров и господ офицеров и соответственно относился к ним.
Они подъехали к дому.
— Береженого Бог бережет — не за себя боюсь. Пусть твои завтра и каждый день подъезд вентилируют и окрестности, — уже приказал Танцору Михайлов, — если еще нужны люди — возьми.
Михаил покачал отрицательно головой и Николай Петрович зашел в подъезд, поднялся на лифте на шестой этаж и столкнулся с Танцором.
— Служба, доктор, всего доброго вам, — он улыбнулся.
«В форме парень», — подумал Михайлов, не увидя никакой одышки, и тяжелого дыхания у Михаила, только что пулей влетевшего на шестой этаж. Он попрощался и вошел домой.
Через несколько минут, поглощая еду, он выслушивал радостное ворчание своих женщин.
— Весь вечер нам испортил.
— Всю программу сломал. Мы хотели встретить тебя по-особому — хотели тебя сначала про наркотики спросить — принес или нет?
— Какие еще наркотики? — не понял Николай.
Алла и Вика словно ждали этого вопроса и загадочно смеялись. Николай понял, что его разыгрывают, но сути пока не уловил и продолжал подыгрывать им, спрашивая еще раз о наркотиках. Вика сквозь смех наконец-то пояснила:
— У тебя каждый день оригинальные известия, мы к ним привыкли, неужели не видишь, что у нас уже наступила новостная ломка. Быстро рассказывай, что там еще вы напридумывали с Графом?
Николай принял позу мыслителя, выждал время и потихоньку начал:
— Особенного, конечно, сегодня ничего нет, — и видя, что они не реагируют на его слова, поджидая чего-то оригинального, продолжил: — Граф, милые мои, кажется, влюбился, объяснение еще предстоит, но свадьба скоро будет, это уж точно.
— Хорошая новость, — вяло сказала Алла, ожидавшая чего-нибудь получше.
— Ну, девочки, я не могу каждый раз рожать сверхновую, — он сделал вид, что огорчился, — в космосе она рождается раз во сколько лет?
— Может в тысячу, — скисла Вика.
— Вторая новость, — он сразу заметил, как приободрились Вика и Алла и засмеялся. Поняв, что купились, они засмеялись тоже, но он продолжил: — Скоро, еще до Нового Года, начнется строительство нашего шалашика, где нас ожидают райские наслаждения. Шалашик будет маленьким, но не меньше графского дома, так, примерно, 50 на 100.
Последняя новость явно заинтересовала Вику и Аллу больше, чем первая, они прикидывали в уме, какова общая площадь и, естественно, не были готовы к таким размерам. Наверняка, привыкшие делать все своими руками, обдумывали, каким образом они станут поддерживать порядок и чистоту в доме. Он решил облегчить задачу.
— Кухней, порядком и чистотой в доме станут заниматься повар и горничные, единственное, что я не разрешу делать прислуге — это приносить кофе в постель.
— Ага! — воскликнула Вика, — что бы еще какие-то юбки возле тебя крутились…
Алла и Николай расхохотались, понимая, что она подумала о молоденьких девочках, которые не прочь будут соблазнить ее мужа.
— Доченька, — начала Алла, — если ты сама не дашь повода, он тебе никогда не изменит. И пусть какие угодно юбки и ножки крутятся вокруг него — Коленька только твой любимый мужчина.
* * *
Лаптев ходил по кабинету из угла в угол, он нервничал и не зря: понимал, что опростоволосился, совершил ошибку, может самую крупную в своей жизни. Черт принес этого Михайлова в его область. Двадцать лет он руководил облздравом, двадцать лет… И так опарафиниться… надо было пообещать, дать возможность показать себя, потянуть резинку. Не поверил, дурак, не поверил, не отнесся серьезно, не изучил подробности. Потом бы все себе в заслугу записал: подобрал неизвестного врача, сумел разглядеть талант, помог, подсказал, направил — и результат на лицо.
А он, сволочь, прокатил по всей области, что там области, опозорил на всю Россию. Министр звонил — обошлось пока, свалил на журналистов: любят приукрасить. Но комиссию пришлет, пришлет комиссию-то, как быть, что делать? Губернатор к себе вызвал — можно и до комиссии загреметь под фанфары.
Он опять забегал по кабинету. «Не соглашаться, не был, не знаю, ни причем и в области его раньше не было, откуда знать — кто такой, что за врач, может аферист какой или псих. Навести справки через военкомат, пока запрос из части придет, то — се, месяца два пройдет. А он через две недели… ишь чего захотел… Так, так говорить»…
Лаптев упал в кресло, вздохнул: вроде нашел выход. Выпив валерьянки, начал успокаиваться. Пора ехать к губернатору, ждет, не простит опоздания.
В кабинет он вошел уверенно, поздоровался и сел, ожидая вопросов, на какую тему они будут, догадывался — Михайлов.
— Телевизор смотрел? — тон губернатора не предвещал ничего хорошего.
— Про Михайлова… смотрел, — старался отвечать уверенно Лаптев.
— Там и про тебя было сказано, докладывай, объясняй ситуацию.
Лаптев вздохнул и начал:
— Михайлов появился в области недавно, раньше и не проживал у нас. Кто такой, откуда, говорит: служил в армии. Я направил запрос в военкомат, необходимо выяснить ряд вопросов. Пока ответят — месяца два пройдет, военные, вы знаете, не торопятся.
— Ох, не темни, Иван Петрович, не темни, ты знаешь, не люблю я этого. Ты его документы смотрел, диплом врача видел, военный билет в руках держал? — начал раздражаться Тимофеев, но еще сдерживал себя.
— Диплом врача видел и военный билет в руках держал, но, Сергей Ильич, документы документами, а что он за человек, какой специалист? У нас его не знает никто, я же направил запрос в военкомат.
— Не темни! — взорвался Тимофеев, поняв, куда гнет Лаптев, — военком мне докладывал о разговоре с тобой, ни какого запроса от тебя не было, а он тебе в первый же день без запроса объяснил, что Михайлов хирург высшего класса, высшего! Что он 14 лет на фронте провел, что у него одних орденов больше, чем у тебя родных зубов. Комиссар, когда посмотрел телевизор вечером, сразу же мне домой позвонил, от волнения у него даже голос дергался. Знаешь, как он сказал: «Какого классного хирурга Лаптев просрал». Да, да, не сомневайся, так и сказал — про-о-срал! Не понимаю, что тебе еще было нужно: документы в порядке, характеристика — лучше некуда, не понимаю… Ладно, докладывай дальше, что выяснил, только не ври.
Тимофеев пытался успокоиться, чего угодно мог ожидать от Лаптева, только не откровенной лжи, наверняка понимает, что ложь, если не сразу, то скоро все равно откроется. Он смотрел на человека, которому доверял раньше всецело и не понимал его.
— Удалось установить несколько его больных — действительно неоперабельные, но сейчас здоровые.
— Какого же черта тебе еще было нужно? — снова спросил Тимофеев, — почему не помог ему, не взял под свое крыло? Делал бы он сейчас тоже самое, но говорили бы о тебе другое, а ты руководитель подразделения областной администрации.
— Я спрашивал его, как он это делает, — оправдывался Лаптев, — не хочет говорить, скрывает, я не могу действовать, не зная его методики.
— Почему не говорит, чем объясняет?
— Говорит, что я не хирург и не пойму.
— А ты хирург?
— Нет, Сергей Ильич, не хирург.
— У тебя в подчинении главный хирург есть? Есть! Он должен знать детали, почему ты его не пригласил на встречу, почему не пригласил на встречу гематолога, — снова начал распаляться Тимофеев, — я и то знаю, что все области медицины нельзя освоить. У тебя есть замы, завы, главные специалисты. Общее руководство, стратегия — вот твоя сфера, а ты со своим санитарным образованием в хирургию полез, — Тимофеев усмехнулся, — я всегда считал, что здравоохранение у меня прикрыто надежно, что ты держишь нос по ветру. Ошибся…