Как медленно тянется время, но вот раздался звонок, и она побежала открывать, засыпая его вопросами прямо на пороге и не давая пройти внутрь.
— Что, Саша, как? Была Шумейко? Помирились? Принял роды?
Гаврилин ласково отодвинул ее в сторону, прошел в коридор, закрывая за собой дверь, стал раздеваться.
— Ну, что ты молчишь, Саша? — повторила Зина, готовая уже разреветься.
— Все нормально, Зиночка, даже отлично!
У нее отлегло от сердца, если уж Саша сказал отлично, значит, действительно все обошлось.
— Ладно, иди мыть руки, мучитель, и ужинать, все готово.
Саша ел пельмени и с полным ртом говорил, не терпелось рассказать Зине все. Она слушала, не перебивая и не замечая его шамкающей от пельменей речи.
— Приезжаю я на работу, а там уже Шумейко вовсю распоряжается вместе с главным врачом, раньше меня приперлись. Палату одну освободили, кроватку детскую туда поставили, нашу, родильную. Как на западе, чтобы ребенок с матерью был. Я не против, пожалуйста, подсказал им, что еще одну кроватку поставить. Шумейко так зло глянула на меня, не разговаривает. Я пояснил — двойня будет, лицо у нее вроде бы смягчилось или мне показалось, не знаю. Она хоть и не акушер-гинеколог, но практическим врачом работала, в свое время неплохим кардиотерапевтом считалась, поэтому и возносит Михайлова на небеса за его витасклерозин. Может он того и заслуживает, не в этом дело, главное, что они там мне дров не наломали, приготовились, как положено. Соображает она в медицине, не то, что Лаптев, тараканий доктор, ох и любил он в лечебный процесс вмешиваться, особенно где совсем не понимал. — Александр неожиданно засмеялся, — У них на санфаке оперативной хирургии, как предмета, вообще не было, но он очень любил свои «знания» демонстрировать. Помню случай один: вышел я из операционной, прошел в свой кабинет, а там Лаптев сидит. Докладывай мол, что оперировал. Я ответил, а он спрашивает — почему такую-то методику не применял, в чем дело? Я в маске был, сослался на насморк и выскочил за дверь, посмеялся, как следует, и захожу обратно. Методику ту еще в царское время отменили, но иногда рассказывают студентам, как исторический факт, да третьекурсников подкалывают. Но ничего, выслушал лекцию о не гигиеничности проведения операций при рините у хирурга. Извини, отклонился от темы.
В общем, в 10 утра приезжает Михайлов с женой, тоже, видимо, удивился, что Шумейко в роддоме находится. Отвел меня в сторону и извиняется, что поздно подъехал — роды у жены через 15 минут роды начнутся. Просит его Вику, так жену зовут, прямо в родовую направить, а ему халат организовать. Переоделись мы, заходим в родзал, а там уже Шумейко с главным торчат. Жена у Михайлова молоденькая, беспокоиться начала, спрашивает так ласково мужа: «Коленька, а почему так много врачей, роды сложные будут»? Он глянул на Шумейко — ту как ветром сдуло, и главного с собой прихватила, успокоил жену и говорит: «Сейчас воды отойдут». И точно воды отошли, потом говорит: «Первенца, сына принимайте». Акушерка едва поймать его успела. Я стою, как студент, ни хрена не понимаю, глянул на часы: 10 — 13 показывают, а он поясняет, что отстают на две минуты и просит не удивляться — роды безболезненные, зачем зря девочку мучить. Его Вика улыбается во весь рот, смотрит на сына, а Михайлов дальше говорит акушерке: «Дочку принимайте». И дочка выскочила, показали ее Вике. На меня, наверное, если со стороны посмотреть: стоял, как придурок с открытым ртом и глазами, как блюдцами.
Михайлов поцеловал жену, и мы ушли ко мне в кабинет, главный с Шумейко там нас поджидали. Николай Петрович говорит ей, что роды прошли успешно, заведующий отделением — замечательный доктор, поощрить его необходимо. У меня так челюсть и упала, слово сказать не могу. А Шумейко-то отказать Михайлову не может, — засмеялся Гаврилин, — но из положения все-таки вышла, приказала поощрить меня главному врачу своими правами.
Зина подошла и обняла Сашу.
— Я же говорила, что Михайлов удачу приносит, слава Богу, что челюсть у тебя там отвалилась, как ты выразился, а то бы возражать стал, артачиться: не делал ничего, не заслужил.
— Но я действительно ничего не делал, Зина, и вообще ничего не понимаю. Почему Шумейко так лебезит перед Михайловым?
Зина задумалась, вспоминая что-то, потом спросила:
— Ты помнишь Катю Подгорных со скорой?
— Помню, конечно.
— Ее сестра у Тимофеева секретаршей работает. Рассказывала как-то, что вызвал один раз он Шумейко к себе и кричал на нее, словно с цепи сорвался. Там что-то со строительством клиники для Михайлова не ладится, вроде бы санэпидстанция что-то рубит. Я толком не поняла, но, видимо, санузлы не так ставят или мало их, не знаю. Короче, Тимофеев сказал ей, что хоть сама унитазы ставь, хоть с главным санврачом, ему все равно, но под ключ клинику сдать вовремя. Иначе сама ниже канализации станешь и Михайлову ни гу-гу, чтобы не знал даже о возникших проблемах, не его это дело унитазами заниматься. Вот Шумейко и боится нарываться, вдруг что-то не так с родами — оторвет ей Тимофеев голову и вставит в энное место, — засмеялась Зина.
— Тогда мне все ясно. Губернатор с Михайловым дружит и выгоден он ему. И экономически, и политически, и так и сяк. Вот увидишь, Зина, скоро Михайлов по телевизору выступит, выборы на носу, за Тимофеева ратовать станет. Народ Михайлова на руках носит, значит, губернаторское место опять у Тимофеева в кармане. Он бы и так выиграл, ставить-то больше некого, но кто из колоды козырного туза выбросит? А вдруг Михайлов против скажет — и нет Тимофеева. Все здесь просто и не просто, переплетено и закручено, как сама жизнь.
— Философ ты мой, — решилась Зина, — хоть номер телефона у Михайлова взял?
— Он мне дал визитку. Зачем тебе?
— Хочу на прием к нему сходить.
— Зачем, что случилось? — забеспокоился Гаврилин.
— Сам знаешь, после аборта «залететь» не могу.
Александр долго думал, Зина ждала.
— Ладно, сам договорюсь с ним.
— Спасибо, Сашенька, сказать откровенно — думала: не согласишься ты.
Радостная, она обняла его, положив голову на плечо, он прижал ее, водил носом по волосам и тихонько говорил на ушко:
— Что я, зверь что ли? Посмотрел, как Михайлов работает. Стоит в стороне: сказал — воды отошли, сказал — мальчик появился, сказал — девочка родилась. У роженицы без всякого наркоза никаких болей. Умеет он как-то и не гипноз это, и понять не могу что. Энергетика какая-то, наверное, сейчас многие ей занимаются, а он овладел в совершенстве. Других объяснений у меня нет. Завтра он приезжает жену с детьми забирать, поговорю с ним о тебе. Еще лучше — приезжай ко мне сама, думаю, он там сразу все и решит.
Удивительный он человек, все время размышляю: за что он попросил поощрить меня? Наверное, за то, что не мешал ему, не лез с вопросами. Приезжай, Зина, уверен, он не откажет. Сейчас я тоже его поклонник, — решился сказать Александр, — может, и роды потом примет, быстро и безболезненно.
* * *
Алла вошла в кабинет к Николаю, присела в кресло и притихла, вслушиваясь в разговор — он говорил по телефону:
— Нас четверых не пустят к ней, ты лучше подъезжай к двум, я ее с детьми забирать буду. Нину не забудь. Пока, Саша, до встречи.
Алла поняла, что он говорил с Графом и что приедут они к двум прямо к роддому. На столе стояла почти пустая чашечка кофе и на блюдце остатки отварного, слегка подкопченного мяса и хлеба. Поняла, что Николай перекусил немного, но с ней за компанию позавтракает, в основном чай с молоком попьет.
— Я думал ты позже встанешь, — сказал Николай.
— Маша разбудила, — ответила Алла, — Светка, дура, с утра стала в дверь ко мне долбиться, вот Маша и подняла меня. Я дверь открыла, отчитала ее как следует, а ей как с гуся вода. Никогда больше не оставлю ее ночевать, еще волоски мне на дверь клеит… Какое ее собачье дело? — возмущалась Алла, — а если бы я пописать встала — она бы другое думала?
Николай налил ей фужер ананасового сока, Алла отпила глоток, успокаиваясь, продолжила уже мягче:
— Обе семейки встали, в роддом с нами просятся, мужики, конечно, молчат, понимают, а эти две словно взбесились, уговаривать меня стали. Я же знаю, что в роддом их не пустят, а они все равно за свое — академику не откажут, пустят. Я им категорично заявила — нет, примолкли обе. Тут Витя выступать начал, — Алла заулыбалась, — в роддом хочу, ногами затопал, совсем от рук отбился мальчишка. Вот заболею, говорит, снова, наплачетесь тогда все. Я чуть не рассмеялась, взяла себя в руки и спрашиваю его: а ты случайно, Витя, не заболел ли в действительности? Заболел, однако, вон как ноги-то дергаются, бьются об пол. А он прикидывается, что и не слышит вовсе, топает ногами, кричит: в роддом хочу, в роддом. Я тогда говорю ему, что дядя Коля ремень лекарственный изобрел, очень целебный, из прутьев и крапивы сплетенный, прекрасно лечит. Шлеп по попе — полболезни выскочило, еще раз шлеп — и здоров уже, для профилактики и еще разок можно. Ты, говорю я ему, стой здесь, никуда не уходи, я за ремнем лечебным пошла. Он топать перестал и говорит: «Не болею я и в роддом не хочу, не надо меня с крапивой лечить, жалиться она».
Николай расхохотался. На экране появилась Маша.
— Николай Петрович, Светлана Ивановна к вам просится.
— Занят я, пусть в холле ждет или идет на кухню позавтракает. Тете Маше скажи, чтобы завтрак им сюда не таскала, соберутся на кухне и поедят, а то совсем на голову сядут.
Монитор погас, и Алла поддержала Николая.
— Правильно, Коленька, правильно. А почему Света сюда не зашла, постеснялась что ли, двери же не заперты?
— Это для тебя двери открыты всегда, для других нет. Маша знает, кому открывать, а кому нет, она все видит и слышит, поступает сообразно заложенной программе.
Николай Петрович с Аллой Борисовной высадили родственников у их домов и подъехали к роддому. Держа букеты цветов, зашли в палату.
Вика, обрадовавшись, хотела вскочить с кровати, но Николай опередил ее и обнял, не давая вставать, расцеловал в щеки и губы, потом вручил цветы. Пока Алла обнималась с дочерью, разглядывал своих детей, спящих чуть-чуть на боку личиками друг к другу. Он осторожно склонился над ними, пытаясь рассмотреть и определить, на кого же похожи они. Очень хотелось взять их на руки и подержать, прижать к груди и прошептать ласковые слова. Алла тоже рассматривала своих внуков с особенной нежностью, что-то нашептывала им тихонько про себя, но Николай не мог разобрать слов и не старался этого сделать, он понимал их значение.
— Спят, поели только что, — ласково пояснила Вика, — сначала и грудь что-то не брали, потом как присосались, давай на пару причмокивать. Наелись лапочки, спят теперь. Такие они хорошенькие, смотрю на них, и в груди теплеет, даже молоко, чувствую, прибывает.
— Как хочется их подержать! Пусть поспят. Ты знаешь, Коля, когда я Вику рожала, тоже в этой палате была, хорошо помню — здесь еще две кровати стояли, и детей не было, кормить на час приносили и все. А ты, доченька, смотри, каким уважением пользуешься — и одна, и дети с тобой. Разве могла я тогда подумать, что снова в эту палату вернусь, но уже за внуками, может, и ты когда-нибудь сюда вернешься, — Алла вздохнула, — как назовем их?
Николай посмотрел на Вику, отдавая первое слово ей.
— Я хотела бы дочку Юленькой назвать, а мальчика, — она улыбнулась, — как нашего папочку.
— Давайте назовем его Виктором, победителем, большое у него впереди будущее и у Юленьки тоже, — предложил Николай.
— Я согласна, милый.
— И я согласна, — поддержала Алла.
Она, вспомнив, что нужно рассказать Вике о новом доме, оживилась, начала возбужденно рассказывать, изредка поглядывая на детей, чтобы не разбудить их своими бурными речами.
— Ты знаешь, Вика, мы думали, что Коленька забыл, оказывается, нет, мы уже ночевали в новом доме. Представляешь, Вика, в нашем новом доме! Я, когда ехала смотреть его, предполагала большую квартиру, комнат на пять, с высоким потолком, большой кухней и прихожей. Классная была бы квартирка, но когда он привез меня к нашему дому — я слово целый час не могла произнести. Ты спроси меня, Вика, сколько там комнат — не отвечу, не знаю. Представляешь!? Площадь двадцать тысяч квадратов, 4 этажа, бассейн, во дворе летний бассейн с горкой, целый детский городок! С ума сойти можно! В доме горничные, повар, везде электроника, компьютеры! У нас с тобой по машине, у меня «Лэнд Круизер», у тебя «Гранд Чероки» — джипы такие. Светка с Любой от зависти лопаются.
Алла схватила Викин стакан, выпила всю воду, горло пересыхало от возбуждения и радости.
— Как я хочу домой!.. — закрыв глаза, почти прошептала Вика.
— Потерпи, милая, недолго осталось, проснуться Витенька с Юлей, покормишь их, а там и мы уже за тобой приедем. В 2 часа будем внизу тебя встречать. Здесь вот пеленки, распашонки, одеяла — синее Вите, розовое Юленьке. Крепись, родная, понимаю, что домой хочется, три часа всего-то продержаться, — наговаривал ей тихонько Николай.
Дети, словно почувствовав отца, заулыбались враз во сне.
— Ой! Смотри Коленька, улыбаются, — всплеснула руками Алла, — спят и улыбаются! Услышали родной голосок лапочки. Ладно, доченька, поедем мы. Отдыхай, набирайся сил, корми внуков и скоро мы тебя встретим внизу. Пока, родная.
Николай с Аллой собрались уходить, вошел Гаврилин, поздоровавшись с ними, спросил:
— Как самочувствие нашей знаменитой мамы?
— Хорошо, доктор, спасибо.
— Я газеты принес, все первые полосы о вас пишут. Оказывается, если верить газетам, вы согласились стать женой Николая Петровича, когда он безработным пенсионером был… Даже фотография вашего дома есть, видимо снимали, когда еще забора не было, стройка заканчивалась.
Вика схватила газеты, ища фото. Нашла. Она еще не видела свой дом и вполне понятно с нетерпением хотела взглянуть на него.
Михайлов тронул Аллу за руку, уводя ее в коридор, не хотелось мешать Вике, разглядывать свое жилище, читать статью о себе. Время за занятием пролетит незаметнее.
Гаврилин попросил Николая Петровича зайти на минутку к нему в кабинет, объясняя, что жена не может забеременеть после аборта. Он взглянул на нее, заулыбался:
— Как же, помню тот случай. Любите друг друга, рожайте на здоровье, согласится ваш муж — приеду и роды приму. Всего доброго вам, удачи.
Михайлов ушел, а Гаврилины остались озадаченными — выходило, что забеременеть должна Зина, но, и сделано для этого ничего не было. Но это только на первый, непосвященный взгляд.
* * *
Директор ФСБ Игорь Вениаминович Соломин на 10 утра пригласил начальника одного из главных управлений, генерал-лейтенанта Астахова Михаила Сергеевича и начальника отдела, полковника Степанова Бориса Алексеевича.
Степанов докладывал результаты проверки:
— Михайлов Николай Петрович, родился…
Соломин предложил перейти к сути вопроса.
— Мы заинтересовались им в Париже, — продолжил Степанов, — на научной конференции, уверен, что западные спецслужбы до этого дня им не интересовались, а то, что он попал в их поле зрения — явно свидетельствует из его выступления на конференции.
Один из американских ученых, работающий в секретной биологической лаборатории штата Колорадо, бросил в кулуарах такую фразу своему коллеге, что Михайлов бы решил очень быстро проблему, над которой они бьются уже несколько лет. Я переговорил с нашими учеными, и они тоже полагают, что Михайлов многие проблемы может решить быстро и эффективно. Более того, для Михайлова эти проблемы, как пояснили ученые, вчерашний день и он наверняка может перейти на качественно более высокую ступень, о которой в настоящее время они всего лишь фантазируют.
Так считают ученые, занимающиеся секретными разработками, как у нас, так и за рубежом. Поэтому вывод напрашивается один — спецслужбы других стран уже взяли в разработку Михайлова. Нашей резидентуре дано соответствующее указание по выявлению таких фактов.
В Париже Михайлов говорил на французском языке, причем без акцента, многие уверяли, что так говорят коренные парижане. В результате проверки установлено, что Михайлов говорит свободно на многих языках. Как лондонец на английском, как берлинец на немецком языках. Проверка автобиографии не выявила компрометирующих данных. Опросы его одноклассников, однокурсников и сослуживцев исключают версию замены Михайлова на двойника.