Они вернулись к столу и снова зашумели тосты и поздравления. Дети пили безалкогольное шампанское и все радовались, что журналисты не могут сюда проникнуть. Это был их праздник!..
Тимофеев уже сел рядом с Михайловым и, обнимая его за плечо, тихо, ему одному, говорил ласково:
— Знаю я тебя, бестию! Сердцем чую, не будь я Тимофеевым, опять что-то задумал?
Николай улыбнулся и налил ему легкого вина, наблюдая за собравшейся компанией.
— Вот так и решаются государевы дела, — показывая на Михайлова и Тимофеева, улыбался Граф.
Он, как председатель совета акционеров, в настоящее время занимался только фармзаводом, изредка спрашивая совета Николая по вопросам, в которых у него возникали сомнения. Завод, в сравнении с семилетней давностью, расширился в десятки раз и стал крупнейшим отраслевым заводом мира. Новейшее оборудование и технологии позволяли ему удовлетворять мировой спрос определенных лекарств, разработанных и созданных Михайловым. Других препаратов завод не выпускал и был единственным монополистом в этой области. Граф не касался вопросов, требующих специальных знаний, он занимался «политическими» вопросами бизнеса и имел своего рода разведку практически по всему миру, а также, на первый взгляд, большой штат юристов, специализирующихся на международной юриспруденции. Если где-то начинали производить михайловские препараты — это становилось известно Графу. Будь то Америка, Африка или Австралия, неважно… Сразу же подключались юристы и Граф, закрывая нелегальное производство, например, в Австралии — получал еще и прибыль после судебных перипетий. Его творческая, ранее мафиозная душа, развернулась широко и полно в этом бизнесе, закрывая лазейки для опосредованного оттока денег и предупреждая изготовление некачественных товаров. Фактически Граф являлся королем политической и разведывательной фармакологии, этого редкого словосочетания. На то он и первый…
Михайлов отпил глоток вина и начал издалека:
— Про здоровье не спрашиваю, Сергей Ильич, знаю, что в норме. Да и вроде бы не надоело тебе, не устал областью руководить, — он цепко оглядел Тимофеева, — есть пара задумок… Одну, главную, без тебя решу. А вот в другой ты мне поможешь — здание необходимо под школу. Наберу туда детей сам в возрасте около года, конечно, если родители будут за. Ну, а дальше, в семь лет, после ВУЗа — за работу. Пора растить и воспитывать новое поколение. Докторских диссертаций после ВУЗа не обещаю — с этими-то, — он показал на детей, — я с рождения работаю, но соображать кое-что будут, по крайней мере получше современной профессуры. Уровень современного доктора наук станет минимальным уровнем троечника нашего выпускника. Поэтому о диссертациях не говорю — ценз станет другим. Хватит, застоялись в науке и производстве…
Михайлов рубанул рукой с плеча по воздуху и понял, что привлекает внимание всех.
— Извини, Сергей Ильич, в преждевременное влез, а школа нужна, жизненно необходима. Сам знаешь — кадры решают все! Я тебе сказал про здание, не само здание нужно, а место под него. Деньги есть, школу сам построю. За моей клиникой еще немного места осталось — вот пусть мэрия мне его отдаст под строительство. За год построят, а я как раз учеников подберу. Вика все это возглавит, все равно сейчас без дела сидит.
Тимофеев облокотился на руку и смотрел на Михайлова с обожанием, не обращая внимания, что уже давненько сидит полубоком, почти спиной ко всем гостям. Потом сел нормально и вместо слов махнул рукой, давая понять, что все решено, а слова здесь вроде бы и ни к чему. Солнце припекало, но тень деревьев и крыша беседки не пропускали горячих лучей, создавая с ветерком благодатный микроклимат. И все равно в солнечный день хотелось искупаться, порезвиться в воде, окунувшись в ее прохладу, и дать солнцу согреть и обласкать тело после купания.
Раздевались прямо на берегу, оставляя одежду на песке, бросались в воду, наслаждаясь прохладой и удивительным пейзажем. Потом пили холодное пиво с вяленой рыбкой и благодарили в душе Бога за прекрасный день на природе, любовались красотой луговых трав и цветов, наблюдая за прилетевшим дятлом, отстукивающим свою «песню». Накупавшись, пошли к беседке.
Есть и пить уже никто не хотел — всем понравилось холодное пиво с вяленой рыбой. Дети еще остались купаться и до беседки долетали их радостные выкрики и шумные игры.
— Кто мог подумать, — начала разговор Шумейко, — еще совсем недавно, что такое возможно, что маленькие дети смогут усваивать такое количество знаний и обойти взрослых в этом вопросе. Это счастье, что нам выпало жить в это время, стать очевидцем великих преобразований человеческого разума, тем более, что мы живем рядом с отцом и создателем этого разума. Мы с вами свидетели и участники больших, огромных исторических событий, дата которых войдет в историю навсегда, как начало новой эры возрождения России и планеты Земля. И мы гордимся тем, что знакомы с отцом новой эпохи.
— Как она тебя расхвалила, Николай Петрович, а ведь все правильно сказала, без преувеличений, — поддержал разговор Степанов, — сегодня мы действительно запустили в жизненное плавание, как сказал отец новой эпохи, наших детей с новым, более развитым уровнем мышления и сегодня была создана новая традиция, которая, я надеюсь, войдет в века. Трое наших старшеньких окунуться завтра в океан жизненных нелегких событий, через год к ним присоединится Миша Гаврилин, а через два сразу четверо — Борис, Глеб, Надюша и Таня. Их крестный отец и родной конечно, Николай Петрович, первым встречал их появление на свет в роддоме и с того дня ведет их по жизненному пути. Я знаю, что он не любит слов похвалы, но, не смотря на это, предлагаю наполнить и поднять бокалы в его честь, ибо сегодня он получил еще одно имя — славное и историческое имя отца эпохи возрождения России! За вас, наш любимый и уважаемый Николай Петрович!
После разговор потек в обычном застольном русле, обсуждались житейские рядовые проблемы, анекдоты и шутки, вылетая взрывом из беседки, тонули в листве деревьев, долетая до воды и уносились ею дальше в глубины природы.
Когда гости разъехались и осталась только семья Графа (Зеленских за гостей не считали), Михайлов пригласил Виктора, Юлю и Оксану к себе.
— Завтра воскресенье и у вас последний детский денечек, мы проведем его так, как пожелаете вы, мои дорогие деточки. В понедельник ваш первый выход на работу и мне хотелось бы еще раз напомнить о главных задачах, кроме выполнения функциональных обязанностей, В правовых вопросах очень много дыр и огрехов, противоречивых приказов и указаний, позволяющих преступникам находить и использовать всевозможные юридические лазейки. А некоторые законы так и не приведены в соответствие с Конституцией, за которую проголосовал народ. Для примера можно взять хотя бы п.2 ст.22 Основного Закона. Поэтому, Витенька, на тебе лежит большая задача — приведение всех законов в соответствие с Конституцией, выработка и корректировка кодексов, устранение противоречий и многое другое. Все равны перед законом, но депутаты неприкосновенны и никогда не захотят отдать, лишиться этих привилегий. А соответствует ли это народному желанию? Может быть принцип неотвратимости наказания должен настигать и их? Трудно тебе будет Витенька, но необходимость назрела и много еще предстоит столкновений с зажравшимися прокурорскими снобами, определенными политиками и должностными лицами, работающими на свой карман.
И тебе Оксана предстоит пройти нелегкий путь возрождения российской экономики. Уже успел выработаться класс людей, не производящих ничего, а имеющих огромные деньги. Продавать стало выгоднее, чем производить, налоговый кодекс несовершенен, многие предприниматели не оформляют официально своих работников, многократно занижают в документах выплачиваемую им зарплату. Необходимо все отрегулировать, что бы невыгодно стало утаивание фактической зарплаты и не оформление кадрами работников, что бы производство, а не перепродажа приносила основной доход. Многие госслужащие, особенно прокуратуры, имеют частные фирмы, оформленные на подставных лиц — друзей и дальних родственников. И так далее и тому подобное…
Полегче, может быть, будет Юле, которая начнет работать вместе со мной. Но и тебе, Юленька, необходимо подумать о структуре здравоохранения, лучшие достижения которой стали недоступными для основной массы народа из-за цены и сосредоточенности в областных центрах. А надо бы это устранить…
Но о том, что я сказал, вы серьезно задумаетесь чуть позже, а сейчас я бы хотел услышать ваши предложения по завтрашнему дню.
— Папа, пусть Оксана останется у нас, мы побудем здесь, на даче. Позагораем, покупаемся…
— Я тоже так считаю, — поддержала Виктора Юля.
— Я - не против, — ответила Оксана.
«Да, вместе им будет лучше… Еще Борис с Глебом и Танюша», — подумал Михайлов и вслух спросил:
— А ты, Саша, домой поедешь или останешься?
— Можно и остаться, — он посмотрел на Нину.
— Пойду, халатик накину, — по-домашнему ответила она, считая вопрос решенным.
Вика, Алла, Нина и Алена ушли в домик переодеться, снять праздничные наряды. Солнце садилось, поливая багрянцем речку в удивительной тишине, которую не тревожил даже ветерок. Дневная жара спала и немногочисленные одуванчики, растущие по краям тропинки, закрыли свои бутоны или стояли, не шевелясь, вытянув вверх свои воздушные шары — парашютики. Этот неприхотливый цветок, один из ранних, мог еще радовать глаз своим цветочком-солнышком, а сосед уже созрел и превратился в длинный стебелек с пушистым шаром на конце, ждущим ветра, что бы раскидать, рассеять свои семена и продолжить род одуванчиков. Дети срывали стебельки, дуя на его пушистый бутон, парашютики отрывались и кружили в воздухе, постепенно оседая на землю. «Вот так и люди, — подумал Михайлов, — одни уже созрели, а другие все еще пребывают в детстве».
Мужчины, развалясь в шезлонгах, тянули пиво с вяленой рыбкой, тихонько беседовали.
— Давно хотел тебя спросить, Саша, как ты относишься к Богу, к вере в Бога?
Граф задумался, дожевывая рыбу, ответил не сразу.
— Ты знаешь, Коля, не рассуждал никогда об этом. При коммунистах никогда активным атеистом не был, сейчас в церковь не хожу. Нет, я совсем не отвергаю Бога, скорее верю в него, чем наоборот. Видимо от недостатка знаний в этом вопросе я индеферентен, даже вернее аморфен, могу сыграть в любую сторону. Но только не из-за того, что случится какое-то горе и я стану верующим. Это, по-моему, неправильно, нельзя прийти к Богу, когда тебя стукнула жизнь, приходить нужно осмысленно… Может это и помогает осмыслению. Но считаю кощунством, когда в церковь ходят бандиты или когда начинают внезапно верить в Бога, забывая обо всем на свете. Как, например, мать Алены. Вылечил ты ее дочь, она ударилась в веру, фактически забыв дочь, бросив ее на произвол судьбы. Если бы не Михаил — что бы с ней стало, как жила? И сейчас она не интересуется ни дочкой, ни внучкой, даже где они живут не знает, только молится день и ночь. Разве это вера?
Граф замолчал, наливая себе пиво и отламывая кусочек рыбки, не ожидал он такого вопроса от Михайлова. Чего угодно — не этого. А Михайлов молчал, рассуждая про себя о том, что встречал он разных людей на войне. Верующих и не верующих, убивали тех и других. Одни считали — помогла выжить вера, другие — удача и профессионализм. Были и такие, которым осточертело все, лезли они на рожон, искали смерти и оставались живы…
Все это сложно объяснить, практически невозможно, у Михайлова была своя точка зрения на веру Божию и, наверное, она не противоречила истинной вере. Что толку от пустых поклонов и молитв? Не это бросится на весы — дела и поступки. По ним будет судить Господь — куда направить твою душу: в рай или ад. А вера должна помогать, направлять человека на созидание и творение благих дел. И если нельзя остановить преступника другим путем — благим делом станет убить его. Неправильно, считал Николай, кто понимает «не убий», как догму. Все должно служить людям, в этом и заключается истинная вера, рассуждал Михайлов. Без веры — пуст человек… Все заповеди Господа — истинны, необходимо правильно понимать их. Не укради… Но разве украсть военный секрет у врага — не благое дело, если это действительно враг, захватчик, оккупант?
Христиане верят в одного Бога, но и у них есть большие расхождения в вере. У католиков рождество в декабре, а у православных в январе — разный отсчет времени. Кто-то из них не прав, а может, не правы и обе стороны. Но многие детдомовцы не знают своего настоящего дня рождения, и уж это точно не мешает жить им хорошо или плохо, не от знания даты рождения зависит жизнь.
Мысли перескакивали с одного на другое. Христианство, ислам, буддизм…
— Что-то ты, Николай Петрович, задумался, — оторвал его от раздумий Граф, — наверное опять революция в какой-нибудь научной области назревает?
— Да нет, — отмахнулся Михайлов, — церковь давно хочет, что бы я высказался по поводу…
— Верить или не верить? — перебил его Александр.
— Можно и так сказать, — ответил Николай, — но надо еще свои мысли систематизировать. Нине-то одной не скучно дома станет? — перескочил он на другое.
— Не знаю, — неопределенно ответил Граф, — если хочет — пусть работать идет, против не буду.
— А может пусть лучше учится, частную школу буду строить, Вика этим займется. Кадры потребуются… Образование никогда не помешает в жизни.
— Не знаю, — повторил Александр, — подскажу ей эту мысль, может и заинтересуется. Не знаю, как насчет педагогической деятельности, но учиться, скорее всего, пойдет.
Граф посмотрел на закат — солнце уже не было видно, но оранжевый отсвет еще оставался на чистом горизонте, предвещая на следующий день ясную и жаркую погоду. Ему почему-то стало тоскливо, захотелось вдруг чего-то необычного — он сам не понимал чего и почему. Может потому, что так рано отрывали у него дочь, отправляя на работу, но он сам хотел этого и гордился тем, что она такая умница.
— Пойдем, в бильярд сыграем, — предложил Михайлов, видя в его глазах грусть, но не стал спрашивать.
— Пойдем, — ответил Граф, вставая и потягиваясь, разминая тело. Он понял, что тоска от безделья, молодое и сильное тело искало выход энергии, хотя бы такой.
* * *
В понедельник Тимофеев собрал своих заместителей и некоторых начальников отделов. Представляя Виктора и Оксану, как своих помощников, пояснил, что ни один правовой или экономический вопрос не будет решаться без их участия, ни один документ не будет подписан без их визы.
Многие внутренне восприняли это в штыки, но открыто возражать губернатору никто не решился, считая, что с мальцами как-нибудь справятся.
Но следующий же день показал ошибочность такой позиции и многие работники, получившие через секретариат назад исполняемые документы, растерялись и разошлись в оценочных мнениях. Каждый из них в душе признал правоту «больших малышей», как их теперь называли, но далеко не все заставили себя подчиниться предъявляемым требованиям, амбициозно считая, что не семилетним детям учить профессионалов.
А «большие малыши» словно и не замечали этого, накладывая свои резолюции вроде таких: «пункт не проработан», «расхождение с приказом?…», «экономически не обосновано, так как…».
Но сроки поджимали, люди первое время злились не на себя, а на «больших малышей»: «Где он этот чертов приказ выкопал»? Понимая, что придется устранять несоответствия, сердились, злились, но делали. Производительность труда снизилась, но качество стало отменным.
Постепенно люди втянулись, и стали лучше выполнять свою работу, не отписываясь и не лишь бы, как бы — этот номер уже не пролазил. Труднее всех пережили переходный период теоретики. Люди, которых считали настоящими профессионалами и которые в действительности оторвались от практики. Умеющие красиво говорить, они по существу не апеллировали ничем, кроме призывных лозунгов: увеличить, повысить, качественнее, серьезнее, интенсивнее…
Таких работников Оксана и Виктор считали бесполезными. Более того — вредными, ибо они отнимали время и силы. С несколькими работниками пришлось расстаться, несколько — ушли сами. С трудом, постепенно складывался работоспособный коллектив, решающий поставленные задачи.