Вошла Лена, неся поднос с кофе и легкий завтрак, одетая в такой же полупрозрачный халатик, но зеленого цвета, под которым ничего не было.
Михайлов устроился по-турецки на кровати, Лена налила кофе. Медленно жуя хлеб, густо намазанный икрой и колбаску, он наслаждался, иногда прикрывая веки. Татьяна, севшая сзади, теплыми пальцами слегка перебирала мышцы его шеи, медленно переходя на плечевой пояс и все более сдвигая халат. Он вынул руки из рукавов и мелкими глотками пил кофе. Лена легким движением пальцев, едва прикасаясь, пробежалась по внутренней поверхности его бедра, будто ток пронзил его мышцы, уходя в промежность и вырастая бугром на плавках. Перед глазами встали Алла Борисовна с Викой. Может видение уйдет с напряжением…
Кофе расплескалось, Лена взяла салфетку, но капельки с живота стала убирать губами. Чувствуя дрожание ее языка, он откинулся на спину, приподнимая таз. Плавки быстро исчезли с него, Лена наклонилась над ним, и он мощно вошел в нее снизу. Запрокидывая голову назад, она постанывала все громче, пока, наконец, не закричала от пульсирующего внутри молота.
Михайлов закурил сигарету, девушки с разных сторон по очереди затягивались дымом.
Выкурив одну на троих, Татьяна, нежно касаясь сосками его груди, стала опускаться ниже и ниже. За ней, внутри его, медленно катилась теплая волна, ища выхода и, найдя его, поднялась ввысь.
Опрокинув ее навзничь, он вошел в нее, наслаждаясь медленными глубокими движениями, которые становились все резче и быстрее, дыхание тяжелело и замерло, трепещущее тело отдавало последние соки.
Лежа на спине с прикрытыми веками, он представил себе шум прибоя, вокруг щебетали русалки, ласково прикасаясь к нему своими плавниками и сберегая покой, медленно превращаясь в расплывчатые, но узнаваемые родные лица. Ему захотелось быть с ними, обнимать и ласкать их, его опять охватывало желание. Михайлов открыл глаза, увидел Татьяну с Леной — желание исчезло.
Ставшие родными, образы не покидали его даже здесь, и он понял, что таким способом от них не избавиться. Да и нужно ли? Но мир прекрасен и нужно жить, подумал он, глянув на дипломат и мобильник. Лена, проследив его взгляд, взяла телефон.
— Вот здесь есть наклейка — это номер вашего телефона, когда запомните, оторвете. Вот эта кнопка — запрограммированный номер Александра Анатольевича, эта — наш скромный домик, будем всегда рады видеть вас, — она улыбнулась, — хотите позвонить?
— Нет, — покачал головой Михайлов, глянув на часы — было 12.
Его потянуло к Петровым, внутри заныло не снимающейся болью. Секс с девушками только разбередил душу, особенно когда он представил Аллочку с Викой на их месте. Стыд и боль заполнили его всего…
— Машина есть? — спросил он.
— Хотите съездить?
Он кивнул.
— Машина будет ждать вас у подъезда.
Михайлов стал одеваться, взяв мобильник и дипломат, предупредил:
— Вернусь к трем.
Выйдя на улицу, он вдохнул свежий воздух, наполняя им легкие до отказа. Небольшой морозец бодрил, поднимая упавшее настроение, хрустящий снег отливал белизной, слепя глаза, привыкшие к городской саже. К нему подъехала машина.
— Добрый день, доктор, — открывая дверку темно-синей «Вольво», сказал водитель.
«Вот и у меня теперь есть кличка», — грустно подумал он, садясь в машину.
— Сначала к маме Александра Анатольевича.
Водитель кивнул и машина тронулась.
— Как тебя зовут?
— Все зовут Танцором, а вообще я Миша.
Ехали молча, Михайлов любовался зимним лесом, красотой сосен, присыпанных снегом, его первозданной чистотой. В городе такого нет, выпавший снег очень быстро сереет от копоти предприятий, песка и соли, которыми посыпают улицы.
Километров через пять выехали на трассу, 20-ый километр, отметил Михайлов.
Подъезжая к дому, водитель позвонил:
— Это Танцор, я с доктором, встречай.
Качок открыл дверь, и они вошли. Михайлов увидел старушку, которая невообразимо изменилась. Бледность и желтизна исчезли, лицо наливалось здоровьем с удивительной быстротой, и на вид ей было около 65-ти. А вчера я ей дал 80, подумал он.
— Доктор, как хорошо, что вы приехали, — она обняла его и повела в комнату, — я так рада, так рада, не знаю, как и благодарить вас! — и, не слушая его, достала маленькую иконку, — это Николай Чудотворец, пусть он будет у вас дома, оберегает и помогает в благих делах. Да хранит тебя Господь! Она перекрестила его.
— Я заехал на минутку, узнать, как здоровье.
— Вот и сынок также — заскочит, чмокнет в щеку и бежать, все дела, дела… А здоровье — сами видите, да хранит вас Господь и убережет от всякой напасти. Она снова перекрестила его и обняла.
Михайлов с Танцором вышли.
— Сейчас домой, — он объяснил, где живет.
Оставив водителя в машине, Михайлов поднялся к себе, вскипятил чайник, налил кружку растворимого кофе с молоком и стал обдумывать вчерашний день.
Было хорошо и плохо. Хорошо, что он встретил Александра и помог его матери, теперь он поможет ему, уже помог — дал 50 тысяч и телефон. Мафия — не администрация, добро помнит и чтит, теперь он под ее крышей. От него могут потребовать одного — вылечить подстреленного бандита, не сообщая о ранении в милицию. Лечить — его профессиональный долг независимо от убеждений, веры и деятельности. Промолчать — не большое преступление, тем более, что морально народ здоровее разложившейся элиты, способной из-за денег на все.
Плохо — убеждения с возрастом если и меняются, то с трудом, а по его убеждениям: мафия приносит зло. Но легальная мафия вреда народу приносит больше, у нее только две характеристики — хищение и пустословие при наличии власти. Разве был наказан Горбачев, разваливший Союз, повергший народ на социальное дно? Кто принес вреда больше — Горбачев или мафия, которую он сам расплодил, создал для нее условия? И разве не он является крестным отцом всех бомжей и безработных России, нищеты и развала? Разве меченный сидит в тюрьме, когда ему место на виселице? Но он здравствует и жирует! Мир перевернулся… Большинство уже ничего не решает, решает денежное меньшинство, которое не думает о низеньком человечке с бегающими маслеными глазками плохо. Михайлов ненавидел Горбачева за то, что он, отомкнув дверь демократии, бросил свой народ, дал возможность проходимцам безнаказанно хапать, ввергнул его в бездну, из которой выбираться — ой, как долго…
Он вздохнул и, открыв дипломат, оторопел — там было 50 тысяч, но не рублей, как он думал, а долларов. Теперь придется петь под их дудку и, решив все-таки быть независимым, насколько это возможно, засобирался, пора ехать.
Подъехав к коттеджу, он увидел машину Александра. Уже приехал, подумал он, заходя в дом.
Они плотно пообедали, не ведя деловых разговоров, Александр обсуждал последние новости о затонувшем атомном подводном крейсере «Курск».
— Журналистам лишь бы потрепаться, загнуть покруче: Путин на место аварии не вылетел — значит, и рейтинг его упал и о народе не печется и так далее и тому подобное, брехуны… Что они в этом понимают и вообще — в чем они понимают, кроме, как из говна сенсацию сделать? Извини, не к столу сказано. Киселева считал раньше беспристрастным журналистом, с удовольствием его «Итоги» смотрел, а как до дела дошло — куда все девалось? Забижают бедное НТВ, вымогают денежки засранцы. Мы, дескать, не отрицаем, что должны 200 миллионов, но это только повод Путину и Касьянову подмять нас чужими руками, контролировать передачи… Где же хваленая киселевская объективная реальность? Должен — плати! И не надо примешивать политику, цензуру и прочее дерьмо. 200 миллионов — не 200 рублей, ой, как расставаться не хочется. А зачем платить? Благо — экран всегда под рукой, из мошенника всегда можно быстренько переделаться в политически гонимого. И правду только они говорили, и наезжают на них зря, на бедненьких, и дело шьют. Плевать хочется, — сделал вывод Александр.
— Да, Киселев тоже упал в моих глазах ниже канализации.
— Как, как ты сказал — ниже канализации? — Александр захохотал, — не слышал такого выражения, надо запомнить.
— А Путин — подполковник ФСБ и наверняка попадал в ситуацию, когда надо работать, а тут начальство на шее висит, практической помощи никакой, кроме дерганья. И правильно, что не поехал он в Мурманск и Видяево, нечего политическую пыль пускать. Журналистам потрепаться, Думе позаседать, комиссию создать. Бездельники, — констатировал Михайлов. — Нельзя мешать специалистам, когда им и так жарко… Тупых наверху нет, тупое лицо Клебанова совсем не говорит о том, что он тупорылый.
Они закурили, каждый думая о своем. Александру вспомнился завод, где он начинал свой трудовой путь, а Николаю Петровичу — Афганистан.
Тогда он еще был молоденьким лейтенантом, когда к нему прямо в операционную ввалила целая куча людей — какой-то большой чин из Москвы приехал. Залез, чуть ли не мордой в операционную рану, посмотреть ему захотелось… Без халата, без маски… грязь сплошная. Начмед стоит рядом — молчит… Солдат потом от заражения умер. Вот и помощь практическая… Не спасли воина и обещанные новые антибиотики.
Михайлов вздохнул и посмотрел на часы. «Что-то темнит Саша, скоро 5 часов, а он о деле ни слова».
Александр словно почувствовал и то же глянул на часы.
— Мы обдумали то, что ты сказал вчера, — начал он, — и решили помочь. Зарегистрируем ООО на твое имя, пока найдем помещение, где можно принимать больных и начнем строить тебе клинику. С лицензированием тоже поможем, наши юристы все сделают. Нужно обсудить детали.
— Я слушаю.
— По какой специальности лицензироваться?
— Я хирург.
— Что необходимо учесть при проектировании клиники, как ты ее себе представляешь?
— Может быть, я замахиваюсь на слишком большое, но, думаю, мы найдем общий язык. Я бы хотел иметь стационар на 50 коек, 50 % люксовые палаты с телевизором, холодильником и так далее. Обычные бытовые помещения, но без столовой — утром положили, вечером выписали, пусть кормятся сами. Буфет, конечно, можно организовать, но не обязательно. Операционная с основной аппаратурой — бестеневая лампа, кардиограф, аппарат искусственного дыхания, хирургический стол естественно. Из инструментов достаточно малого хирургического набора. Да — автоклав еще. Ничего лишнего не нужно. Смотровая, приемная и мой кабинет, небольшая ординаторская, бухгалтерия, комната отдыха. В основном — все. Более 50-ти больных за день я принять не смогу.
Хотелось бы иметь в этом здании или рядом еще один подъезд — мои жилые помещения, где не стыдно будет принять иностранного профессора или, например, конгрессмена. Рассчитываю 10 % коек профилировать на иностранцев, богатых бизнесменов, политиков. Это меньшинство принесет далеко не малый доход.
— Да-а-а! Размах у тебя, конечно, солидный, но и дело не малое, с выходом на мировой уровень, экономить здесь, наверное, неуместно.
— Ты, Саша, не правильно понимаешь позицию — это мировой уровень будет равняться на эту клинику — и никак иначе.
— Да-а-а, — снова протянул Саша, — но Лаптев хотел узнать твой способ лечения, захотят узнать его и иностранцы, журналисты с тебя не слезут…
— А я и не собираюсь его скрывать, на международной конференции врачей расскажу свою методику, а Лаптеву я не сказал, потому что он сейчас не поймет, я могу только загреметь в психушку. Да и врач он тараканий, не лечебник, санфак окончил, где оперативная хирургия, как предмет, вообще не преподается. Напишут такие санитарники диссертации о влиянии дуста на нервную систему таракана и ходят, кичатся, народ дурят. Остепененный доктор… тьфу… плевать хочется.
Михайлов даже поморщился, а Александр от души засмеялся.
— Но тогда ты не будешь единственным и элитным, твой способ начнут использовать, естественно упадут доходы. В России нет частных хирургических клиник не потому, что они не разрешены, а потому, что они не рентабельны, убыточны на данном этапе развития нашего общества.
— Методика моя проста, Саша, научно объяснима и будет понятна врачам России и мира. Но вот воспользоваться ею они не смогут, по крайней мере, еще лет пятьдесят. А пока я буду поступать с больными, как с твоей матерью.
— В смысле?
— Мне пришлось сначала усыпить ее, затем вскрыть живот и убрать опухоль с метастазами, потом вскрыть грудную клетку и убрать стеноз митрального клапана. Зашить так, что бы остался след, небольшой рубец, а мог бы и без следа.
— Ты разрезал ее? — Александр ошеломленно смотрел на Михайлова.
— А как же я мог достать опухоль, не просочилась же она через кожу? Ты же сам говорил, что слышал о бескровных операциях.
— Невероятно… Слышать одно… Если бы я не видел здоровую мать, я бы не поверил. Да и сейчас мне кажется, что ты это сделал как-то не так. Но я посмотрел потом, что ты выбросил в мусор. Какая-то болонь, изъеденная оспой, а внутри вообще хренотень с сыром. В жизни такого мяса не видывал…
Михайлов задохнулся:
— Ой, держи меня, умру сейчас со смеху… Мясо… Леону Измайлову и Мише Задорнову — до тебя, как до Луны. Это же опухоль… Ладно, смотри, но ты должен мне дать слово, что никогда и никому не расскажешь об увиденном.
Александр кивнул. Михайлов поднял руку и на предплечье у Саши появился длинный глубокий разрез, обнажая кость, который стал быстро затягиваться и исчез без следа.
Александр упал в обморок.
— Я не думал, что ты такой хлипкий, — сказал Михайлов приходящему в себя Саше, — подумаешь, ранки испугался. И методика простая — разрезал, убрал не нужное, зашил. А небольшой рубец я буду оставлять — меньше вопросов. Понятно?
И смотря на одуревшего, вертящего и трогающего руку Сашу, Михайлов рассмеялся снова.
— Я еще хочу кое-что обсудить.
Александр опять кивнул головой, говорить, видимо, пока не мог.
— Деньги, которые пойдут на строительство, необходимо оформить долгосрочным кредитом, оговорить так же вашу долю прибыли.
— Договоримся, — он смог ответить только после стакана минералки, — а сейчас поедем, нас ждут.
— Кто?
— Один очень влиятельный человек.
— В законе?
— Да-а-а, — неопределенно протянул Александр, — догадался?
— Выходит так. А ты?
— Я почти, но пока еще нет.
— Расскажи мне о нем.
— Все его зовут Бром.
— А по батюшке?
— Виктор Павлович. В молодости он имел привычку, думая, бурчать что-то наподобие б-р-р-о-м, потом избавился от нее, но кличка осталась.
— В медицине бром и его препараты — это успокаивающее средство.
— Если кто расшалится — он точно успокоит, — усмехнулся Александр, — а сейчас поедем, нам пора.
Они поехали на разных машинах, Александр объяснил, что потом поедет еще по делам, а Михайлова отвезут домой или куда скажет, предложил пожить у него, будет не скучно. Николай поблагодарил, но отказался.
Они подъехали не к дому или коттеджу, как предполагал Михайлов, а к ресторану.
— Это Виктор Павлович, — представил его Саша.
— Вот ты какой, доктор! Присаживайся, не говорю — садись, не люблю этого слова.
На Михайлова изучающе смотрел мужчина лет 65-ти, почти абсолютно седой, с очень волевым выражением лица и мягким голосом. Особенно бросались его глаза — не карие, а черные, бездонные, ощупывающие и проникающие внутрь. Никто не выдерживал его взгляда, обладая даром гипноза, он узнавал о человеке всю правду, и невозможно было ему солгать.
Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, Бром не выдержал и отвел взгляд. Это ему не понравилось, и он занервничал, поняв, что встретил более сильного человека.
Александр не заметил их волевой борьбы и не мог этого понять, он не обладал биоэнергетическими или гипнотическими способностями. Это несколько успокоило Брома, но и Михайлов внушил ему, что не является конкурентом.
— Спасибо, Виктор Павлович, что решили помочь мне. Мы с Александром обсудили все вопросы, только один остался открытым — какова ваша доля от прибыли, официально я с вами связан не буду.
— Как бы ты решил? — прощупывал его Бром.
— Вложенные средства возвращаются полностью, без процентов. Обычно вы берете от 5 до 10 %, но здесь беспроцентная ссуда, возможны услуги… Думаю, реальная сумма — 15 % от дохода. Можно и по-другому — я возвращаю вложенную вами сумму, плюс еще 50 % и все.