— Ой, какая ты глупая, Алка, — развязно-весело начала гостья, чтобы дать себе время успокоиться. — Ты мне веришь? Так вот, я свидетельствую, у твоего благодетеля много работы. Ты даже не представляешь, как ему трудно. Он и дома работает? Ой, как много книг! И все техническая литература.
Любе казалось, что ее слова звучат откровенно-фальшиво и Алла легко почувствует эту фальшь, но отступать было некуда, она должна была действовать напролом. И, повернувшись к столу, продолжала тем же тоном:
— Все-таки умный твой Оскар. Так много читать.
Она сняла с ближней стопки книгу, вторую, третью и вдруг на какое-то время потеряла дар речи — в ее руках был учебник для танкистов, на потрепанной обложке которого проступали сквозь грязные маслянистые пятна четкие буквы знакомого заглавия: «Т-6 «ТИГР». Материальная часть, боевое использование, технический уход».
Это был тот экземпляр, который гауптман Верк отобрал у предводителя «Отряда непобедимых» Тимура Строкатова, сына начальника городской вспомогательной полиции.
Люба пробыла в гостях у своей подруги довольно долго, а когда уходила, книга осталась на письменном столе в той же стопке, на том же месте — третья сверху.
А утром жетон № 17 вместе с инструментом получил листочки, свернутые в тонкую трубочку.
— Оригинал и перевод... — шепнула Люба.
Шевелев взглянул на кладовщицу, увидел темные круги под ее глазами и, не найдя слов выразить изумление, восхищение, благодарность, сказал растроганно:
— Ну, дочка...
Делай, как я!
«Тигр» стоял на площадке готовности, обчищенный, обмытый, с закрашенными ссадинами. Угловатый, неуклюжий корпус его едва заметно вибрировал от работы мотора — водитель то увеличивал, то уменьшал обороты. Именинниками выглядели и члены экипажа. Их было четверо: командир танка лейтенант Бегнер, башнер-наводчик фельдфебель Густав, водитель рядовой Карл и механик — пухлый блондин с нашивками ефрейтора на погонах. Недоставало пятого — радиста-заряжающего, он погиб в последнем бою, и на его место еще никто не был назначен.
В праздничном настроении находился и начальник рембазы. Верк не спеша прохаживался с Бегнером возле танка и, сдержанно улыбаясь, рассказывал что-то, очевидно, приятное для них обоих.
Любе хорошо была видна эта картина — площадка готовности находились напротив окон кладовой. Видела она и фигуры пленных, работавших на своих местах у других танков. Однажды ей показалось, что невдалеке от «тигра» прошел ее знакомый, пленный со шрамом на щеке, носивший жетон № 17. В списке он именовался Шевелевым Иваном С. На что надеются этот человек и его друзья? Ведь, как она поняла, все их надежды каким-то образом связаны с танком «тигр», а танк этот сейчас уйдет с территории рембазы. Сколько волнений испытали они, готовясь к чему-то чрезвычайно отчаянному, сколько переживаний выпало на ее долю. И вот наступил тот тяжелый, огорчительный момент, когда приходится признать, что все их усилия, смертельный риск, какому они подвергали себя долгое время, оказались напрасными, бесполезными.
Точно такие же мысли одолевали Полудневого. Роман находился метрах в сорока от «тигра», помогал двум пленным ремонтникам снимать неисправный каток с поднятого одним бортом на домкратах танка Т-4.
Лицо его потемнело от злости — «тигр» с того момента, как его заправили горючим, все время был окружен немцами — сытыми, сильными, вооруженными, и это лишало лейтенанта даже самого малого шанса завладеть машиной. Тем не менее Полудневый с утра подавал Шевелеву знаки соблюдать готовность номер один, и Иван Степанович все время стерег взглядом своего старшого, готовый немедленно выполнить любой его приказ.
Имелся у Полудневого на примете еще один кандидат в помощники — Григорий Петухов, но, зная характер этого шального парня, Роман решил держать его в неведении до самого последнего момента. Петух человек рисковый, долго раздумывать не будет, поймет и согласится с ходу. На его долю, возможно, выпадет обязанность стукнуть чем-нибудь тяжелым по голове зазевавшегося гитлеровца, а после этого нырнуть в люк, закрыть крышку. Сумеет! Только бы оказался в нужный момент под рукой. А скажи ему заранее, будет пороть горячку, сам изведется и тебе нервы издергает.
Конечно, по-прежнему все зависело от случая, фортуны. Однако похоже было, что фортуна повернулась спиной к Полудневому. Выполняя свою работу, он ухитрялся все время следить за тем, что делается возле «тигра», и настроение его ухудшалось с каждой минутой. По всем приметам «тигр» покидал базу. Так и есть, экипаж грузит магазины с патронами для пулеметов, несколько снарядов, занимает в танке свои места. У башни, держась за скобу, пристроился мастер Хопф. Начальник рембазы машет рукой, и часовые откатывают стальные ежи, открывают ворота.
Взревев мотором, «тигр» разворачивается, лейтенант Бегнер, почти по пояс высунувшийся из люка, приветственно помахивает рукой столпившимся на площадке мастерам, и танк выезжает с базы, оставив на земле два рубчатых следа от гусениц.
Вслед за танком выезжает на своем стареньком «оппель-капитане» гауптман, и часовые снова закрывают ежами проезд.
К мрачному, подавленному неудачей Полудневому подошел Шевелев — видимо, догадался, в каком состоянии находится его старшой.
— Видел? Можно было что сделать? — прошептал лейтенант.
— Никто тебя не винит.
— Хорошо было вашему комику придумывать, расписывать. Вот он — был и ушел, только след оставил.
— Так ведь не совсем, — сказал Иван Степанович. — Вернется.
— Откуда известно? — недоверчиво зыркнул на него цыганским глазом Полудневый.
Иван Степанович кое-чему научился у Ключевского.
— Вещички они свои не забрали, налегке отправились. И без рукопожатий...
«Точно! — пронеслось в голове у Полудневого. — Будут танк обкатывать, пушку, может быть, опробуют. Вернутся. Обязательно вернутся».
И действительно, через несколько часов «тигр» вернулся на базу.
Он снова стал на площадке готовности, развернувшись носом к воротам — тяжелый, разогретый, как бы покрытый испариной, с протертыми до блеска траками, с комками дерна, заброшенными гусеницами на бухту стального буксирного троса, закрепленную на корме. Был чем-то похож он на молодого сытого битюга, которого тренировки ради хорошо погоняли по лугу. Довольные танкисты и мистер Хопф вылазили из люка, одобрительно хлопали ладонями по броне, прыгали на землю.
Прием экипажем отремонтированного танка состоялся.
В этот момент раздались три удара о подвешенный на проволоке кусок рельса, возвещавшие о том, что обеденный перерыв пленных закончился. Полудневый оказался невдалеке от Григория Петухова и подал ему знак приблизиться.
Раскачиваясь на длинных ногах, подошел Петух, высокий, с впалой грудью, в обвязанных проволокой ботинках с негнущимися деревянными подошвами, придававшими его походке что-то странное, комическое, как будто он шагал по гладкому льду и все время боялся поскользнуться.
Они не были друзьями. Но Полудневый покорил Григория презрением к власти проклятой пайки и дубинки барачного старосты. Григорий Петухов добровольно пошел в подчинение к этому смуглому, черному, точно обугленному человеку и гордился, когда Полудневый поручал ему что-либо или просто уделял внимание.
— Женат, кажется? — спросил лейтенант, рассеянно глядя в сторону. Он старался сохранять такой вид, чтобы со стороны их разговор с Петуховым казался бы случайным, пустячным.
— Ну?
— Есть шанс увидеться с женкой...
Петух испуганно, недоумевающе посмотрел на лейтенанта и тут же торопливо сказал:
— Понятно...
Но он не понял, он просто поверил, доверился Полудневому. Как всегда. Полудневый ведь никогда не шутил ради шутки.
— Поглядывай на меня. По первому знаку — на помощь.
— Понятно. — Теперь-то Петуху кое-что стало ясно.
— Не подведешь?
Григорий, в избытке нахлынувших на него чувств, не нашел нужных слов, а только издал горловой звук, похожий одновременно и на хриплый смех, и на рыдание.
— Надеюсь на тебя, Гриша... — прочувствованно сказал Роман.
И тронулось, завертелось вокруг лейтенанта Полудневого, как карусель вокруг опорного, держащего все на себе столба.
Сперва медленно, очень медленно.
Чистят два танкиста пушку «тигра» — значит, провели где-то за городом пробную стрельбу. Закончили, надевают новенький кожаный надульный чехол. Молодцы!
Наводчик вылез из башни, оставляет люк открытым. Хорошо!
Командир танка что-то внушает пухлому механику, строго грозя пальцем, затем, повеселев, дает какое-то распоряжение мастеру Хопфу и уходит в контору, прихватив с собой наводчика. Замечательно — только два члена экипажа остались у танка!
Что будет делать мастер Хопф? Мастер Хопф, поговорив с танкистом-механиком, направляется к бригаде, ремонтирующей Т-3, и с довольным видом что-то сообщает мастеру этой бригады. Он оповещает о чем-то приятном и других своих коллег. Похоже, что в конторе организуется малый сабантуй. Конечно! Гитлеровцы собираются отпраздновать окончание ремонта «тигра». Лучше не придумаешь!
Возле танка двое. Водитель лезет в свой люк, запускает мотор. Собирается ехать куда-то? Нет, часовые у ворот не проявляют намерения убрать ежи. Просто водитель и механик решили еще раз опробовать на разных режимах мотор. Пожалуйста, не возбраняется, мотор должен работать надежно...
И вдруг кто-то бьет Полудневого по лицу. Перед ним взбешенный мастер Рильке. Ага, мастер Рильке дважды окликал, подзывал к себе ремонтного рабочего жетон № 28, а жетон № 28 в это время глазел по сторонам, увлекался чем-то посторонним и не слышал приказа мастера. Черт знает что! За жетоном № 28 это замечается не впервые... Рильке кричит, бьет еще раз по лицу пленного, а «провинившийся», лейтенант советских танковых войск Роман Полудневый, стоит перед мерзким гитлеровцем, вытянув руки по швам. Он вынесет это испытание... Он будет стоять так, если даже мастер Рильке превратит его лицо в кровавое месиво. Он должен вытерпеть.
И Полудневый вытерпел, удержал себя, не заехал тяжелым ключом в ненавистную морду гитлеровца. Молодец, лейтенант Полудневый!
Слегка успокоившись, Рильке втолковывает пленным, что после замены неисправных катков они должны будут подтащить к танку траки, уложить их на земле под катками и соединить в гусеницу. Чтобы к его возвращению эта работа была закончена. Роман ест глазами начальство. Он воплощение покорности и послушания. Будет сделано, господин Рильке! Слово мастера есть закон!
Рильке скрывается в дверях конторы. Полудневый медленным движением вытирает тыльной стороной ладони кровь на губах и, будто бы он не совсем верно истолковал приказ мастера, хватает крюк, устремляется к воротам, где сложены в штабеля траки.
— Куда ты? — кричат ему пленные из его бригады. — Сперва нужно заменить еще два катка.
Полудневый точно не слышит. Он идет-ковыляет мимо «тигра», даже не поворачивая головы в ту сторону, но боковым зрением видит, что у танка по-прежнему дежурят двое: водитель — в открытом люке видно его сосредоточенное лицо, — прислушивающийся к работе мотора, и механик, который стоит перед люком, кричит что-то водителю, показывает на пальцах. Если бы отошел в сторонку этот толстяк, если бы вылез на минутку водитель...
В сознании рисуется такая соблазнительная картина: «тигр», заправленный горючим, загруженный боеприпасами и трехдневным сухим пайком для танкистов, покинули на несколько минут все члены экипажа, люки гостеприимно открыты, мотор работает. Садись и кати! Но Полудневый знает, такая идеальная ситуация вряд ли когда-либо может возникнуть. Нужно довольствоваться тем, что есть, лучшего случая не будет. Давай, Ромка, начинай, ставь на карту все, что есть у тебя и у твоих друзей.
И Полудневый, найдя глазами Шевелева, подает ему знак команду: «Делай, как я!»
В руках у Полудневого длинный тонкий крюк. Трак-звено танковой гусеницы — тяжел. Нести его на руках, передвигать по земле, направляя и подгоняя к другим тракам, неудобно. Кто-то из немецких мастеров предложил использовать для этой цели длинные крюки из толстой стальной проволоки с загнутым и слегка заостренным концом. Прихватил пленный крюком трак и тащит его, как салазки. Этим же крюком, не нагибаясь лишний раз, можно довернуть трак, подтянуть, точно сомкнуть с другим. Это не только облегчало, но и ускоряло работу.
Полудневый тащит подхваченный крюком трак. Навстречу ему с таким же крюком идет к штабелям Шевелев. Их пути пересеклись невдалеке от «тигра», один оказался левее танка, другой — правее. Полудневый одобрительно кивает головой: маневр правильный, здесь-то они и будут встречаться, это исходный рубеж для нападения.
Роман подтаскивает трак к своему танку и, не обращая внимания на недовольное бурчание, упреки товарищей по бригаде, сменяющих катки, поворачивается, чтобы идти за новым траком, и не может поверить своим глазам — танкист-механик шествует к чистенькой деревянной будочке с надписью на русском языке: «Только для немцев».
А Шевелев уже тащит трак от ворот.
А последние два мастера скрываются в дверях конторы.
Только часовые на воротах.
И тот, что в «гнезде» над крышей.
И бледное лицо девушки-кладовщицы в окне...
Вот он, долгожданный шанс, другого такого не будет. Действовать. Немая команда Шевелеву: «Делай, как я! Делай, как я!»
Пока ничего особенного: два пленных с невозмутимым видом, даже не глядя в сторону «тигра», идут навстречу. Один тащит на крюке трак, другой — с разбитыми, опухшими губами — волочит по земле такой же блестящий тонкий крюк, идет за траком. Они работают, они выполняют приказ мастера...
Приближаются друг к другу.
— Держи крепче крюк, — еще издали негромко и как можно спокойнее говорит Полудневый. — Вытащим гада.
Неожиданно движения двух пленных становятся быстрыми, плавными, слаженными и даже изящными. Они будто выполняют сцену из какого-то балета. Шевелевым брошен трак, точно сам он соскочил с крюка, Полудневый делает на одной ноге поворот. Оба они оказываются рядом. Четыре стремительных, скользящих, бесшумных шага к танку — и они перед открытым люком, из которого выглядывает лицо водителя, еще не успевшего ни удивиться, ни испугаться. Внезапный одновременный выпад, точно при фехтовании рапирами, и два тонких блестящих крюка, как две стальные змеи, влетают в открытый люк.
Крюк Шевелева сразу же зацепил хорошо, «с мясом», а крюк Полудневого скользит по коже куртки. Роман дважды дергает им, и, наконец, «подсечка» удается. Но мгновение упущено, гитлеровец успевает упереться руками о края люка, опешив от неожиданности, он все же сопротивляется яростно, молча, изо всех сил.
— Пету-ух!! — кричит Полудневый.
Петухов уже возле них, хватает своей длинной рукой водителя за шиворот, и гитлеровец вылетает из люка, как торпеда, шлепается упитанным телом на твердую, утрамбованную землю.
Только тут из его горла вырывается отчаянный крик, но Петухов коротким ударом ноги загоняет в его открытую пасть почти половину деревянной подошвы своего ботинка, и крик сменяется хрипом, бульканием.
Полудневый уже на месте водителя, закрывает дверцу люка. Иван Степанович утонул в люке башни. Петухов бросается вслед за ним, но в спешке вместо того, чтобы опустить в люк обе ноги сразу, сунул сперва левую, а правая оказалась вверху возле головы. Он дергает ее вниз, но в таком положении человеку, не имеющему навыка циркового акробата, не так-то легко проникнуть в танк через узкую горловину люка.
Уже поднялся шум, уже к «тигру» бежали часовой от ворот и выскочивший из будочки танкист-механик, уже кто-то из мастеров появился на крыльце конторы, уже Полудневый начал сдавать машину назад, а голова Петуха и его нога, обутая в ботинок с огромной, окровавленной деревянной подошвой, все еще не могли скрыться в люке. Петуху помог Иван Степанович, он дернул его изо всех сил вниз, и тот проскочил через горловину. Но в люке уже показалась рука с пистолетом, хлопнул выстрел, пуля звякнула о металл. Петух все же успел схватиться за рукоятку закрывающего устройства и потянул ее вниз, в сторону. Однако люк не закрывался полностью.