— Почему вы так смотрите на меня? — спросил я удивленно.
— Нельзя совмещать несовместимое, — загадочно ответила девушка. — Это очень опасно.
— Пардон — не въехал… О чем речь?
— Аура вашей квартиры не приемлет тот оберег, который вы носите на груди.
Оба-на! Приехали. Она что, видит сквозь одежду? И при чем тут аура?
— Вы что, экстрасенс? — спросил я c подковыркой.
— Да, у меня есть некоторые способности… — спокойно ответила девушка. — Поэтому советую избавиться от оберега как можно скорее. Или вам нужно переехать на другую квартиру. Иначе в один прекрасный момент две разнонаправленные силы сойдутся в последней битве. И вы или сойдете с ума, или останетесь калекой на всю оставшуюся жизнь.
— Послушайте! — вскричал я рассерженно. — Что вы несете?! Аура… оберег… силы сойдутся в последней битве… и выйдет мне кирдык. Просто карманный Армагеддон какой-то. Это же чушь! Вы и впрямь во все это верите?
— Алексей, я действительно чувствую, что вас окружает зло, — мягко сказала Мария. — Оно везде, но оберег просто фонтанирует злобными флюидами. Понимаю, в это трудно поверить, но я желаю вам, боевому товарищу моего бедного брата, добра. Послушайте меня, пожалуйста. Это же так просто. Если для вас этот оберег очень дорог, снимите его и положите в какую-нибудь металлическую шкатулку. И сразу почувствуете, что вам стало гораздо легче.
— Ладно, сниму… потом, — буркнул я, чтобы не вдаваться в дальнейшую полемику. — А пока сварю кофе… как и обещал.
«Просто Мария» оказалась экстрасенсом! Час от часу не легче. В последнее время меня окружают сплошь колдуны, знахарки, сатанисты, Фредди Крюгеры, бандиты, а теперь еще и экстрасенсы. За что?!
Издав этот «крик души», я принялся колдовать над кухонной плитой, и вскоре кухню наполнил восхитительный запах кофе.
За окном опускались сумерки. Что ж, еще один день можно вычеркнуть из жизни. Вычеркнуть без сожалений — больно уж хлопотным он выдался. Впрочем, как знать, может, когда-нибудь я буду вспоминать его с благоговением и ностальгией…
Глава 15
И снова «Фредди»
Ночь выдалась беспокойной. Я три раза поднимался и выходил на кухню покурить, чего раньше в ночное время никогда не случалось. (За исключением армейских будней. Там, если сидишь и не куришь, а просто отдыхаешь, значит, ты бездельничаешь, и отцы-командиры всегда найдут тебе работенку, чтобы жизнь не казалась медом. Поэтому смоление цигарки в любое время дня и ночи вошло в привычку.)
Мария ушла в десять часов вечера, когда уже совсем стемнело. Наверное, я мог бы ее оставить на ночевку, возможно, и она была бы не против, но между нами стоял образ Сашки Чернавина, ее покойного брата, и мне вовсе не хотелось выглядеть подлецом в его глазах. Я вдруг подумал, что упокоившиеся могут за нами наблюдать; конечно же это был бзик, но в последнее время я стал замечать, что становлюсь чересчур суеверным. Поэтому я решил оставить все как есть и не форсировать события, хотя девушка сильно запала мне в душу. Несмотря на строгий вид, от нее исходило мягкое душистое тепло, словно от сдобной булочки, которую только что достали из печи.
У меня были женщины, не одна и не две, но я относился к своим любовным приключениям чересчур легко, не желая обременять себя какими-либо обязательствами. Впрочем, девушки и сами не очень рвались надеть на себя семейный хомут. Видимо, что-то сломалось в современной жизни, и семья уже не была самой большой ценностью, как прежде, у наших стариков. Молодежь (а я уже считал себя едва не дедом) жила по принципу собачьей стаи — побегали, порезвились, по-быстрому совокупились и разбежались до следующего раза. Никаких принципов и обязательств. Похоже, скоро мы вообще превратимся в животных, смыслом жизни которых будет лишь добрый харч и разные житейские блага.
Но Мария точно была не такой. Понятное дело, я мог ошибаться, однако сердце мне подсказывало, что она является приятным исключением из общего правила. И этот момент вносил сумятицу в мою бедную душу, которая и так была переполнена терзаниями и сомнениями.
Я курил и думал. Нет, не о Марии. С ней все было ясно — она должна быть в стороне от моих проблем. Я размышлял о том, что мне дальше делать. Внезапная слабость и обморок не только внесли коррективы в мои планы, но и заставили взглянуть на ситуацию по-новому. Может, и впрямь нужно прислушаться к совету Георгия Кузьмича и сходить в церковь? Я уже несколько раз намеревался это сделать, но что-то меня сдерживало.
Оберег я все-таки снял, как посоветовала Мария, и положил его в железную шкатулку. Легче от этого мне не стало, хотя, если честно, перышко, подаренное Пехой, уже начало меня пугать. Что-то было с ним не так. И вообще — со мной творилось нечто непонятное.
Я уже определил, когда начались эти непонятки, — после смерти Африкана. По здравом размышлении я начал подозревать, что старик заколдовал меня. Но это было нелепо, невероятно! От всей этой истории попахивало мистикой. Да что там попахивало — несло как из выгребной ямы!
Мистика занимательно смотрится только в кино. Но когда она вторгается в жизнь человека, в ней нет ничего хорошего.
Судя по тому, что сказала Мария, в моей квартире сплелись две враждебные мистические силы. Одна — как я понимал — это перышко Пехи, вторая — аура самой квартиры. (Не исключено, что навеянная Африканом, потому как до этого никакой чертовщины в моем жилище не наблюдалось.) С одной стороны, вроде бы все лежит на виду — не исключено, что амулет моего боевого друга имеет отношение к религии вуду. Что само по себе является дьявольщиной. Читали, знаем. Ну а касаемо Африкана, колдуна-характерника, так здесь вообще все понятно. Его дух (чистый или нечистый, поди знай) пропитал нашу квартиру от потолка до пола. И когда эти два враждебных начала столкнутся…
Я потушил окурок и пошел под холодный душ — чтобы остудить голову, которая разогрелась от мыслей словно утюг. Все равно уже начало светать, а сна не было ни в одном глазу. Физически я уже восстановился полностью, однако голова все еще была тяжелая, но журчание воды постепенно настраивало мой мыслительный процесс в нужном направлении. Я вдруг понял, что меня загоняют в угол и если не проявлю инициативу, а буду исполнять роль жертвы, то мне придет конец.
Это ясное осознание ситуации пришло откуда-то со стороны; оно вплыло в мозги как светлое облачко и спросило: «Мужик ты, Алекс Богданов, или чмо?!» Все это время я плыл по течению, лишь фиксируя события и уворачиваясь от тумаков. Действия врага нужно упреждать. И если раньше я изображал из себя частного детектива, то теперь мне нужно стать терминатором.
То, что моим противником является Воловик, я уже почти не сомневался. Но почему этот сукин сын не пришел ко мне и не сказал: «Так, мол, и так, Алексей Михайлович, у меня есть к вам предложение…»? Конечно, что представляет собой оберег Африкана, за которым идет такая кровавая охота, я понятия не имел. И все равно, по крайней мере, мы потолковали бы с Воловиком и, глядишь, пришли бы к какому-нибудь консенсусу. А теперь между нами гора трупов и состояние официально необъявленной войны.
Открыв холодильник, я тяжело вздохнул — там стояла лишь одна мамкина капуста. При всем уважении к овощам и фруктам, ими не насытишься, тем более что я сильно проголодался. Мой организм буквально вопил, бунтовал каждой клеточкой, требуя существенного подкрепления. Наверное, виной тому был вчерашний упадок сил.
Я едва дождался девяти утра. Все это время я пил чай, чтобы обмануть чувство голода. Но голодный спазм отпускал меня на считаные минуты, а затем снова впивался своими острыми когтями в стенки желудка, да так, что я уже готов был сожрать даже капусту, хотя перед глазами у меня стоял кусок жареного мяса.
Дверь Маруськиного заведения была закрыта. Я сначала звонил, потом начал стучать кулаком, а затем и вовсе, разозлившись, пнул ее несколько раз ногой.
— Какая зараза ломает дверь?! — Маруська вылетела из кафе, словно разъяренная фурия.
— Не зараза, а некий Алексей Михайлович Богданов.
— Ты?!
— А что тебя удивляет? Я ведь тоже холостяк, как и большинство твоих клиентов. Хочу позавтракать.
— Разбежался… У меня сегодня банкет. Так что завтрак отменяется.
— Маруська, ты хочешь, чтобы я умер голодной смертью? Дай хоть кусок буженины. Иначе упаду на ступеньки «Минутки» и не встану.
— А и правда, ты что-то чересчур бледный… Заболел, что ли?
— Вроде того. Вчера скорая забирала.
— Ах ты господи! — закудахтала Маруська. — Что же раньше-то не сказал?
— Вот я и говорю.
— Входи, входи, зайчик! Ужо для тебя я что-нибудь найду…
Спустя полчаса, рассказав Маруське о своих больничных злоключениях (это было непременной прелюдией перед принятием пищи), я уплетал жаркое, да так, что за ушами трещало. У Маруськи глаза полезли на лоб, после того как я два раза попросил добавки. А когда под кофе я стрескал миску пирожков с капустой, она и вовсе офигела.
— Ты точно больной, — сказала Маруська. — Обжорством. Я читала, что у каждого человека внутри сидит ген обжорства. Обычно он спит, но когда просыпается, то человек пухнет как на дрожжах, и никакие диеты ему не помогают.
— Это у меня от стресса. Надеюсь, потом зловредный ген снова уснет. Иначе у меня не хватит никаких денег, чтобы его прокормить.
— Хватит, ты теперь богатенький Буратино.
Я понял, что и до Маруськи дошли слухи о завещании Африкана и о том, что я стал миллионером.
— Богатство человека — это его друзья, — ответил я ханжеским тоном. — Вот ты, например. Приютила меня, обогрела, накормила…
— Не бесплатно! — отрезала Маруська.
— Кто бы сомневался… — Я ухмыльнулся. — Ты своего никогда не упустишь.
— Перестань измываться над бедной беззащитной женщиной! Тебя бы в мою шкуру. Ты даже не представляешь, как все это благополучие достается, какой ценой. Менты задолбали. А там еще пожарники, санэпидемстанция, налоговая… Чтоб им всем пусто было!
— Плачь больше, деньги слезу любят. Но я понимаю тебя, — поспешил я добавить, потому что Маруська начала заводиться; это можно было понять по тому, как ярко вспыхнули ее глазищи. — Одинокой женщине всегда тяжело, а уж тебе — и подавно. Мелкий бизнес в нашей стране — это как чемодан без ручки. И тащить его невыносимо тяжело, и бросить жалко.
— Жалеешь меня?
— Конечно. Ты же мой друг.
— А ты женись на мне. И сразу мне станет легче. Да и тебе тоже. Вдвоем чемодан тащить сподручней.
— Тебе что, швейцар срочно понадобился? Так я могу порекомендовать надежного человека.
— Да иди ты!..
— Маруська, я не думаю, что ты это серьезно сказала — насчет женитьбы. Я пока не готов к таким свершениям, а ты, насколько мне известно, мужиками уже объелась. И вообще, мы с тобой как в той известной песне поется: «…наша нежность и наша дружба сильнее страсти, больше чем любовь».
— Ну да, вам, мужикам, хорошо так говорить… Приходишь домой в двенадцатом часу ночи уставшая как собака, а там и постель согреть некому, не говоря уже о чем-то большем.
Чтобы не усугублять ситуацию, я промолчал, лишь тяжело вздохнул и покивал, тем самым соглашаясь с Маруськой, что ее жизнь мрачна и безрадостна и нет никаких намеков на перемену.
— А в нашем микрорайоне еще одна паршивая новость… — сказала Маруська после небольшой паузы.
— Если ты о повышении оплаты за коммунальные услуги, то это уже далеко не новость. Власть имеет нас как хочет. Во всех позах.
— Нет, я не об этом. Чирик помер.
— Как?! — воскликнул я, сраженный наповал.
Еще вчера он был при полном здравии и, судя по его наглой мордуленции, даже не помышлял о близкой кончине.
— Молча, — ответила Маруська. — Нажрался своей водяры и врезал дуба. Под забором. Утром его обнаружил сторож супермаркета. Жалко парня…
Воловик занялся зачисткой… Все концы обрубил. Теперь к нему даже на хромой козе не подъедешь. Ни одного свидетеля. Вот гад!
— Это его-то жалко? Ну ты даешь… Никчемный человечишко, вор и пьянчуга.
— Какой ты жестокий! — рассердилась Маруська.
— Не жестокий, а справедливый. Два года назад кто-то забрался в твою «Минутку» и вынес всю железную посуду. И если бы я не сообразил, что она находится в пункте приема металлолома, и не взял «жучка», который им заведует, за горло, то это воровство вылилось бы тебе в хорошую копеечку. Не догадываешься, кто были эти воры?
— Догадываюсь… — буркнула Маруська. — И все равно мне жалко его.
— Вольному воля… Может, ты и права. Пусть теперь его судит другой судья. Ладно, мне пора. Вот денежка. Спасибо, что спасла меня от голодной смерти.
— Я не тебя спасла, а дверь кафе. Иначе ты ее просто вынес бы.
— И то верно… Подставляй щечку. Видишь, моя благодарность не знает границ.
— Иди уже… подлиза.
Погода была чудесной, и жизнь показалась мне гораздо светлее и приятнее, чем с раннего утра. Но тут мне на ум пришел Чирик, и я помрачнел. Хорошо бы заглянуть в заключение медэксперта… Я был почти уверен, что смерть Чирика приключилась не только от водки. Может, поинтересоваться у Завенягина?
С какой стати? Не хватало, чтобы он начал подозревать меня в смерти еще и этого ворюги. Пусть его. По крайней мере, смерть Чирика послужила мне очередным напоминанием: бди, Алекс Богданов, бди днем и ночью, чтобы и тебя не понесли вперед ногами. Но самым паршивым было то, что я не мог даже попросить защиту. Мне нечего было предъявить ментам, кроме своих догадок и умозаключений.
А еще из головы у меня не выходила «просто Мария». Если ночью мои мысли были сосредоточены на другом, то сейчас ее образ будто нарисовался передо мной — светлый и прозрачный. Уходя, она не оставила мне номера своего телефона. Сказала лишь: «Я сама позвоню…» Мне не хотелось быть чересчур назойливым, и я сделал вид, что поверил ей. Но мне почему-то подумалось, что наша случайная встреча была первой и последней. К концу вечера Мария вдруг стала холодной и отчужденной. Неужели я сделал промашку, не предложив ей остаться на ночь?
Такое случается. Женщины народ мнительный. Видя мою инертность, она могла подумать, что не нравится мне. Тем более что я вел себя чересчур по-джентльменски. Но иначе я не мог. Ведь она была сестрой моего боевого друга. А после того как это выяснилось, наша встреча и вовсе превратилась в поминки. Тут уж стало не до веселья и тем более — не до кобеляжа.
— Парниша! Ау!
Голос над самым ухом заставил меня вздрогнуть.
Я оглянулся и увидел запыхавшуюся Милочку Кошкину.
— Уф! Еле догнала тебя… — Она достала из сумочки кружевной платочек и помахала им, словно веером. — Ты куда так торопишься? Никак чайник на включенной плите забыл?
— Почему ты так решила?
— Знакомая ситуация.
— Ошибаешься. Просто я позавтракал в «Минутке» и теперь хочу поваляться, чтобы жирок завязался.
— Небось Маруська для тебя накрыла дастархан как для самого дорогого гостя. Она давно на тебя глаз кинула, это все знают. Маруське давно замуж пора, но, увы, ей попадаются только ветреники — такие, как ты.
— Между прочим, я не замечал, что Маруська имеет на меня виды.
— А это потому, что все мужики тупые. Вас нужно брать за рога, как баранов, и вести под венец. Иначе вы никогда не отелитесь и не сподобитесь на решительный шаг. Мужику проще прикинуться дурачком, чем брать на себя ответственность за семью.
— Да ты, Милка, философ. Книжки, случаем, не кропаешь?
— Времени нету. Бегаю за такими, как ты, чтобы копейку заработать. Почему не звонишь? Ведь обещал.
— По поводу?..
— Вот! Я же говорила, что мужиков нужно брать за рога. Повод у нас с тобой один, к сожалению, — продажа квартиры, доставшейся тебе в наследство.
— Не продается! — отрезал я решительно.
— Алекс, ты в своем уме?! Знаешь, сколько за нее дают?
— Не знаю и знать не хочу.
— Хамите, мальчиша. Когда я озвучу сумму, ты выпадешь в осадок. Я раскрутила клиента на всю катушку. Потом оценишь. Ну что, говорить?