Турецкий изучал список ателье, собственноручно распечатанный из Интернета Николаем Львовичем Баткиным. Во как, выдающийся биолог тоже пользуется Всемирной паутиной.
"Намеля. Лазаревский пер, 8. 289-15-16
Вилар. Москва, ул. Студенческая, д. 26. 240-71-22
Центр моды «Ольховка». 267-64-28
Побас. Новокузьминская 1-я ул., 27/12. 371-14-00
Наш стиль. Нахимовский проспект, 35. 124-12-79
Наш стиль. Нагорная, 33. 127-18-23
Юпитер– стиль. Шипиловская улица, 18. 486-58-18
Эра. Каширское шоссе, 5, к. 1. 113-24-56
Классика. Болотниковская, 21, стр. 1. 310-62-01".
Черт возьми. А ведь у Баткина времени было в обрез. Он мог и не подозревать, что запьет и никуда не поедет. И уж тем более он не подозревал, что его похитят. Значит, что? Значит, он должен был действовать максимально рационально.
Турецкий в очередной раз изучил список. Лазаревский переулок – это где-то возле Сущевского Вала, далеко – и от работы далеко, и от дома. Студенческая? Далеко. Новокузьминская? Вообще у черта на рогах, название само за себя говорит – Кузьминская, да еще и «ново». Нагорная? Хорошее название. И теплее. Где-то рядом с Нахимовским проспектом, кажется… Шипиловская? Вообще неизвестно, что такое. Каширское шоссе. Вот это уже на что-то похоже. Правда, Каширка длинная, но по ней добираться проще… Что остается, Болотниковская? Это в тех же краях, что и Нагорная. Можно одним холостым выстрелом двух зайцев убить. Только зря это. Если Баткин Москву нормально знает (а почему же нет, если он здесь всю жизнь прожил), то поедет на Каширку.
Турецкий позвонил Федоренко:
– Михаил, бери карандаш, записывай. Я не со своего телефона, так что обойдемся без фамилий. Возможно, наш клиент заказывал себе фрак в этом заведении. Захвати его фото. Узнай все подробности. Один ли он был, не звонил ли ему кто в это время, ну и так далее. Так, а что там у нас с дворником?
– Черт, ручка не пишет… С дворником практически по нулям, я только что Вячеславу Ивановичу докладывал, там…
– Если Слава в курсе, то не повторяйся. Просто запиши для меня – позже подъеду, прочитаю. Нашел карандаш? Диктую: «Эра…»
Повесив трубку, Турецкий задумался. Как-то все немного нескладно пока получается. Впрочем, все равно, лучше, чем ничего. Кому-то он хотел сегодня позвонить? Ах да… Набрал по памяти семь цифр. Не ошибся ли? Услышав женский голос, понял, что нет.
– Как дела в Шереметьеве?
– А кто это? – сказала она.
– Почему бы, Ирочка, нам с вами не поужинать сегодня в каком-нибудь уютном ресторанчике? Скажем, в «Спецбуфете No 7»?
– Почему-то так и думала, что вы сегодня позвоните, – сказала Богучаева. – Я буду свободна после семи. Давайте встретимся прямо там в половине девятого, я запомнила, это ведь в Доме на набережной, да?
– Ирочка, одумайтесь, – страстно призвал Турецкий. – Салат «Осоавиахим»! «Шашлык, которым гурийские чабаны угощали товарища Сталина, скрывавшегося от жандармов»! И язык в сметанном соусе «якобинец»!!! А про селедочку «Краснофлотскую» из буфета штаба Центробалта можно и умолчать.
Взгляд Турецкого снова упал на листок со списком ателье. А что, если не угадал, если послал Федоренко не туда? Ну что ж, это значит только, что Баткин не слишком практичный человек, что, кстати, и так соответствует истине (держит дома прислугу, зато ездит на развалюхе), и, значит, проверим и остальные лавочки. Если только это вообще что-то даст. Куда поехать Мише, после того как на Каширке будет прокол? Шипиловская, Шипиловская, а ведь где-то он слышал недавно… О черт. Да ведь на Шипиловской живет дворничиха Николишина, а значит, это совсем рядом с домом Баткина!
Турецкий набрал Федоренко. Подумал несколько секунд, дал отбой и позвонил прямо в ателье «Юпитер-стиль».
– Ну? – невежливо сказал женский голос.
Турецкий усомнился, туда ли он попал, и неуверенно пробормотал:
– Я тут у вас на прошлой неделе фрак заказывал…
– Фамилие ваше как?
– Баткин. Эн Эл Баткин. Я у вас в прошлую пятницу был…
– Помолчите, не мешайте… Так, вот оно «бэ». Бердянский… Бондарев… Бондаренко… Баткин… Ну наконец-то! – завопил женский голос. – Объявился, слава тебе господи! Вы забирать его думаете или нет? Это же срочный заказ был – мы лучшего мастера из больницы вытащили! И даже телефона не оставили! Столько крови нам попортили, а теперь и забирать не хотите?!
– Понимаете, – сказал Турецкий, когда тетка на том конце провода прервалась, чтобы набрать воздуха в легкие для новой атаки, – я хотел сказать, что я сильно растолстел за это время, так что придется вам его перешить на пару размеров.
После этого он набрал Федоренко:
– Миша, ты где?
– В ателье. Сан Борисыч, я тут всех на уши поставил, они ужасно перепугались, что потеряли наш фрак. Пока не могут найти. Что будем делать, я долго не продержусь.
– Миша, сматывайся оттуда, это не наше ателье. Записывай новый адрес…
Через полчаса пришел Будников. Видно, нелегко ему даются эти эксперименты, подумал Турецкий, глядя на серую физиономию доктора биологических наук. Осунулся мужик всего за два часа. Будников, поймав взгляд Турецкого, махнул рукой:
– Без Николая Львовича все идет через пень колоду. Подождите еще пятнадцать минут, я душ приму, и пойдем обедать, хорошо?
Турецкий время терять больше не стал, спустился на улицу, пошел к машине. Там осталось подзарядное устройство для телефона.
…После душа Будников был уже другим человеком. Хоть и по-прежнему немного нескладный, но уже вполне ухоженный и владеющий собой.
В столовой, которая могла бы вместить человек сто разом, было занято меньше десяти столиков. Турецкий взял борщ с пампушками, Будников – холодную телятину с картофелем и отварными овощами. Некоторое время сосредоточенно ели. Потом Турецкий сказал:
– Здесь не курят, разумеется? Тогда подождите, а то я уж занемог.
Он сходил в туалет и с чувством выкурил одну за другой две сигареты. Ничего, пусть профессор помается. Вернулся. Будников, однако, не выказывал признаков нетерпения. Они пошли обратно в кабинет.
– Анатолий Вячеславович, есть две версии, объясняющие исчезновение Баткина. Одна бытовая – то есть с человеком случилось внезапное несчастье, болезнь, он попал под машину, утонул, ударился головой и лежит где-то в беспамятстве, ну и так далее. И вторая, наверно, еще более неприятная, – это похищение Баткина предполагаемыми террористами или научными конкурентами.
– Что более неприятно – это еще вопрос, – с мрачным юмором заметил Будников. – Если Николая Львовича похитили, то, скорей всего, он жив, мертвый Баткин им не нужен.
– Вы сказали – им?
Будников молчал.
– Что вы имели в виду?
Будников по-прежнему молчал.
– Анатолий Вячеславович, мы так не договаривались!
– А мы никак не договаривались! – взорвался Будников. – Несете тут черт знает что!
– Ну так поправьте меня! – заорал в свою очередь Турецкий. – Я же в вашей науке ни хрена не понимаю! Как же вы хотите, чтобы я Баткина нашел?! Или, может быть, вы не хотите? Вы лично, Анатолий Вячеславович Будников, а?
Будников довольно неожиданно успокоился. Впрочем, Турецкий, у которого эта вспышка была рассчитанной игрой, а не естественной реакцией, уже заметил, что для его собеседника такая аритмия характерна.
– Давайте поговорим о вашей лаборатории. Утечка смертоносных вирусов из хранилища исключена?
– Абсолютно.
– Меня радует ваша уверенность, – вздохнул Турецкий.
– Доступ в лабораторию, где хранится российская коллекция штаммов, закрыт даже большинству сотрудников института. Даже когда туда для инспекции приезжают представители Всемирной организации здравоохранения, предварительное согласование проходит на правительственном уровне.
– Ни хрена себе.
– Вот именно.
– Но насколько существование вашего института, этой страшной лаборатории, вообще безопасно?
– Во-первых, для этого имеется специальное инженерное обеспечение, которое позволяет закачивать воздух в корпуса из окружающей среды, а не наоборот. То есть все, что здесь вырабатывается, здесь и остается. Во-вторых, каждый, кто входит в корпус с лабораторией, недавно вакцинирован. Это относится даже к пожарным.
– А что, прививки, сделанной в детстве, уже недостаточно? – удивился Турецкий.
– Нет. Вирусы, с которыми мы здесь имеем дело, недостаточно изучены, чтобы так рисковать. Весь допущенный к работе с особо опасными вирусами персонал прививается регулярно раз в три года, причем каждый раз принципиально новыми вакцинами, которые существуют пока только в лабораторных количествах. Затем – санпропускник…
Турецкий подумал, что «особо опасные вирусы» звучит не хуже, чем «особо опасные преступники».
– …Каждый день перед началом работы осматриваются кожные покровы сотрудника. Не должно быть ни малейшей царапины или ссадины. Если у кого-то поднимается температура или возникают какие-то прочие физиологические отклонения от нормы, его немедленно изолируют. Рядом со зданием института находится и карантинный корпус, и инфекционный стационар. Все это отвечает требованиям Всемирной организации здравоохранения.
– А что это вообще такое?
– Это довольно серьезная сила, довольно влиятельная. Вот вам пример, чтобы было понятно. В 1967 году Всемирная организация здравоохранения, ВОЗ, в Женеве приняла программу полного искоренения натуральной оспы во всем мире. Осуществление массовой вакцинации и проведение карантинных мероприятий привело к постепенному снижению заболеваемости. В мае 1980-го именно ВОЗ объявила о полной ликвидации этой особо опасной инфекции. С тех пор было зарегистрировано лишь несколько случаев гибели людей от оспы. Они были связаны с лабораторным заражением исследователей или явились результатом осложнений после прививки.
– То есть эта ВОЗ победила оспу?
– В каком-то смысле да. Но как бы эта победа не оказалась пирровой. Дело в том, что оспопрививание с тех пор стало необязательным. И это самый главный грех ВОЗ, результаты этого непрогнозируемы.
– Что за открытие сделал Баткин?
– Он понял, что вирус оспы видоизменился до неузнаваемости. И от этого стал намного опасней.
– А почему вирус изменился?
– Да потому, что сама природа ведет с нами непрекращающуюся биологическую войну. Не человеческий терроризм, не всякие там бен ладены и хаттабы, а сама природа оказалась террористом номер один!
– Первый раз такое слышу, – пробормотал Турецкий.
– Еще бы! Каждые десять лет мы открываем до тридцати новых инфекционных болезней. Мы оказались не готовы противостоять инфекциям до такой степени, что из чисто медицинской темы эта проблема становится политической. И кто поймет это позже других – неминуемо войну проиграет.
– Да что вы все пугаете, – разнервничался Турецкий. – Проиграет кому?
– Вот в этом весь вопрос. Предугадать противника почти нереально. Эйфория по случаю искоренения оспы совсем расслабила здравоохранение всех стран. Сегодня достаточно зараженному оспой фанатику сесть в обычный самолет – и вспышки заболевания – буквально через десять – двадцать часов возникнут в разных концах земного шара!
– Самолет? – озадаченно повторил Турецкий. – Почему вы заговорили про самолет?
– Ну я не знаю, метро, если угодно. Любой транспорт.
– Очень странно, что вы заговорили про самолет, – наседал Турецкий.
– Да что вы пристали?! Сейчас про самолеты только ленивый не говорит! Они же валятся, как сосульки весной.
– Очень образное сравнение, хотя и не смешно. Но я не понимаю, что же такого грандиозного в том, что ваш Баткин рассмотрел очередную мировую угрозу? Мало у нас их раньше было? Что толку-то? А противоядие он от этого придумал?!
– То, что придумал Николай Львович, – с достоинством сказал Будников, – гораздо лучше. – Баткин завершил работу над созданием принципиально новой системы диагностики любых биологических агентов – биочипов.
– Это имеет какое-то отношение к его Нобелевской премии? – съязвил Турецкий, для которого сказанное было не более чем набором слов.
– Конечно нет, – с презрением ответил Будников. – В случае Баткина это была премия за выслугу лет. Если бы они там узнали, что он сделал… – Он усмехнулся.
– Что может ваш биочип?
Будников угрюмо молчал.
– Анатолий Вячеславович, не будем терять время. Не заставляйте меня добывать очередную президентскую бумагу, санкционирующую ваши показания.
– Это универсальный шпион. Вернее, универсальный анализатор.
– То есть как это?! – опешил Турецкий.
– Биологический, разумеется. Это стеклянная пластина, на которую нанесен особый гель. Он разделен на ячейки размером сто на сто на двадцать микрон. Их может быть от шестисот до нескольких тысяч. В каждой содержатся молекулы-зонды биологических объектов. Если нанести на чип каплю анализируемой жидкости – кровь, плазма, раствор, – родственные молекулы соединяются с теми, что есть на микрочипе. Специальные флуоресцентные добавки позволяют опознать бактерии, вирусы, дефектные гены по свечению. Это дает возможность выполнять сложные анализы за считанные часы вместо нескольких дней или недель. В ситуациях, взрывоопасных различными эпидемиями, биочип Баткина невозможно переоценить. Но теперь с его исчезновением у нас большие проблемы. Биочип существует не столько в реальности, сколько в голове Баткина. Мы уже можем делать некоторые экспресс-анализы, но это лишь десятая часть потенциала. Есть аспекты, не доработанные технически, но которые, как я думаю, Баткин предвидел. В общем, чип вроде как есть, и в то же время без Баткина его вроде как и нет.
– Ох уж мне эти ваши чипы, – вставая, вздохнул Турецкий и, подумав, добавил: – И дэйлы. – Наслаждался он своей шуткой не больше десяти секунд, то есть ровно до того времени, пока Будников не отреагировал:
– Нет никаких «чипов и дэйлов».
– Как это?
– А очень просто. Есть Томас Чиппендейл, – назидательно сказал биолог, по-видимому лишенный чувства юмора в принципе, – это английский мастер мебельного искусства восемнадцатого века.
– Вот что, господин Чиппендейл, устройте мне завтра встречу с лечащим врачом Баткина. Вы понимаете, что именно лечащим?
– Его завтра не будет в городе. Или сегодня, или послезавтра.
Турецкий быстро посмотрел на часы:
– Да, поздновато уже. М-мм… Давайте сегодня. Прямо сейчас можете?
– Предупредить его? – спросил Будников.
– Не надо. Если только вы уверены, что он будет на месте.
– Будет, по четным числам он всегда в офисе допоздна.
– А где это?
– На Большой Пироговской. В Медицинской академии Сеченова.
…При входе на третий этаж висела медная табличка:
Специализированная наркологическая клиника
«ПСИХИЧЕСКОЕ ЗДОРОВЬЕ»
– У меня назначено, – приветливо сказал Будников слегка оторопевшей секретарше и толкнул дверь.
А этот научный сухарь, подумал Турецкий, вовсе не закомплексованный неврастеник, каким хочет казаться. Назначено у нас никак не могло быть.
Войдя в кабинет и увидев там того, кого хотел, – мужчину атлетического сложения с тщательно уложенными волосами, – Будников сделал жест, словно представлял посла дружественной державы:
– Руководитель клиники – Денис Андреевич Спицын – доктор медицинских наук, ведущий научный сотрудник Московского НИИ психиатрии. Александр Борисович – специалист по вопросам безопасности, – сказал Будников бесцветным голосом в полном соответствии с инструкциями Турецкого. Фамилию не назвал, правильно.
– Понимаю, понимаю, по какому вы вопросу, – засуетился Спицын. – Давайте я покажу вам наше хозяйство.
Они пошли по коридору, и Спицын, открывая кабинеты, давал каждому краткую характеристику.
– В общем, как вы уже поняли, здесь у нас консультативно-диагностически# й центр, дневной стационар и элитная психиатрическая клиника.
– Так больные здесь и лежат?
– Есть которые и здесь. Но десять коек VIP-категории у нас в Подмосковье – в Подлипках. Там мы лечим привилегированных клиентов.
– Ну и как же вы там лечите нашего Баткина? – сурово спросил Турецкий.
– У нас большой спектр терапевтических возможностей: психотерапия, современные фармакологические средства, лечебная гимнастика, трудотерапия, художественная и музыкальная терапия. Баткин – наш давний пациент, так что, поверьте, многое уже было. Мы проводили специальную высокоэффективную программу лечения возбуждения, агрессивности, острого психоза, включающую в себя современное нейрофизиологическое и психологическое диагностическое обследование. И, наконец, наша гордость – терапия светолечением.