Набежавшее на луну облако спрятало его лицо. Временами мне казалось, будто прошлое тянет Чейза в одну сторону, а я – в другую.
Иногда прошлое побеждало.
Я дотянулась до места, где сильные мышцы его шеи переходили в плечи, и поцеловала его там. Это всегда отвлекало его. Чейз хрипло выдохнул.
– Ты соленый. – Я постаралась, чтобы мой голос звучал твердо, чтобы ему было за что удержаться. – Тебе надо принять ванну.
Его мышцы немного расслабились.
– Возможно, тебе стоит принять ее вместе со мной. – Я почувствовала, как он усмехнулся мне в шею. – Чтобы удостовериться, что я ничего не пропустил.
У меня в животе запорхали бабочки.
– Возможно, я так и сделаю.
Он замер. Я захихикала. Но при мысли о нас, вместе, у меня пересохло во рту.
– Что ты тут делаешь? – спросила я через минуту.
Чейз выпрямился, и я положила щеку ему на грудь.
– Не спалось. – Он помолчал. – Слишком многое на уме.
Я услышала, как он вздохнул и поскреб свою небритую челюсть. Мои пальцы сплелись в замок за его спиной.
– Ты можешь рассказать мне, – попыталась я.
Он отстранился, хоть я и попробовала его удержать. Было ясно, что ему нужно пространство. Без Чейза мне стало холодно впервые с тех пор, как я пришла на пляж. Воздух вокруг нас изменился и теперь казался холодным и сырым.
В последовавшей тишине вернулся мой сон: раскинувшийся на земле маленький Чейз, истекающий кровью. Меня укололо чувство тревоги. Хотелось бы мне прочитать его мысли; тогда я знала бы, что сказать, чтобы помочь ему и не ощущать такую беспомощность.
– Он никогда бы не пошел с нами, тот солдат. Не знаю, как его звали.
Слова вырвались из него с такой силой, что я подпрыгнула.
– Ты имеешь в виду Харпера.
Он бросил на меня вопросительный взгляд?
У меня засосало под ложечкой. Неужели мы никогда не произносили его имени? Я по сто раз в день слышала его в своей голове, снова и снова, будто мне на спину раз за разом опускалась плеть. Но мы с Чейзом ни разу не сказали его вслух. Мы вообще не говорили о том, что произошло в Чикаго. Но я хотела. Нам нужно было поговорить. Мы не могли притворяться, будто этого никогда не было.
Он отшатнулся на шаг назад.
– Солдата звали Харпером, – быстро сказала я. – Того, в реабилитационном центре Чикаго. Того, которого мы... ну, сам знаешь.
Застрелили.
Он изменился в лице. Изменилась вся его поза. Он стал выглядеть измученным и изломанным, каким я не видела его с тех пор, как он рассказал мне о том, как умерла моя мама. Этого напоминания оказалось достаточно, чтобы меня пронзила боль.
– Его звали Харпер?
– Я... видела его именной значок.
Я непроизвольно обняла себя руками, но сделала усилие и опустила их по бокам.
Чейз отступил к дому, в котором мы устроили лагерь, но когда я последовала за ним, поднял руку. Нечто близкое к панике распирало мою грудь. Казалось, что песок пополз у меня из-под ног.
– Чейз, я...
Он обернулся. На лице мелькнула вымученная улыбка, но быстро исчезла.
– Нам надо двигаться дальше. Если сегодня опять будет дождь, у нас больше не останется шансов отыскать выживших.
– Подожди...
– Он мой дядя, – настаивал Чейз, словно я каким-то образом намекнула, что нам следует прекратить поиски. Я расправила плечи.
– Он взял меня к себе после смерти мамы и папы, – объяснил Чейз. Как будто я не знала. Как будто не присутствовала при том, как дядя приехал забрать его после аварии, в которой погибли его родители. – Он единственная семья, что у меня осталась, Эмбер.
Его слова были словно пощечина.
– А как же я?
– Он мой дядя, – повторил Чейз. Как будто это все объясняло.
– Он бросил тебя, когда тебе было шестнадцать, – сказала я. – В охваченном войной городе. Он научил тебя драться и угонять машины, а потом бросил.
Слова повисли между нами. Я моментально пожалела, что не могу забрать их обратно. Мы даже не знали, был ли дядя Джесс в убежище, жив ли он вообще. Несмотря на то, что он сделал, Чейз любил его, и не дело ругать его воспоминания.
– Это не его вина, – ответил Чейз, глядя на воду. – Он сделал то, что был должен.
Ко мне вернулось другое воспоминание: холм, возвышающийся над серой каменной базой, кисловатые завитки дыма, спиралями поднимающиеся в небо, пистолет у меня в руке.
«Я чертовски хороший солдат. И делаю то, что нужно сделать».
Костяшки моих пальцев побелели, ногти впились в ладони. Такер Моррис произнес эти слова, когда признался в убийстве моей мамы. Чейз не должен их использовать, он совсем не такой, как Такер. Он знает: есть вещи, которые нельзя оправдать.
Но в то же время я понимала, почему Чейз старается оправдать дядю. Если он перестанет, то разочарование и обида затянут его, как зыбучие пески. И поэтому он не останавливался. Он едва спал. Он рвался вперед. Как будто мог бежать вечно.
Я сглотнула комок, стоявший в горле.
– Ты тоже сделал то, что был должен.
В густом предрассветном воздухе скапливался туман, и в умирающем свете звезд я различала тени у Чейза под глазами, влажный ворот его футболки и сжатые кулаки в карманах.
Я нерешительно дотронулась до его плеча и на секунду успела ощутить, как шевельнулись его твердые мускулы, а потом он отстранился.
– Нам пора идти, – сказал он, избегая моего взгляда. – Мы должны выйти пораньше.
Моя рука упала и повисла у бедра.
Я хотела сказать: «Вернись ко мне». Но Чейз был тем убегавшим мальчиком из моего сна, и как бы я ни старалась удержать его, он ускользал от меня.
– Хорошо, – сказала я. – Пойдем будить остальных.
Глава 2
Чейз был прав: собирался дождь.
Ночь освещалась прямым розовым шрамом на горизонте, а из него поднимался нечеткий бледно-желтый призрак солнца. Воздух стал густым, его было трудно вдыхать, он практически лип к коже. Почти так же сильно, как молчание Чейза.
Я уже пожалела, что произнесла имя Харпера, что вообще прочитала его на том дурацком значке. Я попыталась изгнать его из памяти, но чем сильнее я старалась, тем яснее видела его. Отглаженную синюю форму. Румянец на щеках. Молодой солдат, который почти присоединился к нам в реабилитационной клинике Чикаго, но потом испугался. Я ненавидела его страх. Ненавидела то, что он встал у нас на пути, и угрожал сдать нас, и поднял пистолет. Ненавидела, что он вынудил Чейза стрелять, потому что Чейз никогда не сделал бы этого, если бы его не вынудили.
Харпер сам был виноват в своей смерти.
Черные щупальца вины, стягивавшие мою грудь, ослабли. Но на их месте осталось что-то скользкое.
Я говорила себе, что так думать неправильно. Несмотря на то что Харпер был солдатом, он был таким же человеком из плоти и крови, как мы.
Как Такер. Который уже несколько раз искупил свое преступление, но все равно оставался убийцей моей мамы.
Я тряхнула головой, чтобы прояснить мысли. Эти воспоминания сводили меня с ума. Это война, такая же, как Война, которая привела к случившемуся. И если бы Харпер сделал правильный выбор, то остался бы жив. По крайней мере на какое-то время.
Но это все равно не объясняло, как я должна относиться к Такеру.
К тому времени как мы дошли до дома, остальные уже начали просыпаться, и я была рада отвлечься. Они быстро сложились, так как у нас было мало вещей, и, пробормотав несколько слов, мы выдвинулись на юг – в том же направлении, в котором шли с тех пор, как три дня назад увидели следы. Время было на исходе: мы сказали раненым, что вернемся в мини-маркет с новостями через пять дней. Без необходимости вести поиск обратное путешествие будет быстрее, но мы тянули до последнего.
Каждая выемка в песке тщательно осматривалась. Каждый кусок мусора, плавающий в лужах, пристально изучался. Один из них мог оказаться так необходимым нам знаком: следом или выброшенной консервной банкой из-под чьего-то обеда. Никому не хотелось возвращаться с пустыми руками. Но прошел час, может, больше, а следов выживших все еще не было.
Когда пришла моя очередь нести радио, я положила его в мусорный пакет, который закинула на плечо, чтобы начавшийся дождь не намочил аппарат. Вместе с ответственностью пришла паранойя: я была уверена, что пропущу вызов, так что проверяла радио каждые несколько минут, но красная лампочка так и не зажглась зеленым.
Первым до нас донесся запах. Ветер усилился, обещая шторм, и принес с собой отвратительное зловоние смерти.
– Что это? – наконец спросил Билли, натягивая пропитанный потом ворот своей футболки на нос и рот.
Никто не ответил.
Мы замедлили шаг. Чейз, Джек и Крыса вышли вперед, хотя Чейз единственный не вынул пистолет из-под ремня. Рядом со мной Шон предупреждающе положил ладонь на плечо Ребекки, но она проигнорировала его, опираясь на костыли и продолжая ковылять вперед по песку.
Джека чуть не вырвало.
– Рыба, – крикнул он. – Дохлая рыба.
Мы с Билли решили посмотреть, но чем ближе мы подходили, тем тошнотворнее становился запах. Взяв пример с Чейза, я уткнулась носом в сгиб локтя и внезапно остановилась, когда порыв ветра унес туман в сторону.
Песок здесь был не мелким и белым, как когда-то, а черным, раскрашенным волнами липкой нефти, принесенной приливом. Она скапливалась в каждой ямке и переливалась, как перламутр, даже без яркого света. Повсюду на нашем пути валялись покрытые ею животные. Рыбы, черепахи, морские обитатели, которых я не знала. Птицы с измазанными, слипшимися перьями, открытыми клювами и мертвыми глазами. Их не ели даже жуки.
Так продолжалось много миль.
Я подавила приступ тошноты, желчь у меня в горле была с привкусом гнили. Я представила, каково это – захлебнуться нефтью. Как она будет плескаться у меня в легких и покроет стенки моего желудка, такая блестящая и ядовитая. Меня охватило желание повернуть назад, но за спиной у нас оставалось только больше смертей.
Я бросила взгляд на Чейза, который смотрел перед собой, и почувствовала его жалость к этим живым существам.
– Ужасно, – прошептал Билли.
Еще мгновение мы стояли в благоговейном шоке, а затем небо расколол оглушительный раскат грома.
* * *
Если на песке и оставались какие-то следы, их смыло штормом. Поэтому мы ушли от берега и принялись рыскать по кустам и под деревьями рядом с пляжем в поисках обрывков одежды, остатков костра, хоть какого-нибудь свидетельства того, что здесь кто-то проходил. Но дождь усиливался, и скоро наша одежда промокла насквозь. Шум капель заглушал остальные звуки. Я даже не замечала, что Чейз пытается мне что-то сказать, пока он не встал прямо передо мной. Капли водяными шариками отскакивали от его рук.
– Я сказал, Ребекка опять отстает, – повторил он, пока я в который раз проверяла красный мигающий огонек радио. – Шону придется отвести ее обратно в мини-маркет.
Не считая меня и Шона, Чейз был единственным, кто следил за Ребеккой. Сначала остальные обходили ее по широкой дуге, словно она приносила несчастье, но теперь ее присутствие начало их раздражать. Она не была такой мобильной, как мы, что превращало ее в обузу. Большинство даже не удосужились запомнить ее имя.
Я с грустью оглянулась назад, туда, откуда мы пришли. Чейз был прав: Ребекке следовало остаться, как бы сильно я ни желала держать ее в поле зрения. В последний раз, когда нас разлучили, ей причинили боль, так что это был единственный способ, которым я могла обеспечить ее безопасность. И все же, хотя поиски – дело небыстрое, Ребекка двигалась вполовину медленнее нас, особенно через заросли и узловатые корни за пределами пляжа. Скоро она уже не сможет поспевать за нами.
Когда я посмотрела обратно, Чейз уже ушел, растворившись в пелене дождя. Я нахмурилась: он явно беспокоился. Каким-то образом Ребекка стала и его ответственностью.
Рядом шел Билли, и я схватила его за рукав, чтобы привлечь внимание.
– Ты видел Ребекку или Шона?
Он раздраженно огляделся вокруг:
– Они были позади меня.
Вода ручьями стекала с кончиков моих волос, и я откинула их назад и поднесла ладонь козырьком ко лбу. Нас окружала сплошная серость, тусклое освещение лишило цвета даже деревья.
Я рванула сквозь молодую поросль туда, откуда мы пришли. Грязные лужи в просветах между деревьями стали глубже, и при каждом хлюпающем шаге мои носки промокали все больше. Справа от меня находился пляж, наверняка, Ребекка не стала бы пробираться через нефть и мертвых животных. Слева росла густая и высокая трава, и мне подумалось, что в ней может жить все что угодно.
И оно может навредить Ребекке.
– Бекки!
Крик Шона разнесся над мокрым топким полем. Вытянув руки, чтобы очистить путь, я бросилась вперед.
– Шон! Где ты?
Я была рада, что дождь оставался громким. Хоть мы и надеялись отыскать выживших, мы не знали, кто еще прятался в эвакуированной Красной зоне. В последние несколько дней мы старались вести себя как можно тише, чтобы не привлекать ненужного внимания.
Наконец я увидела его – голову и плечи над травой, щекотавшей мою шею. Он лихорадочно озирался и звал Ребекку.
– Что случилось? – спросила я, добравшись до него.
– Она шла сразу за мной, – сказал он и стиснул зубы. Вода заливала его потемневшие волосы и струилась по лицу.
Мы продвинулись еще на десять футов, потом на двадцать, когда трава неожиданно расступилась и перед нами предстала открытая односторонняя улица. Дождевая вода каскадом стекала по широким трещинам в асфальте, в выбоинах росли сорняки, некоторые высотой с меня. На противоположной стороне выстроились заколоченные дома с одинаковыми кирпичными фасадами.
Не успела я пошевелиться, как Шон рывком заставил меня пригнуться. В этих дома мог прятаться кто угодно и целиться в нас из дробовика сквозь одно из разбитых окон. Возможно, даже один из выживших, которых мы преследовали.
Сначала я осмотрела окна, потом – пространство между зданиями. На каждой двери висели плакаты со Статутом. Даже дождю не удалось смыть их с дерева.
– Там!
Шон показал вперед на дорогу, где на желтой центральной линии стояла одинокая фигурка. Не успела я его остановить, как он уже бежал, и, в последний раз посмотрев вокруг, я последовала за ним, не отрывая глаз от домов. Подбегая, мы увидели знакомую шатающуюся походку и два серебристых костыля.
Не замедляя бега, Шон стащил Ребекку с дороги. Она коротко вскрикнула от удивления, а потом стала бороться с ним и свалилась в мокрую траву. Грязь заляпала ее одежду и забрызгала лицо.
– Да что с тобой такое? – орал Шон. – Я же говорил: держаться подальше от дорог.
Ребекка села, вытянув ноги перед собой. Во время падения она выронила костыли, и стали заметны ободранные, кровоточащие участки кожи в тех местах, где костыли обычно крепились к рукам. Я едва удержалась, чтобы не поежиться.
– Боишься, как бы меня не сбила машина?
Чумазая Ребекка с вызовом уставилась на Шона, обведя руками пустую улицу позади нас.
– Да, Бекки. Именно так.
– Перестаньте, – сказала я, вставая между ними. – Никогда не знаешь, кто может прятаться в подобных местах. Он хотел сказать только это.
– Он хотел сказать, что я ребенок. Он хотел сказать только это...
– Может, если бы ты перестала вести себя как...
– Шон! – Я повернулась к нему, показывая вперед. – Иди найди остальных. Мы идем следом.
Шон завел сцепленные в замок руки за шею, потом раздраженно опустил их вниз.
– Хорошо.
В следующую секунду он исчез за стеной травы и дождя.
Сделав глубокий вдох, чтобы набраться терпения, я присела на корточки рядом с Ребеккой.
– Дай посмотрю твои руки.
Она продолжала прижимать руки к телу, вглядываясь в ту сторону, куда ушел Шон. Ее нижняя губа дрожала.
Я потерла грудь, пытаясь разогнать внезапную тяжесть.
– Просто он волнуется за тебя.
– Он меня ненавидит, – сказала она так тихо, что я едва расслышала.
Я схватила ее костыли, чтобы чем-нибудь занять руки. Ребекка этого не говорила, но я знала, что в своих страданиях они винит нас. В сотый раз я повторила себе, что с нами ей было лучше, чем с ФБР, что мы бы не стали возить ее повсюду или выставлять напоказ, для того чтобы убедить население не связываться с сопротивлением. Но видя, как она сидит в грязной луже, с натертыми до красноты руками, даже не пытаясь заслонить лицо от дождя, я не могла не усомниться в себе.