— Это… мой долг… — прошептал Григорян. — Я прикрою…
Старшина не стал спорить. Так действительно будет лучше для всех. Он отстегнул флягу, приставил горлышко к пересохшим губам раненого, тот сделал два больших глотка.
— Товарищ старшина, — раздался за спиной Кожевникова знакомый голосок. — Звали?
Старшина резко обернулся. Перед ним стоял рядовой Мамочкин.
— Ты откуда взялся? — изумился Кожевников. В пылу боя он совсем забыл об этом пареньке.
— С крыши, — по-простецки разведя руки в стороны, ответил рядовой. — Вы ж сами приказали мне на крышу-то полезть, — он чуть ли не оправдывался. — Я туды залез, а тама всех наших убило и пулемет набоку лежит. Я пока с ним разобрался, ленту заправил, смотрю — бегуть.
— Так это ты из пулемета немцев накрыл?!
— Так точно! Дал по ним, — шмыгнул носом Мамочкин. — А щас Ковчук пришел от вас и говорит, что приказываете слазить с крыши и к вам идтить.
— Молодец, рядовой! — искренне похвалил его Кожевников и перевел взгляд на Григоряна: — С «дегтярем» умеешь обращаться?
Раненый слабо кивнул.
— Хорошо, — Кожевников положил ладонь ему на плечо.
— Не подведу. — В глазах Григоряна вдруг блеснул едва уловимый бойцовский огонек.
Кожевников поднялся, давая указания Пахомову:
— Возьми кого-нибудь в помощь. Перенесите его на крышу, дайте флягу с водой, пистолет и несколько гранат и сразу возвращайтесь. Выполняйте.
Затем повернулся к Мамочкину:
— Будешь держаться меня, и ни на шаг не отставай, уяснил?
— Так точно, — озадаченно протянул рядовой.
У двери каптерки Кожевников задержался, еще раз бросил долгий взгляд на Григоряна:
— Прощай, солдат!
— Прощай, старшина!
Кожевников вышел из каптерки. Ему было тяжело оставлять раненых, но важнее всего сейчас сохранить тех солдат, кто еще в строю и может оказать серьезное сопротивление гитлеровцам, не дать врагам окончательно закрепиться в крепости. У него не было сомнений, что командование Красной Армии предпринимает все меры для нанесения решительного удара по немецким захватчикам и помощь к защитникам Брестской крепости прибудет в ближайшее время.
Он оглядел свое «войско» и пересчитал бойцов — пятнадцать оборванных, грязных, измученных напряженными схватками солдат. Растерянные, они смотрели на Кожевникова, ища в его глазах уверенности в том, что он знает, как поступать. Солдаты полагались на большой воинский опыт старшины, он стал для них единственной опорой в столь непростой ситуации и надеждой на то, что они выдюжат.
— Дольше здесь оставаться нельзя, — объявил он пограничникам. — Пока немец в раздумье, что ему с нами делать, будем прорываться в более защищенное место или к другим группам наших солдат. Попробуем пробраться к казематам. Думаю, там еще кто-нибудь есть в живых. Делаем рывок, накрывая противника огнем из всех стволов. Дальше будем смотреть по обстоятельствам. На подготовку к броску даю пять минут. Все ясно?
— Так точно! — в один голос четко ответили бойцы.
Два красноармейца были босыми. Бомбовые удары застали их спящими, и они не успели натянуть сапоги, а потом найти свою обувь в завалах не представлялось возможным. Ступни их были обмотаны каким-то тряпьем, но это не спасало от осколков битого стекла — на ткани виднелись темные пятна, свидетельствуя о порезах.
— Вы, двое, — обратился к ним Кожевников. — Срочно найти обувку!
— Где ж ее взять? — спросил один из солдат, удивленно поднимая брови. — Все разгромлено.
— Снимите с мертвых. Выполняйте!
Многие пограничники сегодня впервые участвовали в настоящем столкновении с врагом, впервые видели убитых и раненых товарищей, но Кожевников отметил, что они, хоть и напуганы, готовы до конца выполнить свой долг. Никаких признаков трусости и паникерства, все вели себя достойно.
Пока бойцы готовились, Кожевников подошел к окну и осмотрелся. Немцы не высовывались, видимо, отдыхали или ждали подкрепления. Самый момент рвануть на них, застать врасплох.
— Можем начинать, товарищ старшина! — Пахомов встал рядом с противоположной стороны окна и тоже внимательно осмотрел улицу
— Григорян на крыше? — спросил его Кожевников.
— Да, — подтвердил сержант. — Занял позицию у пулемета и ждет наших действий.
— Хорошо.
— Патронов ему надолго не хватит, но я ему оставил пять гранат.
Момент настал. Пограничники рассредоточились — шесть человек встали у трех окон с выбитыми решетками, восемь около пролома в стене. Штыки у всех примкнуты, за поясом гранаты.
Старшина немного помедлил, затем дал последний инструктаж:
— По моей команде первые номера закидывают фашистов гранатами. Затем атакуем и, не давая им опомниться, сминаем их линию обороны. Пулеметчик с крыши нас прикрывает. Использовать любое естественное укрытие, держаться группой. Кто отстанет — не обессудьте, возвращаться не сможем, добирайтесь тогда сами. Бить врага беспощадно.
Красноармейцы рассчитались на первый-второй. Кожевников крепко сжал в руках трехлинейку, закрыл глаза, глубоко вдохнул, а затем на выдохе негромко скомандовал:
— Приготовить гранаты… Давай!
Восемь взрывов разорвали зыбкую тишину, взметнув ввысь столбы земли.
— Вперееееед!
Пограничники кинулись наружу с винтовками наперевес — шестеро выпрыгивали из окон, остальные проскакивали в дыру в стене. Она была достаточной большой, но одновременно проскользнуть сквозь нее могло не более двух человек. Однако солдаты действовали слаженно. Сверху, с крыши, по опешившим немцам ударил «дегтярь» Григоряна.
Кожевников выскочил на улицу одним из первых. В воздухе витал едкий запах гари, черный дым разъедал глаза. Красноармейцы палили из винтовок по мечущимся силуэтам гитлеровских пехотинцев.
— Гранаты! — заорал старшина, стараясь перекричать звуки стрельбы.
На этот раз вторые номера красноармейцев метнули во врагов по гранате и тут же залегли. Земля сотрясалась, комья ее сыпались на головы. Дым от взрывов еще не рассеялся, когда спустя секунды пограничники бросились напролом. Шестнадцать отчаянных солдат, готовые уничтожить врага.
Немцы действительно не ожидали такого яростного напора. Они рассчитывали, что массированная артподготовка, бомбежка и стремительный захват крепости сломят волю остававшихся в ней красноармейцев, а потому дрогнули. Все, что они успели сделать, так это пару выстрелов. Разрывы гранат оглушили их, осколки убили и ранили нескольких человек, и они спасовали перед горсткой ощетинившихся штыками красноармейцев.
Кожевников мчался впереди своей маленькой «армии». Из облака темного дыма на него выскочил здоровенный фашист, вскинул к плечу карабин. Пуля просвистела рядом с головой старшины. Сделать второй выстрел немец не успел — штык вонзился ему в живот до упора и так же легко был выдернут из нее. Фашист выронил из рук карабин, со стоном завалился на землю.
Кожевников, не останавливаясь, побежал дальше, к стоящим на пути группы двум пушкам, возле которых суетились начинавшие очухиваться артиллеристы. Краем глаза старшина заметил, что Мамочкин не отстает, держится рядом. Лицо рядового было перекошено от страха и злости.
Один из пушкарей высунулся из-за щитка, рука его с похожей на. колотушку гранатой взметнулась в замахе. Но Мамочкин оказался проворнее. Около уха Кожевникова громыхнул выстрел. Пушкарь замер на мгновение, граната, которую он собирался метнуть в русских, упала возле него, а затем он и сам рухнул замертво.
— Ложись! — проревел старшина, и бойцы бросились на землю, вжались в нее.
Немецкая граната разорвалась буквально под ногами артиллерийского расчета, разметав безжизненные тела.
Пограничники вновь вскочили на ноги. Оставались еще враги у второго орудия. Отряд ворвался на позицию, когда пушкари развернули орудие, но выстрелить в упор еще не успели. Завязался короткий рукопашный бой, в котором численное превосходство было уже на стороне красноармейцев. Артиллерийский расчет немцев за несколько секунд был нанизан на советские штыки. Только одному германцу удалось вырваться. Сержант Пахомов передернул затвор, прицелился и нажал на спусковой крючок. Фашист дернулся всем телом, его крутануло, и он упал на спину, раскинув руки.
К пушке подбежал отставший по пути Мамочкин, споткнулся об лафет и плюхнулся. Начал подниматься на колени, но его тут же вывернуло наизнанку. Плечи молодого солдата судорожно подергивались, он качал головой, то и дело вытирая рукавом рот. Потом поднял виноватые глаза на Кожевникова.
— Все в порядке, сынок, — успокоил его старшина. — В такой передряге и не такие, как ты, блюют. Только не отставай больше.
— Тама из воронки на меня немец бросился, — стараясь отдышаться, проговорил запыхавшийся Мамочкин. — Хотел мне саперной лопаткой башку снести. Настырный такой, гад. Вот я и приотстал, пока пришибал его.
Старшина оглядел своих бойцов:
— Все живы? Никого не зацепило?
— Все на месте, — довольно ухмыльнулся один из солдат. — Струхнули немцы.
Кожевников хотел ему ответить, но его отвлек Пахомов:
— Товарищ старшина, не пробраться нам к горжевым. — Он передал Кожевникову бинокль: — Вон, сами гляньте.
Высунувшись из-за щитка пушки, Кожевников оглядел местность. Горжевые казармы были покрыты облаками дыма. Вокруг них расположились немцы. Их там были десятки, если не сотни. Они окружили засевших внутри пограничников так же, как и их казарму. Минометы, артиллерийские орудия. Прорываться туда бессмысленно, только в другую мясорубку попадешь. Да и подобраться незамеченными по открытой местности практически невозможно.
Старшина перевел взгляд чуть левее. Неподалеку фашисты выжигали огнеметами ДОТ. Струи смертельного огня, которые хорошо было видно издалека, врывались в амбразуры, сжигая внутренности дотла.
— Эх, дать бы по ним из этой пушки, — сквозь зубы прошипел Пахомов.
— Не можем мы, — помотал головой Кожевников. — Только привлечем к себе внимание. И так скоро прознают о прорыве и направят сюда солдат.
Нужно было срочно решать, куда двигаться дальше. Здание курсов спортсменов и кавалеристов полностью разрушено авиаударом, строения догорали, языки пламени устремлялись ввысь. Там, на пепелище, пограничникам делать нечего…
— Можем попробовать пробраться к курсам шоферов Белорусского пограничного округа, — размышлял он вслух. — Там стены крепкие. Отсюда скрытно подойдем к ним.
Старшина прислушался. Со стороны курсов доносилась отчаянная стрельба.
— Значит, сражаются еще шофера, — проговорил Кожевников. — Если пробьемся, объединимся, поможем им.
— Там рядом, в гаражах, наверняка найдется неповрежденный транспорт, — предположил Пахомов. — Попробуем на нем по мосту через Тереспольские ворота в Цитадель прорваться.
Старшина согласно кивнул и обратился к солдатам:
— Быстро обыскать трупы. Брать фляги, перевязочные пакеты и продовольственные пайки. Затем короткими перебежками движемся к зданию курсов шоферов. Постараться себя не обнаруживать, без крайней необходимости огонь не открывать.
Внештатные курсы создали в марте сорок первого года для солдат, желающих повысить свою квалификацию. Их закончил и Гусейн Азизбеков — бывший водитель Сомова, а ныне предатель. Руководил курсами старший лейтенант Мельников — толковый офицер, которого Кожевников хорошо знал. Он надеялся, что именно Мельников сейчас возглавлял там оборону. Задача добраться до казармы была трудной, но выполнимой.
Когда с трупов немцев собрали все, что могло позднее пригодиться, пограничники побежали вперед, пригибаясь и лавируя между деревьями. Теперь каждое деревце, каждый куст, которые были раньше лишь частью пейзажа, обыденной вещью, становились их защитниками.
Кожевников испытывал странные чувства: он находился на своей земле, на острове, который исходил вдоль и поперек, и теперь вынужден прятаться, опасаясь вражеской пули. Его землю топчет своими сапогами фашист, а ему приходится таиться, вместо того чтобы сбросить всю эту нечисть в Буг и утопить там.
«Надо было послушать Сомова, остаться у него, — переживал старшина. — Был бы сейчас рядом с Дашкой, защищал ее».
Только теперь, выбравшись наружу, он увидел катастрофические последствия получасового артобстрела и последующей атаки фашистских войск. Практически все попадавшие в поле зрения постройки были разрушены и горели, повсюду валялись трупы полуодетых красноармейцев.
Судя по доносившемся отзвукам стрельбы, сопротивление захватчикам на Западном острове носило локализованный характер. Немцы рассредоточили свои силы и теперь зачищали территорию от оставшихся групп советских солдат. Основная масса фашистских войск переключилась на Центральный остров. Два других острова Брестской крепости, судя по всему, уже пали.
Пограничники Кожевникова все ближе подбирались к зданию курсов, и отчаянная перестрелка слышалась более явственно. Бойцы внутри мужественно оборонялись. Сколько их там, старшина не знал, но в любом случае вместе драться против наседавших фашистов будет гораздо легче.
Сконцентрировавшись на осаде здания, немцы не замечали крадущихся пограничников. Их было человек двадцать, и они настолько уверовали в свою силу и превосходство, что не ожидали удара с тыла. Командовал ими унтер-офицер.
Кожевников залег в кустарнике, наблюдая за гитлеровцами. Красноармейцы постепенно подтягивались и занимали позицию.
— Стрелять только по моей команде, — тихо распорядился Кожевников, и его приказ был передан по цепочке. — Приготовились… Огонь!
Шестнадцать стволов грянули одновременно. Первым же залпом было убито несколько фашистов. Унтер-офицер вскочил на ноги, растерянно озираясь, и тут же, сраженный пулей, согнулся пополам и упал.
— Вперед! — выкрикнул Кожевников, поднимаясь в атаку.
Красноармейцы последовали за ним, но немецкий пулеметчик среагировал быстро, дал длинную очередь по приближающимся пограничникам, заставив их броситься под укрытие деревьев.
Атака захлебнулась, и ничего поделать было нельзя. Хорошо хоть никто из пограничников не пострадал.
Ситуация осложнилась. Лезть влобовую под пулемет самоубийственно. Кожевников понимал, что, если к немцам подойдут дополнительные силы, его людей здесь, на открытом пространстве, легко зажмут в кольцо, расстреляют из пулеметов и закидают гранатами. Спасения ждать было неоткуда, и Кожевников заколебался, что предпринять. В атаку солдат не поднять, оставаться здесь глупо, отступать некуда. Принял решение ползком пробираться ближе к врагам, ввязываться в перестрелку, в надежде, что бойцы курсов поддержат их огнем из здания. Тогда уже немцы окажутся между двух советских отрядов, и им придется туго.
«Главное, не раскисать, — убеждал он себя. — Вот найдешь дочь, спасешь ее и помирай потом, сколько душе угодно».
Немцы разделились. Одна группа продолжала осаждать казарму шоферов, другая сосредоточила огонь на пограничниках Кожевникова. И хотя численность фашистов здесь оказалась невелика, вооружены они были превосходно, а патронов, в отличие от красноармейцев, не жалели. У пограничников были только винтовки, а у немцев кроме карабинов имелся пулемет и пара МП-40, что давало им серьезный перевес в огневой мощи. Пришлось понемногу отступать, сдавать позиции.
Внезапно слева от казармы взмыла вверх ракета, затем застрекотали ручные «Дегтяревы». Ситуация резко изменилась, немцы вынуждены были рассредоточиться и вести бой на три стороны. Их положение стало совсем незавидным, поскольку и укрыться особо негде было — все хорошо простреливалось.
Кожевников не стал ждать, пока враги очухаются, и поднял свой отряд в атаку. Из зарослей кустарника слева выскочила другая группа советских солдат. Громогласное «Урррааа!», вырвавшееся из десятков глоток, перекрыло даже шум стрельбы. Красноармейцы воспряли духом, с винтовками наперевес ринулись на немцев, схлестнулись с ними в ожесточенной рукопашной схватке. В ход шло все, что имелось под рукой: штыки, саперные лопатки, ножи. У гитлеровцев не было шансов. Пограничники прикончили их всех до единого, потеряв при этом трех человек убитыми. Четверо получили легкие ранения и порезы, их тут же перевязали.
Казарма шоферских курсов была освобождена.
— Кто такие? — спросил Кожевникова невысокий молодой офицер, командир пришедшей на помощь отряду старшины группы. На груди его висел ППШ.