Через секунду, прежде чем он успел понять, что произошло, его уже тащили через палубу «Монтроза» к перилам. Том сучил ногами о деревянный настил, пытаясь найти точку опоры и встать прямо, но это было невозможно, и, не успел он опомниться, как его уже силой поволокли задом наперед. В ужасе крутанув головой, Том увидел плескавшуюся внизу воду и, быстро отвернувшись, умоляюще посмотрел в глаза мистеру Джону Робинсону, который неожиданно нашел в себе силы справиться с мальчиком и теперь угрожал ему расправой.
— Пожалуйста, — закричал Том, с трудом выдавливая из себя слова: настолько он перепугался, что его сейчас сбросят в море. — Пожалуйста. Простите…
— Простить? — заорал мистер Робинсон, оглянувшись на Эдмунда, который теперь уже сидел и гладил горло, громко кашляя. — Я тебе покажу прощение. Больше ты не будешь этого делать, уверяю тебя.
Он схватил мальчика сзади за штаны и уже готов был поднять его и вышвырнуть за борт, но тут ему на плечо легла чья-то рука: ярость тотчас утихла, и к нему вернулся здравый смысл.
— Отпустите его, мистер Робинсон, прошу вас, — с тревогой сказал Матье Заилль. — Отпустите. Дайте мне с ним потолковать.
Обернувшись, он увидел рядом Марту с перепуганным лицом и, смягчившись, снова повернулся к Тому и оттолкнул его не к родственнику, а вдоль палубы.
— Он хотел его убить, — сказал мистер Робинсон, взглянув на дядю мальчика. — Приставил к шее Эдмунда нож.
Том, дрожа, стоял на палубе, озадаченный тем, что произошло. К тому же его только что в очередной раз испугали водой.
— Не волнуйтесь, я его накажу, — пообещал Матье, презрительно глядя на племянника. — Он больше не будет никому из вас докучать.
— Он какой-то ненормальный, — сказал Том, показывая на Эдмунда, пытавшегося сдержать слезы. — У него что-то…
— Замолчи, — приказал Матье. — Извини, Эдмунд, — прибавил он, взглянув на юношу. — Прошу за него прощения.
— Все хорошо. Только я хочу спуститься в каюту, — прошептал тот: горло все еще болело от цепкой хватки мальчика. Эдмунд побежал вниз по ступенькам, Марта — за ним. На палубе остались лишь мистер Робинсон, мистер Заилль и Том Дюмарке.
— Если ты его еще хоть раз тронешь, — сказал мистер Робинсон, — я отрежу тебе обе руки. Так и знай, я не шучу. Ты меня понял? — Он говорил так четко и выразительно, что Тому ничего не оставалось, кроме как быстро кивнуть. Матье сощурился, удивившись силе этого человека. — Надеюсь, мы хорошо друг друга поняли, — добавил мистер Робинсон, а затем тоже развернулся и медленно пошел прочь.
— Идиот, — пробормотал Матье, приподняв племянника над палубой. — Ты такой же испорченный, как и твой отец. Что ты собирался сделать?
— У него что-то… этот Эдмунд… у него нет… — Видимо, он не мог закончить фразу: все мысли перепутались.
Матье взял его под локоть и с раздражением повел обратно в «президентский люкс».
И, подобно тому, как Виктория следила за Эдмундом, а Том следил за Викторией, с высоты своей штурманской рубки капитан Кендалл следил и подслушивал за всеми, но при этом ни во что не вмешивался. Больше всего капитана обрадовало открытие, сделанное Томом Дюмарке, — открытие, окончательно подтвердившее его догадку. «Теперь уж недолго осталось», — подумал он про себя с улыбкой и отвернулся.
Эдмунд вбежал в каюту, не обратив внимания на Марту Хейз, шедшую за ним в нескольких шагах, и запер за собой дверь. Рухнул на койку и закрыл руками лицо: от выпитого кружилась голова. Он сбросил обувь, подобно капризному ребенку, и, сорвав с головы парик, зашвырнул его через всю комнату, а потом встряхнул своими натуральными волосами.
— Эдмунд, — закричала Марта Хейз, стуча в дверь, — пожалуйста, впусти меня.
— Я просто хочу побыть один, — откликнулся он.
— С тобой все нормально? Ты не ранен? Он не ушиб тебя?
— Нет.
— Ты уверен? Если что, я могу найти для тебя врача. На палубе мне показалось, что тебе очень больно.
— Все хорошо. Все будетхорошо, — сказал он, тут же себя поправив. — Прошу вас… оставьте меня в покое.
За дверью на минуту воцарилась тишина: Марта обдумывала его слова.
— Ладно, если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня искать, — сказала она. — Я хочу, чтобы в случае чего ты зашел ко мне.
Марта ему сочувствовала: наверное, Эдмунда унижало то, что над ним взял верх пятнадцатилетний мальчишка, а ее это к тому же удивляло. Ведь хотя Эдмунд был невысоким и худым, Марта предполагала, что он обладает силой и стойкостью, которые проявятся в подобной ситуации. Видимо, она ошибалась.
Теперь, оставшись одна, Этель дала волю слезам, и ей казалось, что они будут литься вечно. Вечер пролетел так быстро и оказался так богат событиями, что ей тяжело было об этом вспоминать. Драка с Томом — это еще полбеды, а вот поцелуй с Викторией — совершенно другая история. Этель не знала, нарочно ли ее напоила эта девушка, но даже если так, Этель все равно с ней целовалась. И ей это понравилось. Ужас. Она не представляла себе, как будет в следующий раз смотреть Виктории в глаза. Этель мерещилась ее надменная, радостная усмешка — ведь наконец-то она добилась от Эдмунда своего. Конечно, Этель ничего не расскажет Хоули. Но потом наступил решающий момент, когда у Тома возникли подозрения насчет истинного пола Эдмунда. Чем это закончится? Расскажет ли он? Да и поверят ли ему?
В замке повернулся ключ, и, слегка приоткрыв дверь, Хоули бочком вошел в щель, чтобы никто снаружи не заметил Этель в естественном виде. Она в страхе подняла голову, словно опасаясь, что Том Дюмарке пришел довершить начатое, но с облегчением увидела, что это не он.
— Ты как? — с тревогой спросил Хоули, присев рядом с ней на кровати и обняв ее за плечи. — Что там произошло?
— Все хорошо, — ответила Этель, взяв себя в руки и устояв перед искушением полностью расслабиться и расплакаться навзрыд. — Просто я была немного шокирована — вот и все.
— Что случилось? Почему он на тебя напал?
— Не знаю, — солгала она. — Я сидела, разговаривала с Викторией…
— А, — сердито сказал он. — Так и знал, что здесь замешана эта дерзкая девчонка.
— Она ни при чем, — произнесла Этель, защищая ее. — Мы просто беседовали. Мило так. Потом я сказала, что мне пора вернуться в каюту. Почти уже дошла. И тут-то он на меня и набросился.
— Мерзкий мальчишка, — прошипел Хоули. — Я должен был выбросить его за борт.
— Ты бы не смог.
— Смог. За то, что он с тобой сделал, мне хотелось его утопить.
Этель покачала головой.
— Ты бы никогда не смог убить человека, даже в гневе, — сказала она. — Я знаю тебя, Хоули, у тебя совсем другая натура. Не забывай — ты же врач. В твоем деле нужно спасать жизнь, а не отнимать ее.
Он нахмурился и промолчал.
— Горло болит, — через минуту сказала Этель.
— Дай гляну, — произнес он и осмотрел шею на свету. — Просто небольшой синяк, — сказал он. — Пройдет. — Удивившись запаху, он принюхался. — Ты пила? — спросил.
— Немножко шампанского.
— Немножко? А судя по запаху, немало.
— Да нет же. Впрочем, это неважно. Произошли события поважнее, — возразила она. — Мне кажется, он знает.
— Кто и что?
— Том. Он знает, что я не мальчик. Знает, что я девушка.
От неожиданности у Хоули отвисла челюсть.
— Знает? — переспросил он. — Ты ему рассказала? Зачем?
— Нет, я ничего ему, естественно, не рассказывала, — прошипела она. — Но он прижал меня к стенке — уж не знаю, что у него было на уме, — и сунул мне руку между ног, а через секунду ты уже его оттащил, но я все равно увидела это в его глазах.
— Да брось ты.
— Хоули, говорю же тебе, он понял.
Криппен встал и принялся ходить взад и вперед по каюте, думая над этим новым осложнением.
— Это ужасно, — сказал он. — Что, если он расскажет своему дяде?
— Он может. Но мне кажется — не расскажет.
— Почему?
— Беда Тома Дюмарке в том, что он по уши влюблен в Викторию Дрейк, которая ни за что не хочет от меня отстать. Поэтому он меня так ненавидит. Если он кому-нибудь и расскажет, то разве что Виктории Дрейк.
— Которая расскажет матери.
— Точно.
— Которая расскажет всем на пароходе.
— И впрямь.
— Но это же очень скверно. Его нужно остановить.
Этель пожала плечами.
— Даже не знаю как, — сказала она. — Он мне кажется какой-то неодолимой силой. Думаю, он хочет заполучить меня тем или иными способом. Особенно сейчас. Особенно после сегодняшнего вечера. Он жаждет моей крови.
Хоули задумался.
— Возможно, я должен поговорить с мистером Заиллем, — сказал он. — Сказать, что возникло недоразумение.
— Думаешь, он тебе поверит?
— Не знаю. А ты бы поверила?
Девушка поразмыслила.
— Думаю, меня пришлось бы долго убеждать, — призналась она. — Но мне кажется, у мистера Заилля нет оснований нам вредить. Похоже, он не из таких людей. Ведет себя как джентльмен, по принципу «живи и давай жить другим». Не сует свой нос в чужие дела. Но если даже сунет, мы сами в этом виноваты. Все было неправильно с самого начала. Зачем я переоделась? — Думая об этом, она все больше расстраивалась. — Почемумы не могли путешествовать просто как муж и жена? В крайнем случае изменили бы имена и фамилии, но этотобман… — Она огорченно покачала головой. — Нечто подобное должно было рано или поздно произойти.
— Я же тебе говорил, — сказал Хоули. — Необходимо считаться с общественной моралью. Люди никогда не смирились бы с тем, что неженатые мужчина и женщина спят в одной каюте. Нас сторонились бы всю дорогу. А так у нас получилось очень приятное путешествие, разве нет?
— За исключением того, что мне постоянно приходится отбиваться от девицы, охотящейся за мужчинами, и стараться, чтобы меня не прибил ненароком малолетний головорез? Что ж, если не считать этого, о таком отдыхе можно только мечтать.
— Нам не удалось бы этого избежать. Вспомни об условностях.
— Ах, эти дурацкие условности, — злобно сказала Этель. — Они меня бесят.
— Тем не менее они существуют. Я ведь тебе уже говорил: как только доберемся до Канады, сможем снова называть себя своими именами и все будет хорошо. Там никого не волнует, женаты мы или нет.
Этель вздохнула.
— Это единственное, чего я хочу, — тихо произнесла она. — Просто хочу, чтобы мы были счастливы. Вместе.
— И будем, — ответил он и сел рядом с ней на кровать. — Обещаю тебе.
Они поцеловались, и Хоули долго обнимал ее, утешая, подбадривая и обещая, что с началом новой жизни кончатся все их недавние мытарства. Этель в этом сомневалась. Они приближались к берегам Канады, но оставалось еще несколько дней пути.
Примерно в двадцати футах от них, в «президентском люксе», Матье Заилль задавал взбучку своему племяннику Тому.
— Ты бестолковый мальчишка, — орал он. — Ты хоть понимаешь, что, если б меня там не было, он наверняка выбросил бы тебя за борт?
— Не выбросил бы, — униженно сказал Том, ведь над ним взяли верх. — Я вполне могу о себе позаботиться.
— Только не на дне океана.
— Я б его поборол.
— Не смеши меня. Еще минута, и он бы сбросил тебя в воду. Если б я не подошел — тебе конец. Еще одна бессмысленная смерть в твоей семье. Надеюсь, в последнее время ты не сделал ничего предосудительного?
Том поднял брови:
— Например?
— В Антверпене не осталось девиц, с которыми ты был слишком близок?
Мальчик удивленно посмотрел на дядю, не зная, почему он об этом спрашивает.
— Нет, — ответил он. — Не понимаю. О чем ты?
— Не важно, — грубо отрезал Матье, покачав головой. — Просто когда я согласился взять тебя на свое попечение, я полагал, что в тебе есть хоть какая-то доля воспитанности. И что же я вижу? Обычного хулигана, которому не удалось закадрить девчонку, и он со злости пытается перерезать глотку парню, сумевшему это сделать.
— Послушай меня, дядя Матье, — сказал мальчик. — Я должен тебе кое-кто рассказать.
— Я знаю все, что мне необходимо знать, уверяю тебя, — закричал тот. — И обещаю тебе, Том, если ты будешь вести себя так и в Канаде, я моментально тебя укорочу. У меня есть собственная жизнь, и я не позволю никому из вас, Дюмарке, меня отвлекать, ты слышишь? Я уже не в том возрасте, чтобы наблюдать подобные спектакли.
— Да, слышу, — спокойно ответил Том. — Но, пожалуйста, послушай меня одну минутку. Я должен тебе кое-то сказать.
— Что? Что у тебя еще?
Том подумал минуту и облизнул губы, не зная, как выразиться, чтобы не выглядеть сумасшедшим.
— Этот Эдмунд, — сказал он. — Он какой-то странный.
— Странный? Что ты имеешь в виду?
— У него… Как бы это объяснить. Кажется, у него нет того, что есть у всех остальных.
Матье уставился на него, задумавшись: неужели его племянник пришел к тому же открытию, которое сам он сделал несколько дней назад? Если да, это поразительно.
— В смысле? — спросил он.
— У него нет яиц! — закричал Том, вскочив. — Клянусь. Я знаю, это звучит дико, но у него между ногами вообще ничего нет!
— Послушай меня, Том, — сказал Матье, крепко взяв его за плечо. — Людей, без приглашения сующих нос другим людям между ног, нередко подстерегают неприятные сюрпризы. Очень невежливо так поступать.
— Я не шучу, дядя Матье.
— Я знаю. Но ты можешь ошибаться.
— Я уверен.
Матье поразмыслил.
— Что ж, раз уж так случилось, я тоже в этом уверен, — наконец тихо сказал он. — Я выяснил это несколько дней назад.
— Ты?
— Да. Просто не хотел никому говорить.
— И что же с ним стряслось? Отрезали?
Матье рассмеялся.
— Нет, дурачок, — сказал он. — Никто их не отрезал. Просто у него их никогда и не было.
Том нахмурился. Он не понимал.
— Как же у него могло не быть…
— Он — на самом деле не «он», — сказал Матье, — а она. Эдмунд Робинсон — вовсе не юноша. Твой соперник в любви к Виктории Дрейк — другая девушка.
Том широко открыл глаза, и у него отвисла челюсть. Он с удивлением почувствовал, что возбудился: в памяти снова всплыл сегодняшний поцелуй Виктории и Эдмунда.
— Ты шутишь, — наконец сказал Том. Матье покачал головой. — Но зачем? — спросил мальчик. — Зачем кому-то…
— Не знаю, — ответил его дядя. — Но между этим двумя происходит нечто странное — я сам еще толком не разобрался. Но разберусь — уверяю тебя. А покамест ты должен пообещать мне, что никому об этом не расскажешь.
— Конечно, обещаю, — сказал Том, весело потирая руки. — Буду нем как рыба.
16. УБИЙЦА
Лондон: 31 января 1910 года
Вечером 31 января 1910 года Кора Криппен в последний раз оделась и печально посмотрела на свое отражение в зеркале. Это платье она носила больше двух лет — подарок от Хоули на ее тридцатипятилетие, и тогда оно ей очень нравилось, но теперь казалось старомодным и приевшимся. «Почему я все время должна носить одни и те же вещи? — спросила она себя. — Почему Хоули не может обеспечивать меня так же, как другие мужья?» Это всегда было ее больным местом, несмотря на то, что сама она обладала значительными сбережениями. Тем не менее Кора попросту не желала тратить эти деньги на себя, предпочитая взамен ублажать своих знатных друзей. Она считала, что за необходимые ей вещи должен платить Хоули. Кора была убеждена: Луиза Смитсон обратит внимание на то, что именно это платье она часто носила раньше, и станет ее за это презирать. Кора нередко слышала, как ее подруга отпускала нелестные замечания за спиной других женщин, когда они в очередной раз появлялись в одном и том же наряде, и вместе с ней глумилась над ними. Хотя в глубине души чувствовала, что стоит выше Луизы во всех отношениях, — ей,например, никогда не приходилось работать за стойкой пивной, — она не могла поспорить с тем, что Луиза вышла замуж за аристократа, тогда как ее собственный муж — лишь дантист на полставки да обычный приказчик.
Недавно ее дружба с Луизой дала трещину, и Кора сознавала, что подруга все больше оттесняет ее за пределы своего светского круга. Многие женщины стали считать ее грубой и жеманной, смотрели на нее с презрением, давая понять, что разочарованы ее упорной неспособностью к развитию. Конечно, Кора сама навлекла на себя эти упреки своим поведением в последнее время. Две недели назад она присутствовала на сольном концерте известного пианиста Леопольда Годовского в Гильдии поклонниц мюзик-холла: выпив слишком много вина, она уснула во время выступления и начала так шумно храпеть, что одна из пожилых дам ткнула ее в спину пальцем, унизанным драгоценностями, и громко на нее шикнула. Через неделю после этого, на одной из регулярных вечеринок с коктейлями, Кора снова напилась и стала заигрывать с молодым официантом, который в конце концов, был вынужден ей сообщить перед всей толпой, что недавно женился и вовсе не нуждается в ее знаках внимания; все почувствовали стыд за Кору и в то же время восхитились официантом.