— Теперь в этом нет необходимости, — сказал Дью, внезапно осознав, как всем хочется приписать эту поимку себе. — Однако мне нужно как можно скорее связаться с капитаном Кендаллом. Далеко он сейчас?
Кару справился с папкой на письменном столе и провел пальцем вдоль столбика цифр.
— Меньше суток ходу, — ответил он. — Сейчас четыре часа дня. «Монтроз» прибудет завтра к трем.
— Хорошо, — сказал Дью. — Тогда я должен немедленно отправить капитану Кендаллу депешу.
— Конечно.
— Сказать, чтобы он сделал полную остановку завтра в полдень, за три часа до прибытия в Квебек.
— Полную остановку? — недоверчиво переспросил Кару.
— Я собираюсь подплыть к судну сам и арестовать Криппена еще до того, как он прибудет в Канаду. Мне понадобится лодка и матрос, который туда меня доставит.
Инспектор Кару нахмурился.
— Неудачная идея, — сказал он. — Я уже предупредил несколько наших газет. Фотографы вернутся сюда завтра после обеда. Они захотят запечатлеть этот момент. Лучше бы вам арестовать его на канадской земле.
— Это вам не балаган, инспектор, — раздраженно воскликнул Дью. — И что бы ни совершил этот бедняга, он не обязан участвовать в цирковом представлении газетчиков. Нет, я подплыву к «Монтрозу» и арестую его, а затем корабль сможет продолжить путь в Канаду. После этого заключенного немедленно переведут в вашу тюрьму, и он будет сидеть там до третьего августа, когда, насколько я знаю, отплывает следующий пароход в Англию.
Расстроившись, но не в силах поступить по-своему, Кару кивнул и записал распоряжения Дью на клочке бумаги, а затем передал его одному из офицеров для отправки.
— Не волнуйтесь, инспектор, — сказал Дью, почувствовав, как огорчился его коллега. — Фотографы получат свои снимки. Скажите им, чтоб приготовились, когда мы завтра днем будем сводить Криппена в наручниках с лодки. Ведь это материал на первую полосу.
— Вы встречались с ним раньше, не так ли? — спросил Кару. — С этим докторомКриппеном. — Он произнес звание таким тоном, будто ни единой минуты в него не верил.
— Дважды, — признался Дью.
— Но вы его тогда не арестовали?
— Нет — я не верил, что он мог совершить преступление.
— Вот как? Но вы ведь сами нашли труп его жены?
Дью вздохнул:
— Я пришел к нему домой еще один раз, чтобы разрешить кое-какие вопросы, и обнаружил, что доктор Криппен и мисс Ле-Нев сбежали. Поэтому я произвел обыск. Тогда-то и нашел труп. По правде говоря, это преступление сошло бы ему с рук, если б он не скрылся. Наверно, подумал, что мне что-то известно.
— Но это было не так.
— Да, — смущенно признался инспектор. — Я ничего не заподозрил.
— Не забудьте рассказать об этом ему, — со смехом посоветовал Кару. — Дурачина умрет со смеху. И все же какое у вас сложилось впечатление?
— Впечатление?
— О его характере. Что вы о нем подумали при знакомстве?
Инспектор Дью поразмыслил. Несмотря на то что ему приходилось отвечать на массу вопросов о докторе Криппене после обнаружения разъятых останков Коры, никто ни разу не поинтересовался его личным мнением о характере этого человека — ни его начальство из Скотланд-Ярда, ни репортеры, ни любопытные пассажиры «Лорентика». Всем были нужны лишь жуткие детали, кошмарные подробности.
— Он показался мне очень приятным и кротким человеком, — ответил инспектор. — Образованным, дружелюбным и вежливым. Честно говоря, я бы сказал, что он и мухи не обидит.
18. ЖИЗНЬ ПОСЛЕ КОРЫ
Лондон — Париж — Антверпен: 1 февраля — 20 июля 1910 года
1 февраля
На утро после злополучного званого вечера с мистером и миссис Смитсон Хоули спал допоздна, но проснулся не в своей кровати.
Вслед за приступом Кориной истерики, когда жена вышвырнула его из дому, он около часа бродил по улицам, не зная, что делать и куда идти, — боясь возвращаться домой, чтобы не подвергнуться новому насилию. Моросил мелкий дождик, но Хоули его не замечал, хотя Кора выгнала его из собственного дома без пальто, шляпы и зонтика. Он гулял по улицам западного Лондона, не обращая внимания на бродяг, проституток и цветочниц, которые паковали на ночь свой товар. Пивных он сторонился, поскольку не доверял алкоголю.
В конце концов, хотя он этого и не планировал, ноги сами привели его к дому Этель Ле-Нев, и он неожиданно для себя позвонил в ее дверь во втором часу ночи. Свет в прихожей зажегся лишь через пару минут, но дверь наконец все же немного приоткрылась. Этель была в домашнем халате, который крепко стягивала у шеи, выглядывая на улицу: кто бы это мог быть в столь позднее время?
— Хоули, — воскликнула она с удивлением и открыла дверь немного шире. — Что вы здесь делаете?
— Извините, — тихо ответил он, только теперь осознав, который час и что он сделал. — Не стоило мне приходить в такое время. Я вас разбудил.
— Ничего страшного, я еще не спала. Но что случилось? Вы насквозь промокли. Заходите же, входите. — Теперь она полностью раскрыла дверь и отступила в сторону, а он медленно, склонив голову, вошел в дом, весь ослабевший от смущения и унижения. — Посмотрите на себя, — пробормотала она, покачав головой. — Пойдемте наверх. Быстрее, пока соседи не проснулись.
Он отправился за ней на верхний этаж дома, унаследованный ею после смерти родителей, и, ничего не замечая вокруг, рухнул в кресло, закрыв рукой лицо. Он почувствовал, что из глаз вот-вот польются слезы жалости к себе, и не хотел, чтобы она их видела.
Ее квартира состояла из прихожей и четырех небольших комнат, где все было аккуратно расставлено по местам: спальни, кухни, ванной и уютной гостиной, в которой они сейчас сидели.
— Извините меня, — повторил он. — Разбудил вас в такой поздний час. Это непростительно. Но мне просто некуда было пойти. Пожалуй, вы — единственный друг, который у меня остался на свете.
— Хоули, я же вам сказала, что вы можете приходить ко мне в любое время. И это правда. Мы действительнодрузья, так что перестаньте извиняться и расскажите мне, что произошло. Но вначале я принесу полотенце и поставлю воды для чая. Если ходить среди ночи по городу без пальто, можно ведь простудиться и умереть.
Хоули кивнул, с радостью позволив ей вести себя с ним по-матерински, и она исчезла на пару минут в спальне, а он тем временем принялся изучать обстановку. Наверное, Этель разжигала вечером огонь: угли все еще тлели, от них шло тепло, и прежде чем выйти, она поставила перед очагом решетку. На каминной доске стоял портрет бородатого мужчины с темными глазами и перепуганной женщины с убранными наверх волосами: у них был такой вид, словно они готовы друг друга убить. Хоули предположил, что это покойные родители Этель, о которых она могла сказать не так уж много хорошего. В самом деле, он слышал от нее единственный комплимент в их адрес: у них хватило приличия умереть, пока она еще молода и может насладиться самостоятельной жизнью. Повсюду на полках красовались фарфоровые заварочные чайники и декоративные тарелки — фамильные ценности, отошедшие к ней после кончины родителей. Теперь его начало знобить, и он задрожал в кресле: потирая руки, протянул их к тлеющему огню. Этель вернулась, принеся поднос с чайником и двумя чашками, а также полотенце, которым обычно сушила волосы.
— Это возмутительно, право слово, — начал он, отхлебнув чаю. — Не знаю, как я это терплю. Нужно быть умалишенной, чтобы вести себя, как она.
— Что же она сделала на сей раз?
Криппен вздохнул:
— Пригласила на ужин своих друзей. Пару, которая лично мне очень несимпатична, и я знаю, что не нравлюсь им тоже. Женщина — член Кориной Гильдии поклонниц мюзик-холла.
— Какой гильдии?
— Общества, которое она посещает, полагая, что это придает ей дополнительный вес в обществе. Женщины собираются вместе, ходят на концерты, а потом устраивают вечера, на которых сидят и обсуждают музыку за чашкой чаю.
— По-моему, ужасно скучно, — заметила Этель.
— Уверен в этом, — ответил он. — Но она всегда считала, что заслуживает большего, чем я могу ей предложить, и благодаря этим людям она добирает важности. Прежде всего, они богаты. И некоторые имеют дворянский титул, а значит, с ее точки зрения, лучше ее. Как бы то ни было, в последнее время дела у нее пошли там неважно. Думаю, она напилась и, возможно, устроила какую-то сцену. И сегодня вечером ей намекнули, что надолго она в этой гильдии не задержится.
— Неужели? — с радостью воскликнула Этель. — Наверно, это ее раздосадовало.
— Если б у нее было хоть какое-то достоинство, — сказал Хоули, сжав от злости кулак, — она бы просто подставила другую щеку и обо всем забыла. Не надо показывать этим людям, что они способны задеть ее самолюбие. Я хочу сказать: кто они, в конце концов, такие? Кучка малообразованных хищниц, которым удалось заманить в ловушку своих кретинов муженьков с наследством и загородным домиком. Но она, конечно, смотрит на них иначе. Вместо этого рассердилась не на штуку, и затем разразился форменный скандал. Не успели мы опомниться, как она оскорбила Луизу Смитсон и ее мужа, и те стремглав выбежали из дома. А через пару минут она вышвырнула и меня.
— Что же вы ей сделали? — спросила она.
— Да ничего особенного, — объяснил он, готовый рассмеяться над нелепостью ситуации. — Просто когда она не в духе, я становлюсь самой удобной мишенью. Она схватила меня за ухо, открыла дверь и вытолкнула на улицу.
— Как ребенка.
— По правде говоря, у меня до сих пор спина болит, — признался он. — Я упал на ступеньки. Теперь вот колет в боку.
Этель покачала головой и почувствовала, как внутри закипает гнев. Она никогда не встречала более мягкого и заботливого человека, чем Хоули Харви Криппен. И более гадкой мегеры, чем его жена Кора. Этель не могла понять, как можно так бесчеловечно обращаться с собственным супругом.
— Простите, Хоули, — сказала она, не в силах более сдерживать свои чувства. — Мне очень не хочется это говорить, но эта женщина — сущий дьявол. Вам не стоит с ней оставаться.
— Я знаю, знаю, — вздохнул он, готовый расплакаться. — Но… — Он пытался подыскать слова, понимая, о чем хочет сказать, но стыдясь в этом признаться. — Дело в том, Этель, что я боюсь ее.
— Вы — ее? — недоверчиво переспросила она.
— Да. Знаю, звучит нелепо, но это правда. Ее вспыльчивости, гнева — буквально всего. Не думаю, что я от природы слабый человек, но при Коре Криппен я чувствую себя ничтожеством. В ее присутствии я просто лишаюсь сил. Меня не покидает ощущение, что когда-нибудь она полностью потеряет самообладание.
Этель кивнула. Все очень скверно. Она сама нередко наблюдала то, о чем говорил Хоули. Сколько раз ее друг приходил на работу в синяках и кровоподтеках, и в тех редких случаях, когда он опаздывал, она всегда боялась самого страшного. Теперь по щекам Хоули текли слезы, и, протянув руку, она обняла его.
— Хоули, — прошептала она, поцеловав его в щеку, — вам нельзя с ней оставаться, поймите.
— Но я не могу от нее уйти. Она никогда этого не допустит, — ответил он с глухим смешком. — Если б только она ушла сама, — добавил он сквозь рыдания.
Этель протянула руку и утерла ему слезы. Он повернулся к ней, и они поцеловались.
— Я не могу к ней вернуться, — пробормотал он. — И все же придется. У меня нет выбора.
— Но только не сегодня, — тихо сказала она, снова поцеловав его. — Вам нельзя сегодня возвращаться.
— Если я вернусь сегодня, то рискую головой, — согласился он, слабо улыбнувшись над нелепостью своего положения.
— Тогда вы должны остаться здесь, — решительно сказала она. Он отпрянул и боязливо посмотрел на нее. — Вы должны остаться со мной.
— Я не могу, — сказал он. — Нехорошо вам навязываться.
— Хоули, — сказала она, крепко сжав ему руку, и пояснила, что имеет в виду: — Я хочу, чтобы вы остались. Вместесо мной.
Криппен нервно сглотнул и кивнул.
— Вы уверены? — спросил он.
— Я еще ни в чем не была так уверена, — искренне ответила она. — Вы больше не должны к ней возвращаться. Вы заслуживаете большего. Я никогда бы не обращалась с вами так, как она. Вы это знаете. Я ценила бы вас. Заботилась.
Лицо Хоули исказилось.
— Почему я не встретил вас раньше? — горько спросил он. — Зачем я вообще связался с Корой?
Этель забрала у него чашку и поставила на стол. Встав, она протянула ему руку, и он взял ее и пошел за ней в спальню, где они тихо и неторопливо впервые занялись любовью. Хоули поразило ее тело — полная противоположность Кориному. Этель была худенькой, с узкими бедрами, крошечной грудью и почти мальчишеской фигуркой; Кора же превратилась в тучную, грузную женщину, которая уже давным-давно физически его не привлекала. Она была полногрудая и соблазнительная, как шлюха, — на нее по-прежнему оборачивались на улице мужчины, но сам он к их числу не принадлежал. Пока Хоули лежал в кровати рядом с Этель, ему вновь и вновь хотелось протянуть руку и провести ладонью по этому гладкому телу. Наконец, утомленный после драки с женой, блужданий по лондонским улицам и романтической ночи с Этель, он повернулся на бок и крепко уснул, тяжело засопев: ему снилось, какой могла бы стать жизнь, если бы в ней больше не было Коры.
Этель никогда прежде не занималась любовью с мужчиной и не спала потом рядом с ним, поэтому дыхание Хоули во сне возбудило ее любопытство. Она теперь не смыкала глаз и думала только об одном. С той самой минуты, когда он пришел к ней домой в слезах, она решила, что пора довести свой план до конца, и просто ждала момента, когда Хоули уснет и можно будет незаметно уйти.
Она украдкой встала и быстро оделась: открыв гардероб, достала оттуда мужское пальто и шляпу, которые купила перед тем, как сходить в аптеку «Льюис и Бэрроуз» на Оксфорд-стрит и купить пузырек с гидробромидом гиосцина. Рецепт она выписала сама на странице из блокнота, запертого на ключ в одном из выдвижных ящиков в аптеке. «Никто не имеет права так обращаться с другим человеком, — думала она, оправдывая свои действия. — Эта женщина стоит между Хоули и моим счастьем — все очень просто».
Она осторожно закрыла дверь спальни и прошла в ванную, где в домашней аптечке хранила пузырек. Положив его в карман, достала накладные усы и приклеила их к верхней губе, прикрыв шрам, оставшийся после того, как мать ударила ее в детстве: кольцо разбило губу, и рана так и не зажила как следует. Этель взглянула на свое отражение в зеркале и поневоле улыбнулась: из нее действительно получился очень убедительный мужчина.
Дорога до Хиллдроп-креснт заняла немного времени, и, поднимаясь по лестнице в комнату Коры, Этель старалась мысленно отрешиться от происходящего: она боялась, что если будет его анализировать, то потеряет уверенность в себе и передумает. Паника охватила ее лишь раз — когда жертва, медленно проснувшись, привстала в кровати и, сощурившись, окликнула Хоули по имени. В ту минуту возврата назад уже не было, но, к счастью, женщина мгновенно выпила отравленную воду, и вскоре наступила смерть. После этого Этель снесла ее вниз и расчленила в подвале. Голову она завернула в газетные страницы и положила в шляпную картонку, которую нашла в Кориной спальне.
Перед уходом она опустила руку во внутренний карман пальто и вынула письмо, составленное неделю назад специально для этого случая, затем прислонила его к солонке, стоявшей посредине стола в гостиной. Проверив, ничего ли не забыла, она вышла на улицу и вернулась домой: спрятав мужской костюм в стенном шкафу в прихожей, а коробку для шляпы положив сверху на гардероб, сняла одежду и на рассвете снова нырнула к Хоули в кровать. К ее удивлению, простыни были не такими уж теплыми, и когда она коснулась рукой плеча Хоули, оно тоже оказалось холодным.
Он проснулся в начале десятого утра и не сразу понял, где находится. Постепенно в памяти всплыли события прошлого вечера, и он снова закрыл глаза, задумавшись: что же теперь сулит ему будущее? Быстро одевшись, он вошел в гостиную, где Этель уже заканчивала готовить завтрак.