Фогг настаивал и предложил необычайную цену: десять фунтов стерлингов в час. Отказ. Двадцать фунтов? Опять отказ! Сорок фунтов? Снова отказ! Паспарту подпрыгивал при каждой надбавке, но индус не сдавался.
Цена была очень хорошей. Если считать, что слон потратит пятнадцать часов, чтобы дойти до Аллахабада, то он принесет своему хозяину сумму в шестьсот фунтов стерлингов.
Филеас Фогг, нисколько не горячась, предложил индусу продать слона и назвал для начала сумму в тысячу фунтов.
Индус не хотел продавать! Вероятно, плут предвкушал хорошую наживу.
Сэр Фрэнсис Кромарти отозвал мистера Фогга в сторону и посоветовал ему хорошенько подумать, прежде чем набавлять цену. Филеас Фогг ответил своему спутнику, что не имеет привычки действовать необдуманно, что в конечном счете дело идет о пари в двадцать тысяч фунтов, что слон ему необходим и что он приобретет его, даже если ему придется заплатить в двадцать раз больше, чем тот стоит.
Мистер Фогг вернулся к индусу, чьи маленькие, горевшие жадностью глаза ясно показывали, что дело только в цене. Филеас Фогг предложил ему тысячу двести фунтов, затем полторы тысячи, потом тысячу восемьсот, наконец две тысячи. Паспарту, обычно такой румяный, был бледен от волнения.
На двух тысячах индус сдался.
– Клянусь моими туфлями, – вскричал Паспарту, – это неплохая цена за слоновье мясо!
Сделка была заключена, оставалось найти проводника. Это уже было легче. Молодой парс с умным лицом предложил свои услуги. Мистер Фогг согласился, пообещав ему такое вознаграждение, которое могло лишь удвоить его усердие.
Слона вывели и тотчас же оседлали. Парс в совершенстве знал ремесло «махута», или корнака. Он покрыл спину слона чем-то вроде попоны и привесил с каждого бока по довольно-таки неудобной корзине.
Филеас Фогг заплатил индусу банковыми билетами, извлеченными из недр знаменитого дорожного саквояжа. Паспарту показалось, что каждая бумажка вынута у него из нутра. Затем мистер Фогг предложил сэру Фрэнсису Кромарти доставить его на станцию Аллахабад. Бригадный генерал согласился. Лишний пассажир не мог утомить гигантское животное.
Продовольствие было закуплено в Кольби. Сэр Фрэнсис Кромарти занял место в одной корзине, Филеас Фогг – в другой. Паспарту уселся на спину животного, между своим господином и бригадным генералом, парс взобрался слону на шею, и в девять часов животное вышло из поселка, направляясь в Аллахабад по кратчайшей дороге – через густой пальмовый лес.
Глава двенадцатая,
где рассказывается о том, как Филеас Фогг и его спутники углубились в чащу индийских лесов, и о том, что из этого вышло
Чтобы сократить путь, проводник оставил в стороне железнодорожную линию, на которой шли последние строительные работы. Направление железнодорожной линии, очень извилистой вследствие капризных разветвлений гор Виндхья, не являлось кратчайшим и было невыгодно Филеасу Фоггу. Парс, хорошо знакомый со всеми дорогами и тропинками этой местности, повез путешественников напрямик через лес, чтобы таким образом сократить дорогу миль на двадцать.
Филеас Фогг и сэр Фрэнсис Кромарти, запрятанные в свои корзины по самую шею, жестоко страдали от тряской рыси слона, которого беспрестанно погонял его махут. Но они переносили свое положение с чисто британским хладнокровием и, едва видя друг друга, лишь изредка перекидывались словами.
Паспарту сидел на спине животного и первый принимал на себя все толчки; помня наставления своего господина, он старался держать язык за зубами из боязни откусить его. То взлетая на шею слона, то скатываясь на круп, честный малый проделывал, подобно клоуну на трамплине, сложные упражнения. Но, несмотря на эти неистовые прыжки, он болтал, смеялся и время от времени вытаскивал из сумки кусок сахару и протягивал его умному Киуни, который брал угощение кончиком хобота, ни на минуту не замедляя своей размеренной рыси.
После двух часов пути проводник остановил слона и дал ему часовой отдых. Животное поело веток и молодых побегов и утолило жажду из находившегося вблизи болота. Сэр Фрэнсис Кромарти не жаловался на остановку. Он чувствовал себя разбитым. Зато мистер Фогг выглядел таким свежим, словно только что встал с постели.
– Вы что, железный, что ли? – с восхищением спросил бригадный генерал.
– Из кованого железа! – ответил Паспарту, который занимался приготовлением незатейливого завтрака.
В полдень проводник подал знак к отъезду. Местность становилась все более дикой. Высокие пальмовые деревья сменились зарослями тамаринда и карликовых пальм; затем путники выехали на широкую долину, покрытую чахлым кустарником и усеянную крупными глыбами камня. Вся эта часть горного Бундельханда, редко посещаемая путешественниками, заселена племенами фанатиков, принадлежащих к одной из самых жестоких сект индусской религии. Господство англичан еще не упрочилось в этой области, находящейся под властью радж, куда трудно проникнуть ввиду малой доступности гор Виндхья.
Несколько раз путешественники встречали свирепые толпы индусов, которые гневными жестами провожали быстроногое животное. Парс, насколько это было возможно, стремился избегать подобных встреч, справедливо считая их опасными. Путешественники почти не видели никаких животных: за весь день им попалось лишь несколько обезьян, которые немедленно устремлялись в бегство и своими ужимками и гримасами сильно забавляли Паспарту.
Одна мысль среди множества прочих особенно занимала нашего молодца. Что сделает мистер Фогг со слоном, когда они приедут в Аллахабад? Возьмет его с собою? Невозможно! Транспортные расходы, прибавленные к стоимости слона, сделали бы эту покупку совершенно разорительной. Может быть, он его продаст? Или отпустит на волю? Благородное животное вполне заслуживало подобной счастливой участи. А вдруг мистер Фогг возьмет да и подарит слона ему, Паспарту? Тогда он окажется в большом затруднении. Эта мысль не давала Паспарту покоя.
В восемь часов вечера главная горная цепь Виндхья осталась позади, и путешественники сделали привал в развалившемся бунгало у подошвы северного склона хребта.
За день было пройдено около двадцати пяти миль, до станции Аллахабад оставалось столько же.
Ночь была холодная. Внутри бунгало парс развел костер из сухих веток, наполнивший помещение приятной теплотой. Ужин приготовили из провизии, закупленной в Кольби. Изнуренные и разбитые путешественники с жадностью принялись за еду. Беседа, начавшаяся несколькими отрывистыми фразами, вскоре сменилась звонким храпом. Проводник бодрствовал около Киуни, который спал стоя, опершись о ствол могучего дерева.
Ночь прошла спокойно. Лишь рев гепардов и пантер да пронзительный хохот обезьян время от времени нарушали тишину. Но хищники ограничивались рычаньем и не предпринимали никаких враждебных действий против обитателей бунгало. Сэр Фрэнсис Кромарти спал крепко, как солдат после утомительного перехода. Паспарту в беспокойном сне повторял курбеты, проделанные им за день. Что же касается мистера Фогга, то он спал так же мирно, как в своем тихом доме на Сэвиль-роу.
В шесть часов утра путники снова двинулись в путь. Проводник надеялся к вечеру достигнуть станции Аллахабад. Таким образом мистер Фогг терял только часть тех сорока восьми часов, которые он сберег с начала пути.
Миновав последние отроги горного хребта Виндхья, Киуни снова перешел на рысь. К полудню проводник обогнул стороною поселок Калленджер, расположенный на реке Кен, впадающей в один из притоков Ганга. Он все время держался вдали от населенных мест, чувствуя себя в безопасности среди пустынных полей и низин, указывавших на приближение великой реки. Станция Аллахабад находилась не дальше чем в двенадцати милях к северо-востоку. Последний привал сделали в тени банановых деревьев, сочные плоды которых, столь же сытные, как хлеб, и столь же вкусные, как сливки, были по достоинству оценены нашими путешественниками.
В два часа проводник свернул под покров густого леса, который тянулся на несколько миль. Ехать лесом было безопаснее, чем по открытому месту. Во всяком случае, до сих пор не произошло ни одной неприятной встречи, и можно было надеяться, что путешествие окончится без приключений, как вдруг слон неожиданно остановился, проявляя явное беспокойство.
Было четыре часа пополудни.
– Что случилось? – спросил сэр Фрэнсис Кромарти, высовывая голову из своей корзины.
– Не знаю, господин генерал, – ответил парс, вслушиваясь в неясные звуки, долетавшие сквозь густую листву.
Несколько мгновений спустя гул сделался более отчетливым. Казалось, издали доносились слившиеся в единый хор человеческие голоса и медные инструменты.
Паспарту весь обратился в слух и зрение. Мистер Фогг терпеливо ждал, не произнося ни слова.
Проводник соскочил на землю, привязал животное к дереву и углубился в лесные заросли. Несколько минут спустя он вернулся, говоря:
– Это процессия браминов, направляющаяся в нашу сторону. Постараемся, чтобы они нас не заметили.
Проводник отвязал слона и завел его в чащу, посоветовав путешественникам не сходить на землю. Сам он стоял настороже, готовый в любую минуту взобраться на слона, если бы пришлось бежать. Он надеялся, что толпа верующих пройдет мимо, не заметив их, ибо они были совершенно скрыты густой листвой деревьев.
Нестройный шум голосов и музыкальных инструментов приближался. Слышалось однообразное пение, сопровождаемое барабанным боем и звоном цимбал. Вскоре под деревьями, в полусотне шагов от наших путешественников, показалась голова процессии. Мистер Фогг и его спутники сквозь листву свободно различали причудливые фигуры участников этой религиозной церемонии.
В первом ряду выступали жрецы с митрами на головах и в длинных, расшитых золотом одеяниях. Их окружали мужчины, женщины, дети, тянувшие какие-то похоронные псалмы, прерываемые через правильные промежутки ударами тамтама и цимбал. Позади них, запряженная двумя парами зебу в роскошных попонах, двигалась колесница на высоких колесах, спицы и ободья которых изображали переплетающихся змей. На ней возвышалась безобразная статуя с четырьмя руками, темно-красным телом, дикими глазами, спутанными волосами, высунутым языком и губами, выкрашенными хною и бетелем. На шее у нее было ожерелье из мертвых голов, а на бедрах – пояс из отрубленных рук. Она стояла на распростертом теле великана без головы.
Сэр Фрэнсис Кромарти узнал эту статую.
– Богиня Кали, – прошептал он, – богиня любви и смерти.
– Смерти – согласен, но любви – никогда! – заявил Паспарту. – Что за гнусная особа!
Парс сделал ему знак замолчать.
Вокруг статуи суетились, метались, извивались старые факиры, исполосованные коричневой краской и покрытые крестообразными порезами, из которых каплями сочилась кровь; это были те исступленные фанатики, которые во время торжественных индусских церемоний до сих пор еще бросаются под колеса колесницы Джаггернаута.
За ними несколько браминов в пышных восточных одеяниях вели какую-то женщину, с трудом передвигавшую ноги.
Эта женщина была молода и белым цветом кожи походила на жительницу Европы. Ее голова, шея, плечи, уши, руки и ноги были украшены драгоценными камнями, ожерельями, браслетами, серьгами и кольцами. Туника, расшитая золотом и покрытая легким покрывалом, обрисовывала очертания ее фигуры.
Вслед за молодой женщиной – какой ужасный контраст для глаз! – стража с заткнутыми за пояс обнаженными саблями и длинными пистолетами, украшенными серебряными насечками, несла в паланкине труп человека.
Это было тело старика, облаченное в роскошные одежды раджи; как и при жизни, на нем был тюрбан, вышитый жемчугом, тканный золотом шелковый халат, изукрашенный бриллиантами кашемировый пояс и драгоценное оружие индийского владетельного князя.
Позади шел оркестр музыкантов, сопровождаемый толпой фанатиков, чьи дикие крики заглушали порою звуки музыкальных инструментов.
Сэр Фрэнсис Кромарти печальным взглядом проводил это пышное шествие и, обратившись к проводнику, сказал:
– Сутти!
Парс утвердительно кивнул головой и приложил палец к губам. Длинная процессия медленно прошла под деревьями, и вскоре последние ряды ее скрылись в чаще леса.
Мало-помалу пение стихло. Некоторое время слышались еще отдаленные выкрики, и наконец весь этот шум сменился глубокой тишиной.
Филеас Фогг слышал слово, произнесенное сэром Фрэнсисом Кромарти, и, как только процессия исчезла, спросил:
– Что такое «сутти»?
– Сутти – это, мистер Фогг, человеческое жертвоприношение, – ответил бригадный генерал, – но жертвоприношение добровольное. Женщина, которую вы только что видели, будет сожжена завтра при первых лучах солнца.
– Негодяи! – воскликнул Паспарту, который не мог сдержать своего негодования.
– А мертвец? – спросил мистер Фогг.
– Это князь, ее муж, – ответил проводник, – раджа независимого княжества Бундельханд.
– Как, разве эти варварские обычаи все еще существуют в Индии? И англичане не сумели их искоренить? – спросил Филеас Фогг, в голосе которого не слышалось ни малейшего волнения.
– В большей части Индии, – ответил сэр Фрэнсис Кромарти, – подобных жертв больше не приносят, но мы не имеем никакой власти в диких отдаленных местностях и, в частности, в Бундельханде. В северных отрогах гор Виндхья не прекращаются убийства и грабежи.
– Несчастная! – прошептал Паспарту. – Ее сожгут заживо!
– Да, – ответил бригадный генерал, – а если бы ее не сожгли, вы и представить себе не можете, на какую ужасную жизнь обрекли бы ее близкие! Таким женщинам отрезают волосы, им дают в день всего несколько щепоток риса и считают нечистыми тварями, они умирают, где придется, словно паршивые собаки. Обычно эта ужасная перспектива, а не любовь или религиозный фанатизм толкает этих несчастных на смертные муки. Иногда, впрочем, такие жертвоприношения и на самом деле бывают добровольными, и требуется решительное вмешательство властей, чтобы их предотвратить. Несколько лет назад, когда я жил в Бомбее, к губернатору обратилась молодая вдова с просьбой позволить ей быть сожженной вместе с телом мужа. Как вы можете догадаться, губернатор отказал. Тогда эта женщина покинула город, отправилась во владения какого-то раджи и там принесла себя в жертву.
Во время рассказа бригадного генерала проводник все время покачивал головой и, когда тот кончил, сказал:
– Жертва, которую принесут завтра на восходе солнца, не будет добровольной.
– Откуда вы знаете?
– Об этом знает весь Бундельханд.
– Однако эта несчастная и не пытается даже сопротивляться, – заметил сэр Фрэнсис Кромарти.
– Да, но ведь она одурманена парами опиума и конопли.
– Куда ее ведут?
– В пагоду Пилладжи, в двух милях отсюда. Там она проведет ночь в ожидании часа жертвоприношения.
– Когда произойдет жертвоприношение?
– Завтра, при первых проблесках зари.
Сказав это, проводник вывел слона из чащи и взобрался к нему на шею. Но, прежде чем он успел подать сигнал особым свистом, мистер Фогг остановил его и, обратившись к сэру Фрэнсису Кромарти, спросил:
– А что, если мы спасем эту женщину?
– Спасти эту женщину, мистер Фогг!.. – вскричал бригадный генерал.
– У меня в запасе еще двенадцать часов. Я могу ими пожертвовать.
– А ведь вы, оказывается, человек с сердцем! – заметил генерал.
– Иногда, – просто ответил Филеас Фогг. – Когда у меня есть время.
Глава тринадцатая,
в которой Паспарту лишний раз доказывает, что счастье улыбается смельчакам
Предприятие было крайне смелое, полное трудностей и, быть может, невыполнимое. Мистер Фогг рисковал своей жизнью или по крайней мере свободой, а следовательно, и успешным исходом своего пари; но он не колебался. Впрочем, в лице сэра Фрэнсиса Кромарти он нашел решительного помощника.
Что же касается Паспарту, то он был готов на все; на него можно было положиться. Он был в восторге от намерения своего господина. Под его ледяной внешностью он угадал отзывчивое сердце. Он начинал любить Филеаса Фогга.
Оставался проводник. На чью сторону станет он в этом деле? Не вздумает ли он помогать индусам? Необходимо было обеспечить если не его содействие, то хотя бы нейтралитет.