Но схему участка, на котором случилась катастрофа, он представлял довольно ясно. От «Тушинской» до «Волоколамской» понижение продольного профиля. Затем, от «Волоколамской» до «Щукинской», рельсы тоже идут по наклонной вниз, но уже не так круто.
Если вода достигла «Волоколамской»… Что же тогда делается по ту сторону прорыва? От «Щукинской» и дальше? Смогут ли водоотливные установки остановить эту волну? Или их мощности не хватит?
Он поднес рацию ко рту и нажал кнопку вызова.
– Внимание, четвертый! Говорит начальник метрополитена Маев. Каков уровень воды на неработающей станции?
В рации шуршание и треск, затем появился голос, выплывший словно из ниоткуда.
– Я – четвертый! Воды по пояс, но она все время прибывает. Очень быстро.
– Люди! Там есть люди?
– Уже нет. Здесь… – спасатель замолчал.
– Что там?
– Здесь одни трупы. Очень много.
– А люди? – спросил Маев.
– Нет. – Ему показалось, что он видит лицо неизвестного спасателя – жесткое, с глубокими складками, идущими от крыльев носа к углам губ. – Людей не вижу.
– Понятно.
Ему, как профессионалу, это было более чем понятно. Спастись удалось лишь тем, кто ехал ближе к хвосту состава. Они смогли выпрыгнуть в тоннель и вернуться на «Тушинскую». Те, кто ехал в головных вагонах, сильнее пострадали от удара, да и сами вагоны наверняка завалило плывуном. И еще… Маев вспомнил доклад дежурного диспетчера электромеханической службы Шевченко. «В 8.29, – срывающимся голосом говорил Шевченко, – произошло короткое замыкание контактного рельса». Маев тогда подумал, что кому-то сильно не повезло, и даже пожалел бедолагу.
Но сейчас он с ужасом осознал, как все было на самом деле. Люди бежали по колено в воде, а она все поднималась и поднималась, подкрадываясь к контактному рельсу. И когда наконец добралась, последовала голубая мертвящая вспышка. Люди от сильного удара, как парализованные, повалились ничком друг на друга. Может быть, не все погибли сразу, кто-то был только оглушен и, наверное, пришел бы через несколько минут в себя, но вода довершила дело. Она находила беззащитные рты, заливала легкие, душила и топила людей, пока они были без сознания и не могли сопротивляться.
Немного помедлив, Маев снова нажал кнопку вызова.
– Внимание! Говорит Маев. На каком уровне в тоннеле вода? Как близко она от «Тушинской»?
После недолгой паузы он услышал то, чего больше всего боялся.
– Подступает. Вы скоро сами ее увидите.
Медлить было нельзя. Маев передал рацию референту; тот понял шефа без слов – бегом спустился на платформу и вернул «Моторолу» спасателю.
Маев одернул форменный китель, ладно сидевший на грузной фигуре, дождался, когда референт вернется, и скомандовал:
– На центральный пульт! Живо!
Молодой человек открыл универсальным ключом двери станции, и они стали подниматься по невысоким лестничным пролетам на улицу.
Маев сел в «БМВ» и спросил у водителя, показывая на радиотелефон:
– Кто звонил?
Тот пожал плечами:
– Многие. Все.
– Ладно.
Начальник метрополитена набрал номер центрального пульта.
– Маев говорит. Приказываю открыть воздушные шлюзы и локализовать место катастрофы. Готовьте спецобъект к запуску. Ждите моего сигнала. Как поняли?
– Вас понял, – прозвучал короткий ответ.
Он не видел другого выхода.
Следующий звонок он сделал в московский штаб МЧС.
– Маев! Прошу вас временно приостановить спасательную операцию. И, пожалуйста, поторопитесь с эвакуацией. Мне нужно, чтобы через пятнадцать минут на «Тушинской» и «Щукинской» никого не было. Для локализации прорыва предполагаю задействовать спецсредства повышенной мощности. Но я не могу это сделать, пока на станциях и в тоннеле люди.
Он положил трубку и повернулся к референту, сидевшему на заднем сиденье.
– Оставайся с ними на связи. Как только последний человек выйдет из тоннеля, дашь мне знать.
– Слушаюсь! – Референт сделал пометку в блокноте и посмотрел на часы.
– Все, Сережа, – сказал Маев водителю. – Давай на центральный пульт.
Черный «БМВ», включив мигалку, резко сорвался с места.
За время поездки Маев сделал еще несколько звонков и докладов. Самое главное решение он уже принял – задействовать спецобъект. Он понимал, что по ту сторону от «Волоколамской» живых больше нет.
Пятнадцать минут – это, конечно, нереально; он намеренно торопил спасателей, однако, для того, чтобы вывести гигантский вентилятор на полную мощность, времени потребуется не меньше.
Они должны успеть, иначе катастрофа в перегонном тоннеле перерастет в еще более крупную, и начнется такая цепная реакция, что лучше об этом и не думать.
Спасатель, что в разговоре с Маевым называл себя четвертым, светил лучом мощного фонаря в черное жерло тоннеля.
На заброшенной станции работало аварийное освещение, и этого скудного света хватало, чтобы разглядеть пустую платформу и тонкие колонны, подпиравшие потолок.
«Волоколамская» выглядела, как последнее пристанище на пути между Жизнью и Смертью. Рубеж, за которым все менялось.
Конус яркого света выхватывал стены и потолок тоннеля. Но стоило немного опустить фонарь, и спасатель видел черную массу воды, в которой, сбившись в кучу, плавали человеческие тела.
Течение шевелило трупы, переворачивало их, било о стенки и медленно несло в сторону «Тушинской».
К картинам смерти этот человек уже привык, но здесь, в огромном полутемном зале, плывущие мертвецы выглядели жутко.
Он решил подождать минуту. Ровно минуту. Может быть, из тоннеля появится кто-нибудь живой.
Спасатель хотел пройти немного вперед, приблизиться к месту катастрофы, но течение не давало сделать и шагу.
Он вдруг он понял, что если прямо сейчас не повернуть назад, то можно и вовсе не вернуться. Вода прибывала, и проводить спасательную операцию в таких условиях было невозможно.
Он оглянулся, посветил себе за спину. Он остался один. Рядом не было никого из товарищей – они помогали последним раненым, встреченным в тоннеле.
Рация замигала зеленым огоньком, и послышался голос:
– Четвертый! Есть там кто живой?
Спасатель знал, что его ответ будет решающим. Он снова направил луч туда, на территорию гибели и хаоса, и разглядел большую волну, накатывающую прямо на него. Ждать было больше некого.
Он развернулся и побежал обратно, на «Тушинскую», успев крикнуть на бегу:
– Никого! Живых здесь нет!
– Возвращайся!
Волна мягко подкралась сзади и ударила в подколенные сгибы. Спасатель запнулся и упал, разбрызгивая воду, но тотчас же вскочил на ноги и снова побежал.
– Возвращаюсь!
Офицер МЧС, руководивший спасательной операцией, сделал пометку в журнале: «8.52. Согласно поступившим сообщениям, никого из живых в тоннеле не осталось. По требованию начальника метрополитена Маева И. В. спасательные мероприятия временно приостановлены с целью удаления из тоннеля избытка воды».
Он аккуратно надел на шариковую ручку колпачок и закрыл журнал. Эвакуация людей со станции продолжалась еще девять минут.
Когда из бывших пассажиров двадцать шестого состава на «Тушинской» никого не осталось, спасатель вновь открыл журнал и снял с ручки колпачок. Он отметил время завершения эвакуации и уже собирался доложить об этом из помещения дежурного по станции, но сначала связался с коллегой, работавшим на «Щукинской». То, что он услышал, заставило его изменить свое решение.
– Валентин! – звучал голос в трубке. – Восемнадцатый экипаж ушел в сторону «Волоколамской» и не вернулся. У нас по параллельному пути пошла вода. Течение принесло лодку. Пустую. Без ребят. У вас они не выходили?
– Пока нет, – ответил он.
В тоннеле оставалось трое спасателей. Надо было подождать еще немного. Дать им шанс.
Восемнадцатый экипаж пробивался к заброшенной станции. Старшему казалось, что он слышит, несмотря на все заглушающий гул, напряженное дыхание у себя за спиной. Он знал, что док и водитель не отстают.
По мере того как они приближались к «Волоколамской», бежать становилось легче: основная масса воды текла вниз, к «Тушинской».
Они миновали третью дверь, она еще держалась на петлях.
Стены тоннеля впереди изменили свой цвет: на них появились золотистые отблески, отбрасываемые станционными фонарями.
Это придало людям сил, и они побежали немного быстрее.
Через минуту они увидели перед собой громадное недостроенное помещение.
Старший остановился и обернулся. Водитель подставил ему руки, командир оттолкнулся и запрыгнул на платформу.
Он принял у дока чемоданчик и протянул ему руку. За доком последовал водитель.
Старший остановился всего на несколько секунд, чтобы перевести дыхание, – маленькая поблажка, награда в конце тяжелого пути.
– Пришли! – громко сказал старший.
Гулкое эхо подхватило его слова и заметалось под высокими сводами, словно не знало, куда спрятать эту нечаянно доставшуюся драгоценность. До сих пор его ежедневной добычей был лишь стук вагонных пар, а сегодня еще рев воды.
Все трое ощущали сгустившуюся атмосферу беды, царившую на станции. Воздух был таким плотным, что его можно было раздвигать руками. Они медлили, тянули секунды, всячески оттягивали то время, когда им придется сделать первый шаг к той стороне платформы.
Они не слышали ни человеческих голосов, ни криков о помощи, только неумолкающий шум и утробный рокот потревоженной земли, в которую так бесцеремонно вторглась чужеродная стихия.
– Пошли! – сказал старший снова громче, чем следовало.
Они одновременно шагнули вперед.
Сверху они смотрели на человеческие тела, покачивающиеся в прибывающей воде.
– Наши были здесь? Или нет? – спросил старший, обращаясь скорее к самому себе.
Водитель пожал плечами.
– Наверное, были, – ответил док.
– Почему тогда ушли? – сказал старший, хотя ответ был очевиден: потому что в их помощи никто не нуждался.
Ладно. Пусть так. Но ведь у спасателей еще оставалось много работы: достать тела погибших, разобрать завалы, проверить все вагоны, оставшиеся в тоннеле… Почему же они ушли?
«Сначала надо остановить воду, – понял старший. – Остановить воду и как-то запечатать дырку, откуда она льется. Только после этого можно начинать полномасштабные работы. Делать все это прямо сейчас – неоправданный риск».
Но из этого следовало…
Он достал рацию.
– Внимание! Я – восемнадцатый. Кто на связи? Кто меня слышит?
Рация трещала, шипела, и старший не мог разобрать ни слова. Но ему почему-то казалось, что кто-то, на том конце радиоволны, напряженно ловит каждый звук.
Он отпустил кнопку вызова и посмотрел на дисплей. Тот загорелся зеленым огоньком – значит, с ними пытались выйти на связь.
Старший последний раз посмотрел в тоннель. Оттуда прибывала вода, принося все новых и новых мертвецов.
Решение пришло мгновенно.
– Уходим! – крикнул старший и побежал обратно, пересекая платформу наискосок.
Тоннель, по которому они пришли, был почти сухим, и в нем не плавали трупы.
Спасатели спрыгнули с платформы и со всех ног побежали прочь. Едва их дробные шаги затихли вдали, к платформе из параллельного тоннеля вышли люди.
Двое. Первый, бредя по пояс в воде, припадал на одну ногу, второй нес на руках девочку в пластиковом дождевике.
Одной рукой, заведенной за спину, Гарин придерживал Ксюшу, а другой – вцепился в пиджак мужчины со сломанной ногой.
Мужчина, тяжело отдуваясь, шел впереди. Гарин слышал плеск воды, когда тот убирал преграды, постоянно возникавшие на их пути. И Гарин знал, что это за преграды.
На мгновение ему почудилось, что вдалеке он увидел отблеск света, озаривший потолок и стены. Но отблеск исчез, и Гарин решил, что ошибся.
Но по мере того как они продвигались вперед, в тоннеле и впрямь становилось светлее. Теперь Гарин четко видел контуры мужчины, идущего впереди.
Он был ему благодарен за то, что мужчина больше заботился о Ксюше, чем о себе. Но его сильно смущала неизвестная причина такой заботы.
Ведь, если бы Гарин был один, без дочери, этот мужчина вряд ли вызвался бы ему помогать. Значит, все дело в Ксюше. Но почему? Откуда такая любовь к незнакомому ребенку?
«Брось, Гарин, – говорил он себе. – Не надо думать о человеке хуже, чем он есть. Разве Михаил не относился к ней точно так же?»
Воспоминание о толстяке заставило его сердце болезненно сжаться. Как он? Сумел ли выбраться?
«Я вам верю», – сказал толстяк. И еще он сказал: «Я не умею плавать».
Сознание того, что он бросил человека, не давало Гарину покоя. Сколько он ни пытался списать свое поведение на сложившуюся ситуацию, но так и не мог до конца себя оправдать.
Этот мужчина, которого он, спас, заставил Гарина забыть о Михаиле. «Ну а что я еще мог сделать?» – подумал Гарин и удивился, как вяло сейчас звучит его обычное оправдание.
Последние годы он только и делает, что оправдывается: перед Ириной за то, что не мог толком обеспечить семью; перед Ксюшей за то, что многие простые и вполне естественные радости оставались для нее недоступны – все по той же причине; перед самим собой, наконец, за то, что был мямлей и предоставил жизни идти своим чередом, не пытаясь в ней хоть что-то изменить.
«Ну а что я могу сделать? Что мне, воровать, что ли?» – говорил он, считая, что одним этим решает все возникающие проблемы. Ерунда! Проблемы оставались проблемами, потому что Гарин оставался Гариным.
Но сейчас где-то внутри него возник такой сильный и неожиданный протест против своей привычной фразы, что он чуть не задохнулся от злости.
«Что я мог сделать? Да все, что угодно! Даже больше, если кто-то и мог что-то сделать, то только я! Я один! И не сделал!»
Мысли его вновь переключились на мужчину, шедшего первым.
«Вся разница между нами в том, что он может твердо сказать: я – первый! А я – не могу!»
Да, он спас этого человека. То есть смог. И мужчина помог ему. Но Гарин сильно сомневался, что он сделал это как ответную любезность.
Мужчиной двигали совсем другие побуждения, которые Гарин не понимал.
Почему-то именно это не давало ему покоя. Наверное, он боялся и подсознательно ждал момента, когда мужчина обернется и скажет: «Все, хватит! Я отчаливаю, а дальше карабкайся сам!» Ведь сказал же он что-то подобное Михаилу.
Гарин был готов к такому повороту событий, но главный вопрос – почему? – так и остался бы невыясненным.
Гарин собрался было спросить мужчину, сказать что-то вроде: «Я, конечно, понимаю, сейчас не время и не место, но все-таки… Почему это вы, уважаемый, так ревностно заботитесь о моей дочери? И о чем вы разговаривали с ней, сидя в вагоне? И что за дурацкие вопросы – кто на кого похож? На маму или на папу? И?»
Было что-то еще, ускользнувшее из сознания, как ключ от двери сквозь дырку в кармане. Что-то еще заставило Гарина насторожиться, вот только он не мог вспомнить что…
«Он сказал… Он сказал…»
Мужчина вдруг выкинул вперед правую руку:
– Фу! Кажется, выбрались!
Гарин посмотрел через его плечо и увидел свет, играющий на стенках тоннеля. Бледный электрический свет. Самое приятное и долгожданное зрелище.
Они, не сговариваясь, ускорили шаг.
– Как Ксюша? – хрипло спросил мужчина.
– Рука болит, – хнычущим голоском произнесла дочь.
– Ничего, девочка! Мы уже вышли! Потерпи еще маленько! – бодро выкрикнул мужчина.
Теперь он почти бежал, и Гарин удивился – как ему удается так быстро передвигаться? Со сломанной-то ногой?
Через минуту они вышли из тоннеля.
Гарин подошел к платформе.
– Слезай, принцесса!
Ксюша встала на ноги и отошла от края.
– Сейчас я залезу и помогу тебе! – сказал Гарин, обращаясь к мужчине. Тот не ответил.
На станции вполнакала горели светильники, и Гарин попытался еще раз внимательно рассмотреть незнакомца. В вагоне тени, отбрасываемые факелом, искажали черты лица.