И вот корабль, расправив широкие крылья, летит над мертвой унылой пустыней…
Какой контраст с Венерой!
Там, на «сестре Земли», несутся высокие валы океана. Грозовые тучи обрушиваются вниз могучими потоками ливней. Ослепительные молнии бороздят небо. Гигантские леса, высокие горы и жизнь… жизнь… еще бессознательная, слепая, но с юной силой пробивающая себе путь в будущее. А здесь?..
Корабль опустился на высоту одного километра, и в бинокль хорошо были видны все подробности. Песок… песок… и изредка голубовато-серые пятна каких-то растений.
Мы летели в сторону, обратную вращению планеты, то есть на запад, со скоростью шестисот километров в час. Характер местности постепенно менялся. Всё чаще появлялись обширные пятна растительности. Почва постепенно опускалась, и вскоре мы оказались на высоте около трех километров.
Песчаная пустыня исчезла. Под нами был сплошной ковер неведомых растений. Ни одного дерева, ни одного крупного куста.
Неожиданно блеснуло небольшое озеро. Потом они стали попадаться всё чаще. Неужели мы летим к морю?.. Но, нет! Через два часа снова начался подъем почвы, и мы опять увидели уже знакомую песчаную пустыню.
— Сергей Александрович! — сказал Белопольский. — По-моему, надо вернуться и опустить корабль где-нибудь в районе озер.
— Посмотрим, что будет дальше. Мы видели только незначительную часть местности. Такие впадины должны еще встретиться.
Слова нашего капитана оправдались только через четыре часа. Всё это время мы видели одну и ту же картину — бесконечную унылую пустыню. По-видимому, на Марсе совершенно не было ни гор, ни даже холмов. Виденная нами впадина имела настолько незначительную глубину при ширине более тысячи километров, что никак не могла изменить впечатление, что поверхность планеты гладкая, как биллиардный шар. Возможно, что в давно прошедшие времена на Марсе были горы, но неустанная работа ветров и дождей, которые тоже могли быть, когда-то сгладила и выровняла их так, что к настоящему времени не осталось ни малейшего следа былых возвышенностей.
Солнце медленно опускалось к горизонту. Скоро наступит ночь. Первая ночь для нас за шесть месяцев. Ночь на чужой планете…
Чужой?!. Но кому же принадлежит она?..
Ни малейших признаков живых существ мы не видели.
Но, может быть, там, где низко по «земле» стелются еще незнакомые нам растения, таится от наших глаз жизнь обитателей Марса. Это мы узнаем, когда корабль будет на поверхности.
— Мы должны опуститься до наступления ночи, — сказал Камов.
На исходе седьмого часа полета появились признаки близости новой впадины. Всё больше и больше попадалось растительных оазисов на желто-буром фоне пустыни. Потом местность стала понижаться, появились озера.
Солнце стояло уже совсем низко над горизонтом, когда Камов принял решение прекратить полет.
Скорость стала замедляться. Корабль описывал широкие круги над выбранным местом, постепенно опускаясь всё ниже и ниже. Гул двигателей становился всё тише. Почувствовалось содрогание корпуса.
Наступила решительная и самая опасная минута полета. Звездолет весом в десятки тонн, на малой скорости, с трудом держался в разреженной атмосфере Марса. Каждую секунду он мог рухнуть вниз.
Камов не отрывал глаз от перископа. Его руки уверенно оперировали рукоятками и кнопками пульта.
Вот мы уже в пятидесяти метрах от поверхности.
Внезапно скорость увеличилась. Притяжение планеты преодолело инерцию полета. Планируя на крыльях, корабль плавно пошел вниз. Двигатели прекратили работу.
Раздался скрежещущий звук.
За стеклами окон заклубились тучи песчаной пыли, и космический корабль, пролетевший более четырехсот сорока миллионов километров межпланетного пространства, остановился.
Мы достигли цели. Мы на Марсе!..
В едином порыве мы все бросились друг к другу и горячо обнялись.
— Сергей Александрович! — спросил Пайчадзе. — Когда вы думаете выйти из звездолета?
— Только с наступлением утра, — ответил Камов.
— На какой широте мы находимся?
— Примерно на экваторе.
Значит, ночь продлится целых двенадцать часов. 6
А мало ли что может случиться с Хепгудом! Вдруг он потеряет сознание или просто забудет о нем…
Бейсон мысленно осыпал самого себя отборной бранью. Зачем он ввязался в этот полет? Правда, космический рейс сулит ему крупные деньги, но сейчас он с радостью отказался бы от них, только бы выйти из проклятой ракеты, не находиться в таком беспомощном положении, в полной власти Хепгуда.
А вдруг этот человек намеренно захочет погубить его? Так легко, по возвращении на Землю, придумать какую-нибудь историю, чтобы объяснить причину его смерти. Кто сможет проверить? И вся честь полета, все выгоды достанутся на долю одного Хепгуда. Как он раньше не подумал об этом? Конечно, именно так и случится! Почему Хепгуд не стучит в крышку ящика, чтобы узнать, всё ли в порядке, как они об этом договорились? Стоит закрыть кран воздухопровода — и всё сразу закончится…
Вот уже дышать становится всё труднее…
Бейсон услышал три четких удара по крышке ящика..
Условный стук!.. Нет, воздух хорошо проходит… Дышать легко…
Стук повторился. Бейсон поднял руку и ответил тремя ударами.
Убедившись, что его спутник чувствует себя хорошо, Хепгуд проверил, плотно ли закрыта крышка, и отошел от ящика.
Посмотрев в окно, он увидел, что по огромному полю ракетодрома бегали корреспонденты с киноаппаратами и фотокамерами, стремясь остаться как можно ближе к звездолету. Конные полицейские гонялись за ними, тщетно пытаясь оттеснить их за установленную километровую зону.
Хепгуд посмотрел на часы и выругался. До момента старта оставалось меньше десяти минут.
Неужели эти люди не понимают, какой опасности они подвергаются, находясь так близко к ракете?! Что ж, пусть пеняют на себя! Звездолет не задержится из-за них.
Он стал поспешно готовиться к старту: еще раз проверил исправность шлангов, подающих воздух в ящик, где лежал Бейсон, и в его собственный, стоявший рядом; осмотрел провода, с помощью которых пустит в ход атомно-реактивный двигатель.
Убедившись, что всё в порядке, надел маску и соединил ее с резиновым костюмом, плотно затянув герметический воротник. Потом он влез в ящик и соединил шланги воздухоподачи. Завинтив изнутри крышку, впустил воду.
Всё было готово к отлету.
Сквозь очки маски он видел светящийся циферблат часов на своей руке. Оставалось еще две минуты.
Хепгуд был совершенно спокоен. Хотя он хорошо знал, что созданный им звездолет далек от совершенства, он не боялся тех опасностей, которые грозили при старте. Он просто не хотел о них думать. Цель, которой он посвятил свою жизнь, была достигнута. Он отправлялся в межпланетный полет. Всё остальное исчезло из его сознания. Если произойдет катастрофа, он не хотел остаться живым. Победа или смерть! Третьего исхода для него не было.
Осталась одна минута…
Он вспомнил о Камове. Его соперник летит сейчас далеко от Земли, не подозревая, что звездолет Хепгуда ринется за ним, что этот звездолет будет на Марсе раньше его…
Мысли Хепгуда прервала секундная стрелка.
Пора!
Он злорадно подумал о тех беспечных корреспондентах, которые, не слушая никаких предупреждений, в погоне за сенсационными снимками, находятся где-нибудь в ближайшем соседстве со звездолетом, и твердой рукой нажал кнопку.
* * *
Мучительно медленно тянулось время… Сто семьдесят дней пути, дней, ничем не отличающихся друг от друга, полных томящего безделия, шли один за другим с одуряющей монотонностью.
Сознание необычайности положения, отсутствие веса, грандиозная картина вселенной, развернувшаяся за окнами ракеты, быстро утратили остроту новизны.
Делать было абсолютно нечего.
Ракета летела по извечным законам небесной механики и должна домчать их до цели, если не произойдет встреча с каким-нибудь небесным телом, которое он не успеет заметить. Впрочем, Хепгуд не верил, что такая встреча может произойти.
Отношения с Ральфом Бейсоном резко и непоправимо испортились. Причиной было то, что журналист всё время тянул виски и был непрерывно пьян.
Когда обсуждался вопрос о продуктах питания, Бейсон согласился с Хепгудом в том, что спиртные напитки не следует брать с собой, но на второй день пути неожиданно сказал:
— Скука смертельная! Давайте выпьем, Чарльз!
— Что вы имеете в виду? — спросил насторожившийся Хепгуд.
Он не мог понять, откуда у Бейсона могут быть спиртные напитки. Весь груз звездолета был им самим тщательно проверен перед стартом.
«Если он тайно от меня пронес две или три бутылки, то это еще не большая беда», — подумал он.
Но дело оказалось гораздо хуже.
С величайшим негодованием Хепгуд узнал, что Бейсон, тайно сговорившись с поставщиком, погрузил на звездолет один резервуар не с жидким кислородом, а с виски.
— Идиот! — кричал, не помня себя от гнева, Хепгуд. — Чем вы думаете дышать в конце пути? Вашим проклятым спиртом?
Поступок Бейсона грозил самыми тяжелыми последствиями. На корабле было двенадцать резервуаров с кислородом. Потеря одного из них ставила экспедицию под угрозу гибели.
— Вы сами говорили, — невозмутимо сказал Бейсон, не обращая внимания на ругательства своего спутника, — что воздуха хватит нам на весь путь, включая возвращение на Землю. К чему такой запас! Мы наполним наши резервуары на Марсе.
— Чем?!
— Как чем? Воздухом Марса, разумеется. У нас же есть насос.
Несколько секунд Хепгуд смотрел на Бейсона, не в силах произнести ни одного слова.
— Откуда вам известно, — сказал он, наконец, — что воздух Марса пригоден для дыхания? Неужели вы не знаете, что наши резервуары наполнены не воздухом, а жидким кислородом? У нас нет никакой возможности выделить кислород из атмосферы Марса.