Марго была уверена, что молодой энергичный ученый всегда будет подготовлен к чему угодно. Однако кивнула.
– Теперь престиж – это все, – продолжал Кавакита. – Чистая наука сама по себе больше не приносит субсидий.
Марго снова кивнула. Она слышала Грегори, слышала голоса коллег, но все казалось ей не важным. Кроме крови на туфлях Прайна.
5
Теперь можете идти, – сказал через час полицейский. – Но ни в коем случае не заходите за желтую ленту.
Сидевшая сжавшись в комочек Марго резко вскинула голову, когда ей на плечо опустилась чья-то ладонь. Рядом стоял долговязый, тощий Билл Смитбек, в другой руке он держал пару скрепленных спиралями блокнотов, его каштановые волосы были, как всегда, взъерошены. За ухо засунут карандаш с изжеванным концом, воротничок был расстегнут, узел черного галстука спущен. Живая карикатура на работягу-журналиста. Марго подозревала, что это тщательно продуманный имидж. Смитбеку поручили написать книгу о музее, уделив главное внимание выставке “Суеверия”, которая должна была открыться на будущей неделе.
– Сверхъестественные события в музее естественной истории, – угрюмо пробормотал Смитбек ей на ухо, присев на стоявший рядом стул. Бросил на стол свои блокноты, и поток исписанных листков бумаги, компьютерных дискет без этикеток и ксерокопий газетных статей разбежался по его пластиковой поверхности.
– Привет, Кавакита, – весело сказал Смитбек, хлопнув его по плечу. – Не встречал тигров в последнее время?
– Только бумажных, – сухо откликнулся Кавакита.
Смитбек повернулся к Марго:
– Ты, наверное, уже знаешь все кровавые подробности. Жуть, правда?
– Нам ничего не сообщали, – ответила она. – Мы только слышали что-то об убийстве. Совершил его, надо полагать, Прайн.
Смитбек рассмеялся.
– Чарли Прайн? Этот парень мухи не способен убить, тем более двуногого. Нет, Прайн только обнаружил тело. Вернее, тела.
– Тела? О чем ты?
Смитбек вздохнул.
– Так вам в самом деле ничего не известно? Я думал, вы хоть что-то разузнали, пока сидели здесь несколько часов. – Он вскочил, подошел к кофеварке, наклонил ее, подергал за ручку и вернулся с пустыми руками. – В зале приматов за стеклом витрины нашли жену директора, – сообщил он, усевшись снова. – Ее двадцать лет никто не замечал.
Марго застонала.
– Смитбек, рассказывай, что произошло на самом деле.
– Ну ладно, – вздохнул он. – Утром около половины восьмого двух мальчишек обнаружили мертвыми в подвале старого здания.
Марго прижала ладонь ко рту.
– Как ты об этом узнал? – спросил Кавакита.
– Покуда вы прохлаждались здесь, все остальное человечество собралось на Семьдесят второй улице, – продолжал Смитбек. – Ворота закрыли у нас перед носом. Журналисты там тоже были.
И немало. В общем, Райт собирается в десять часов устроить пресс-конференцию в Большой ротонде, дабы пресечь слухи. Все разговоры о зоопарке. Начнется она через десять минут.
– О зоопарке? – переспросила Марго.
– Находящемся здесь. До чего же сложное положение. – Смитбек явно наслаждался, выдавая им информацию небольшими порциями. – Убийство, кажется, было очень жестоким. А вы знаете журналистов: они всегда предполагали, что тут у вас содержатся в клетках всевозможные звери.
– Кажется, ты рад случившемуся, – улыбнулся Кавакита.
– Происшествие придаст моей книге совершенно новый размах, – продолжал Смитбек. – Потрясающий правдивый отчет об ужасном убийстве в музее, автор – Уильям Смитбек-младший. Ненасытные дикие звери бродят по пустынным коридорам. Книга может стать бестселлером.
– Это не смешно, – раздраженно заметила Марго. Она думала о том, что лаборатория Прайна находится неподалеку от ее кабинета в подвале старого здания.
– Знаю, знаю, – добродушно отозвался Смитбек. – Это ужасно. Бедные дети. Но все же я не уверен, что это правда. Возможно, Катберт пошел на такую уловку, чтобы сделать рекламу выставке.
Он вздохнул, потом заговорил виноватым тоном:
– Послушай, Марго, меня очень огорчило известие о смерти твоего отца. Я собирался сказать тебе раньше.
– Спасибо, – ответила она. В улыбке ее было немного теплоты.
– Послушайте, – сказал, поднимаясь, Кавакита. – Я, право, должен...
– Я слышал, ты собираешься уволиться, – продолжал Смитбек, обращаясь к Марго. – Забросить диссертацию, работать в отцовской компании или что-то в этом роде. – Он с любопытством глядел на нее. – Это правда? Я думал, твои исследования в конце концов дают какие-то результаты.
– И да, и нет, – ответила Марго. – Работа над диссертацией слегка затягивается. Сегодня в одиннадцать у меня еженедельная встреча с Фроком. Возможно, он забудет о ней, как обычно, и наметит на это время что-нибудь другое, особенно после такой трагедии. Но все же надеюсь увидеться с ним. Я обнаружила интересную монографию о классификации лекарственных растений у племени кирибуту.
Заметив, что взгляд Смитбека начинает блуждать, она вновь напомнила себе, что большинство людей не интересуется ни генетикой растений, ни этнофармакологией.
– Так что мне надо подготовиться, – заключила Марго, поднимаясь.
– Погоди минутку! – сказал Смитбек, с трудом собирая свои бумаги. – Не хочешь побывать на пресс-конференции?
Когда они выходили из комнаты отдыха, Фрид все еще жаловался на притеснения тем, кто его слушал. Кавакита уже быстро шагал впереди них по коридору, потом, помахав им через плечо, скрылся за поворотом.
Когда они пришли в Большую ротонду, пресс-конференция уже шла. Репортеры, окружив Уинстона Райта, директора музея, направляли микрофоны и камеры в его сторону, голоса гулко раздавались в похожем на пещеру помещении. Ипполито, начальник охраны музея, стоял рядом с директором. Поодаль столпились другие служащие и несколько любопытных школьников.
Рассерженный Райт, стоя в свете кварцевых ламп, пытался отвечать на вопросы, которые выкрикивали журналисты. Обычно безупречный костюм директора был помят, редкие волосы спадали на ухо. Бледная кожа посерела, глаза налились кровью.
– Нет, – говорил Райт, – видимо, они сочли, что их дети уже ушли из музея. У нас не было предварительного предупреждения... Нет, мы не держим в музее живых животных!.. Ну разумеется, у нас есть мыши и змеи для исследовательских целей, но ни львов, ни тигров, ни прочих хищников... Нет, трупов я не видел... Не знаю, какие там были увечья... Я не проводил экспертизы и не могу говорить на эту тему, вам придется подождать вскрытия... Хочу подчеркнуть, что полиция не делала официальных заявлений... Пока не прекратите крик, я не буду отвечать на вопросы... Нет, я уже сказал, что у нас нет диких зверей в музее... Да, в том числе и медведей... Нет, никаких фамилий называть не буду... Как я могу ответить на этот вопрос?.. Пресс-конференция окончена... Я сказал окончена... Да, конечно, мы всеми средствами оказываем содействие полиции... Нет, я не вижу причин откладывать открытие новой выставки. Позвольте подчеркнуть, что дата открытия выставки “Суеверия” уже назначена... Да, у нас есть чучела львов, но если вы намекаете... Господи, они застрелены в Африке семьдесят пять лет назад! Зоопарк? У нас нет связей с зоопарком... Я просто не буду отвечать на эти возмутительные намеки... Может, джентльмен из газеты “Пост” перестанет орать?.. Полиция допрашивает ученого, обнаружившего трупы, но я никакими сведениями об этом не располагаю... Нет, мне больше нечего добавить, кроме того, что мы делаем все, что в наших силах... Да, конечно, это трагично...
Репортеры стали расходиться. Райт повернулся к начальнику охраны.
– Где была полиция, черт возьми? – услышала Марго его гневный голос. Обернувшись, он бросил через плечо: – Если увидите миссис Рикмен, скажите, чтобы немедленно зашла ко мне в кабинет.
И с важным видом вышел из Большой ротонды.
6
Марго дошла до коридора, который сотрудники музея называли Бродвеем. Он тянулся во всю длину здания – шесть городских кварталов. Говорили, что это самый длинный коридор в Нью-Йорке. Стены его были обиты дубовыми панелями, через каждые десять футов находились двери с матовыми стеклами. Очень многие фамилии хранителей на золотистых прямоугольных табличках были обведены черной каймой.
В распоряжении аспирантки Марго Грин были только металлический стол и книжная полка в одной из подвальных лабораторий. По крайней мере, у меня есть кабинет, подумала она, выйдя из коридора и начав спускаться по узкой железной лестнице. У одной из ее знакомых – аспирантки в отделе маммологии – был только маленький обшарпанный школьный стол, втиснутый между большими холодильниками. Этой женщине даже в середине августа приходилось носить на работе теплые свитера.
Внизу охранник махнул ей рукой, разрешая проходить, и она двинулась по тускло освещенному туннелю, окаймленному по обеим сторонам конскими скелетами в застекленных витринах. Никаких полицейских лент там не было.
У себя в кабинете Марго поставила сумочку и села. Большая часть лаборатории представляла собой, в сущности, склад артефактов из южных морей: здесь были маорийские щиты, боевые каноэ и тростниковые стрелы, набитые в металлические зеленые, высящиеся до потолка шкафы. Имитирующая озеро стогаллоновая цистерна для рыбы, принадлежавшая отделу поведения животных, стояла на железном каркасе под батареей ламп. В ней было столько водорослей, что Марго очень редко могла разглядеть рыбу. Рядом с ее рабочим местом примостился столик, заваленный пыльными масками. Консерватор, неприятная молодая женщина, работала в угрюмом молчании, казалось, не больше трех часов в день. По медлительности коллеги Марго полагала, что на консервацию каждой маски у нее уходит недели две. В данной коллекции насчитывалось пять тысяч масок, но, похоже, никого не волновало, что при таких темпах на завершение работы потребуется около двух столетий.
Марго включила компьютер. На мониторе появились зеленые буквы:
ПРИВЕТ МАРГО ГРИН
С ВОЗВРАЩЕНИЕМ В РАСПРЕДЕЛЕННУЮ СЕТЕВУЮ СИСТЕМУ МУЗЕЯ
ВЫПУСК 15 – 5 СООБЩЕНИЙ ДЛЯ ВАС НЕТ
Марго изменила режим и стала просматривать свои записи, готовясь к встрече с Фроком. Ее наставник зачастую выглядел озабоченным во время еженедельных встреч, и Марго постоянно старалась представить ему что-нибудь новое. Проблема заключалась в том, что обычно ничего нового не было, – еще какие-то статьи прочтены, проанализированы и введены в компьютер: сделана какая-то лабораторная работа: и возможно... возможно... написаны еще три-четыре страницы диссертации. Она понимала, что представляет собой научный сотрудник, существующий на государственные средства, и что ученые с насмешкой именуют ПД – псевдодиссертация.
Два года назад, когда Фрок согласился быть ее научным руководителем, Марго даже подумала, что произошла какая-то ошибка. Фрок – автор теории “эффекта Каллисто”, профессор кафедры статистической палеонтологии Колумбийского университета, глава отдела эволюционной биологии музея – избрал ее в аспирантки! Этой чести удостаивались очень немногие.
Карьеру Фрок начинал как антрополог. Прикованный перенесенным в детстве полиомиелитом к инвалидной коляске, он тем не менее провел выдающуюся полевую работу, результаты которой до сих пор являлись основой многих учебников. После того как несколько серьезных приступов малярии сделали невозможным продолжение полевых исследований. Фрок посвятил все свои силы разработке эволюционной теории. В середине восьмидесятых он выступил с новой радикальной гипотезой, вызвавшей бурную полемику. Сочетая теорию хаоса и дарвинизм, гипотеза Фрока оспаривала общепринятое мнение, что жизнь эволюционировала последовательно. Ученый теоретически допускал, что принцип последовательности иногда нарушался; он считал, что недолговечные аберрации – “чудовищные виды” – иногда становились ответвлением эволюции. Фрок доказывал, что эволюция не всегда вызывалась слепым отбором, что само окружение способно вызывать в видах внезапные, причудливые изменения.
Хотя теория Фрока подкреплялась блестящей серией статей и документов, большинство светил научного мира продолжали пребывать в сомнении. Если причудливые формы жизни существуют, вопрошали ученые, то где же они скрываются? Фрок отвечал, что его теория прогнозирует как быструю передачу генов, так и быструю эволюцию.
Чем чаще специалисты называли Фрока заблуждающимся, даже безумным, тем охотнее становилась на его сторону популярная пресса. Его теорию окрестили “эффектом Каллисто”, по греческому мифу, где молодая женщина внезапно превращается в медведицу. Хотя Фрок и жалел о популистском толковании своего труда, он расчетливо пользовался известностью для продолжения научных изысканий. Как многие блестящие ученые, Фрок был увлечен собственными исследованиями; Марго иногда казалось, что все прочее, в том числе и ее работа, вызывает у него скуку.
Консерватор в другом конце комнаты поднялась и, ни слова не говоря, ушла на обед, значит, время близилось к одиннадцати часам. Марго написала на листе бумаги несколько фраз, очистила экран компьютера и взяла тетрадь для записей.
Кабинет Фрока находился в юго-восточной башне, в конце коридора пятого этажа: он представлял собой оазис, далекий от лабораторий и автоматизированных рабочих мест, весьма характерных для той части музея, куда не ходят посетители. На массивной дубовой двери кабинета было написано просто: “ДОКТОР ФРОК”.
Марго постучала.
Она услышала покашливание и негромкий шорох, инвалидной коляски. Медленно открылась дверь, появилось знакомое румяное лицо, кустистые брови были удивленно нахмурены. Потом взгляд Фрока посветлел.
– Ну да, сегодня же понедельник. Входите.
Фрок произнес это вполголоса, коснулся запястья Марго пухлой рукой и указал ей на кресло. Одет он был, как обычно, в темный костюм с белой рубашкой и ярким пестрым галстуком. Густая грива седых волос была взъерошена.
Стены кабинета были заставлены старыми застекленными книжными шкафами, на полках лежали реликты и диковины, привезенные из экспедиций. Книги были сложены у одной из стен в громадные, грозящие рухнуть стопы. Два больших эркера выходили на Гудзон. Зачехленные викторианские кресла стояли на потертом персидском ковре, на письменном столе лежало несколько экземпляров последней книги Фрока “Фрактальная эволюция”.
Рядом с книгой стояла знакомая Марго глыба серого песчаника. На плоской поверхности камня был глубокий отпечаток, странно смазанный и вытянутый вдоль одного края, с тремя большими вмятинами возле другого. Фрок утверждал, что это ископаемый след неизвестного науке существа: единственное материальное свидетельство, подтверждавшее его теорию аберрационной эволюции. Другие ученые оспаривали этот факт. Многие не верили, что это ископаемый след, и называли его причудой Фрока. Многие вообще его не видели.
– Уберите этот хлам и садитесь, – сказал Фрок, возвращаясь на свое любимое место у одного из окон. – Шерри? Хотя нет, вы всегда отказываетесь. Как глупо с моей стороны забыть об этом.
На предложенном кресле лежало несколько старых номеров журнала “Нейчур” и рукопись неоконченной статьи, озаглавленной “Филогенетическая трансформация и широколистный папоротник кайнозойской эры”. Марго переложила все на ближайший столик и села, гадая, упомянет ли Фрок о смерти двух мальчиков.
Несколько секунд он, неподвижно застыв, глядел на нее. Потом замигал и вздохнул.
– Ну что, мисс Грин? Приступим?
Разочарованная, Марго раскрыла тетрадь. Быстро просмотрела записи, потом стала обосновывать свой анализ классификации растений племенем кирибиту и то, какое он имеет отношение к следующей главе диссертации. Слушая ее, Фрок склонил голову на грудь и закрыл глаза. Посторонний человек принял бы его за спящего, но Марго знала, что доктор внимательно слушает.
Когда она закончила, Фрок медленно расправил плечи.
– Классификация лекарственных растений по способу воздействия, а не по внешнему виду, – пробормотал он наконец. – Интересно. Этот параграф напоминает мне о том, с чем я столкнулся у племени ки в Бечуаналенде.
Марго терпеливо ждала воспоминаний, которые неизбежно должны были последовать.
– Ки, как вам известно, – Фрок всегда предполагал, что слушатель так же хорошо знаком с предметом, как и он сам, – некогда использовали кору некоего кустарника как средство от головной боли. Шарьер изучал их в восемьсот шестьдесят девятом году и отметил этот факт в полевых журналах. Когда я появился там три четверти века спустя, племя уже не пользовалось этим средством. Теперь ки верили, что головные боли вызываются колдовством.