Здесь речь идет не о самоубийстве, а о грядущем убийстве героя, который должен погибнуть то ли от ножа в спину, то ли от пули в живот. И лишь такая насильственная смерть даст ему дорогу в рай, в который в противном случае барда не пустят за его грехи.
В этой песне Высоцкий вспоминает свое четверостишие 1971 года:
Теперь он свой выбор сделал. Наркотики позволяли заглянуть за грань, но они же вели к самоубийству.
В июле 1979-го во время гастролей в Бухаре у Высоцкого случилась вторая клиническая смерть. По официальной версии, это произошло оттого, что Высоцкий отравился какой-то пищей, купленной на бухарском базаре. Однако Оксана Афанасьева уверенно утверждает: «Это случилось от передозировки, а не от жары. Володя в Бухару улетел один, потом мне позвонил его администратор Валера Янклович. Сказал, что Володя неважно себя чувствует и что мне нужно привезти лекарства. Я взяла промедол и вылетела».
По словам возлюбленной Высоцкого, в тот момент она не думала, что ее могут арестовать за провоз наркотиков: «Об этом не думаешь в тот момент. И потом, я привозила их один раз в жизни. Если бы я их не привезла, он бы умер. Там не было никакого кокаина, героина, это были лекарственные препараты. Если бы мне сказали, что сейчас у меня руку отрубят, но он будет здоров, я бы сказала: «Рубите».
А в Бухаре, куда мы переехали из Навои, Володя с утра пошел погулять по рынку. Но всенародная любовь – она же безгранична, и он то ли покурил, то ли еще что (он так и не рассказал), но пришел домой, и ему стало плохо. С нами был Володин друг, доктор Толя Федотов. Он вбежал ко мне в комнату: «Володе плохо». Я влетаю в гостиную – Володя мертвый: нос заострился, не дышит, сердце не бьется. И доктор Федотов, с абсолютно трясущимися руками, повторяет: «Он умер, он умер». Его трясло, у него истерика была. Я ему надавала по морде: «Делай что-нибудь быстро». Он сделал укол в артерию, и мы начали делать искусственное дыхание: он качал ему сердце, я дышала. По сути, мы его вдвоем реанимировали. Володя задышал, сознание вернулось. Потом он рассказывал, что видел меня, Толю. «Я понимал, что происходит, но не мог никак реагировать».
Потом пришли Янклович, Сева Абдулов (он тоже работал в концерте). «Ну что, мы отменяем выступление?» Я говорю: «Минуточку, а что, можете его не отменять? Он только что мертвый лежал. Володя, собирайся, мы уезжаем в Москву. Отменяется не только сегодня. Больше ничего не будет». Я настояла на своем. И мы уехали. Всем казалось, что это ерунда, что он – вечный и всех переживет».
В ту пору в СССР правоохранительные органы еще не вели активной борьбы с наркоманией. Считалось, что такой проблемы вроде нет, хотя в страну контрабандой поступали уже и кокаин, и героин, и ЛСД, а в больницах и аптеках учащались хищения морфия и других наркосодержащих препаратов.
В самом конце жизни, в 79-м, Высоцкий еще раз написал песню о «втором я». И на этот раз «второе я» представляло собой не алкоголика, а наркомана. Это был «мохнатый злобный жлоб с мозолистыми цепкими руками», о котором мы уже говорили выше, в связи с мнением Владимира Новикова о наркомании Высоцкого.
Тогда от наркомании лечили, полностью перегоняя кровь пациента через абсорбирующий уголь. Сколько-нибудь долговременного эффекта эта методика, к сожалению, не давала, поскольку не снимала психологическую зависимость от наркотиков.
Как раз в конце 1979 года Высоцкий попытался вылечиться от наркомании. Он рассказал о своих проблемах Леониду Сульповару, работавшему в Институте Склифосовского, попросил совета и помощи.
Сульповар вспоминал: «…Я начал искать, что можно еще сделать. Единственный человек, который этим тогда занимался, был профессор Лужников. К нему я и обратился… У меня была надежда большая – и я Володю убедил, что мы его из этого состояния выведем. Лужников разрабатывал новый метод – гемосорбцию. Я договорился… Но то не было абсорбента, то ребята выезжали в другие города. А Володя ждал – каждый день звонил: «Ну как? Ну когда?»
Янкловичу тоже запомнилась эта попытка спасения, предпринятая в апреле 1980 года: «Володя так ждал, так надеялся – ведь все это тянулось довольно долго… Он так хотел вылечиться!.. Сульповар договорился с профессором Лужниковым. Профессор попросил Володю обо всем рассказать откровенно, иначе не имеет смысла пробовать… Володя рассказал все: когда, сколько и как… Когда он может бороться, а когда нет. Решили попробовать…»
По словам Шехтмана, Сульповар обещал Высоцкому:
«– Через неделю выходишь – свежий, как огурчик. Полное излечение.
У Володи загорелись глаза:
– Замечательно! Все, Леня, – ложусь».
23 – 24 апреля в Институте Склифосовского Высоцкому наконец сделали гемосорбцию. Но никакого эффекта это не дало. Как вспоминал Сульповар, «я пришел к Володе, посмотрел, понял, что и здесь мы ничего не добились… Мы тогда думали, что гемосорбция может полностью снять интоксикацию… Но теперь ясно, что это не является стопроцентной гарантией…»
Также личный врач Высоцкого Анатолий Федотов, спасший его в Бухаре, скептически оценил результаты процедуры: «Володе сделали гемосорбцию… Кровь несколько раз прогнали через активированный уголь. Это же мучительная операция, и Володя пошел на это… Но гемосорбция не улучшила, а ухудшила его состояние. Мы приехали к нему на следующий день – Володя был весь синий…
– Немедленно увезите меня отсюда!
В общем, снова не получилось».
Янклович излагает эти события немного по-иному, но суть остается той же. Хуже того, сразу после Института Склифосовского Высоцкий отправился за наркотиками: «Рано утром приезжаю в больницу – тут Федотов путает, я приехал один… Вижу Володю и понимаю, что ничего не произошло.
Он говорит:
– Забери меня отсюда.
Врачи стоят поникшие…
– Может быть, попробовать еще раз?
Володя сказал:
– Нет, не надо…
И дал pасписку, что врачи не несут никакой ответственности, если снова начнет употреблять… Приезжаем домой. Володя говорит, что поедет в больницу. Я – ему:
– Ну ладно, ты о себе не думаешь! Но людей-то подводить нельзя…
Но все же садимся в машину, едем в Первую градскую. Знакомых врачей нет. Но Володя же – гениальный актер: он мог убедительно изобразить приступ печени, желудочную колику – все, что угодно… И, пока я бегал, чтобы предупредить врачей – Володе давать нельзя, – он сумел убедить девочек-медсестер из приемного покоя… Я понял это по его глазам. Смотрит на меня и говорит:
– Ну что, птичка моя… Видишь, ничего страшного не случилось».
Короче, хотели как лучше, а получилось как всегда.
Журналист Валерий Перевозчиков утверждает на основе бесед с друзьями и знакомыми Высоцкого, что в последние полтора года жизни тот использовал пpактически всю «гамму» наркотических препаратов: от промедола до героина. Доставать наркотики, естественно, дело трудное и чреватое серьезными последствиями… Но в то время в СССР наркомания считалась принадлежностью только западного образа жизни… У нас ее как бы не существовало, особо строгого контроля за распространением препаратов тоже не было». Поэтому, кстати сказать, Москву часто использовали для транзита наркотиков из Азии в Западную Европу. В московских аэропортах и на вокзалах не было специальных средств обнаружения наркотиков, в том числе натренированных на героин собак. Первые значительные партии героина для потребления внутри СССР стали поступать только с начала 80-х годов.
Положение усугублялось тем, что в последний год жизни Высоцкому уже не хватало прежних доз, и он их неконтролируемо наращивал. Это обстоятельство, между прочим, делает весьма вероятной версию о том, что на самом деле Высоцкий умер из-за передозировки наркотиков, о чем друзья, бывшие вместе с ним в последние часы жизни, естественно, должны были молчать.
Вот свидетельство Федотова, доказывающее, что в последние месяцы жизни Высоцкий бесконтрольно наращивал дозы наркотиков: «Были моменты, когда Володя уже не мог контролировать себя. Сколько бы мы ни достали – правдами и неправдами, – он мог сразу сделать себе… Мог всадить колоссальную дозу».
Федотову вторит Шехтман: «В последнее время Володя реально себя не ощущал. Он мне говорил:
– Вот у такого-то есть брат… Много лет он делает одну-две ампулы в день – и ничего.
– Володя, а сколько ты сегодня хватанул? Штук десять уже засадил?!
– Да это же вода! Они туда воду наливают!
Вот тут он себя уже не мог воспринимать реально…»
Ту же картину рисует и Янклович, рассказывающий также о незатейливых хитростях Высоцкого, с помощью которых он старался получить лишнюю дозу: «Из ванной зовет меня:
– Валера, смотри, они же не доливают!
Или в другой раз слышу: «дзинь!»
– Валера, я ампулу разбил.
А сам уже успел уколоть и уронил на пол пустую.
Однажды мы смогли достать большое количество, рассчитывая, что этого хватит на месяц… А Володя сделал все это за неделю…»
Как нам представляется, не только в терапевтических, так сказать, целях, в попытке заклясть терзавшего его душу «зеленого змия» обратился артист к наркотикам. Тут было еще стремление попробовать запретный плод, пройти у бездны на краю, изведать новых творческих ощущений. Здесь Высоцкий тоже был совсем не одинок в мире. Слишком многие звезды кино, шансонье и рок-музыканты Запада погибли от наркотиков, которые там были гораздо доступнее, чем в СССР. И уж они пробовали наркотики в подавляющем большинстве случаев не для того, чтобы избавиться от алкоголизма, а с целью найти новый стимулятор для творчества.
Помогли ли наркотики хоть чем-нибудь Высоцкому в его творчестве? Что касается поэзии, то вряд ли. Песни и стихи он лучше писать в последние три года жизни не стал. А вот самые лучшие роли он сыграл именно после того, как пристрастился к наркотиком. Вот что вспоминал Александр Стернин, фотограф Театра на Таганке: «В гримерной хрустели осколки от ампул… Володя говорил, что уколы от сердца. Правда, я замечал, что перед выходом на сцену он какой-то возбужденный, «на взводе»… А после спектакля – как выжатый».
31 декабря 1979 года приехавшая в Москву Марина Влади направилась на их дачу, которую они выстроили на участке драматурга Эдуарда Володарского в поселке Красная Пахра. Высоцкий же поехал за телевизором для Оксаны и привез его в ее квартиру на Яблочкова. Как отмечал Янклович, «в последние годы Володя очень серьезно относился к этой девушке. Хотя меня она тогда немного раздражала… Но я видел Володино отношение: он принимал участие в ее жизни, вникал в ее студенческие дела… Конечно, она сыграла в жизни Высоцкого определенную роль…»
Янклович признает, что поездка к Оксане сильно задержала друзей в Москве: «Марина ждет на даче, а у нас еще ничего нет. Мы заезжаем в магазин, покупаем огромный кусок мяса. Володя едет на дачу. А нас с Севой просит захватить знакомых девушек. Мол, собирали компанию, мотались по всей Москве…»
Оксане так запомнился этот день: «31 декабря вечером Володя заехал ко мне. Он как раз ехал на дачу. К Новому году Володя подарил мне телевизор: этот телевизор уже привезли, поставили, и он у меня работал. Приехал Володя, и я кормила его пельменями. Вид у него был какой-то несчастный, пуговица на рубашке оторвана…
– Ну, давай я тебе хоть пуговицу пришью…
И вот сижу я, с грустью пришиваю эту пуговицу – Володя ест пельмени, смотрит телевизор. И вдруг спрашивает:
– Да, кстати, а телевизор ты куда поставила?
– Володя, да ты же его смотришь!
Потом он говорит:
– Может быть, поедешь со мной?
– Нет уж, Володя, у тебя – своя компания, у меня – своя…
Вот в таком безрадостном настроении он поехал встречать Новый год».
Наконец, все собрались на даче. Янклович свидетельствует: «Приезжаем на дачу, мясо уже готово. У Володарского – Трифонов, Аксенов… Настроение праздничное. Все идет нормально, Володя немного размяк…»
1 января 1980 года Высоцкий повез в Москву Янкловича и Всеволода Абдулова, хотя Янклович всячески пытался отговорить его от поездки. Видно, не надеялся, что человек, находящийся под действием наркотиков, сможет хорошо вести машину по скользкой дороге. По воспоминаниям Абдулова, Высоцкий настаивал, что ему надо в Москву, и его друг догадывался почему: «Мы выехали, темное шоссе, Володя ехал очень плохо. Я начал скандалить в машине. Володя немного сбавил скорость. (Он очень по-разному водил машину, это зависело от его состояния.) А потом мы въехали в Москву…»
Янклович дает немного другую версию событий: «Володя подходит ко мне и говорит:
– Скажи Марине, что тебе срочно надо в Москву.
И я понимаю, что ему самому нужно в Москву – кончилось «лекарство»… Подхожу к Марине:
– Ты знаешь, мне надо в театр на утренний спектакль…
А Володе говорю:
– Ты подбросишь меня до трассы?
– Да, конечно.
Марина:
– Но только до трассы?
– Да, только до трассы.
Мы садимся в машину (Сева и девушки поехали тоже), и Володя гонит на скорости двести километров в час, не обращая внимания ни на светофоры, ни на перекрестки…
На Ленинском проспекте, прямо напротив Первой градской больницы, машина врезается в троллейбус. Сева ломает руку, у меня – сотрясение мозга. Сам Володя невредим».
Всеволод Абдулов утверждает, что во время этой аварии Высоцкий его спас: «Володя правой рукой обхватил мою голову и прижал к подголовнику. Меня вмазало в дверцу… Если бы это был не «Мерседес», мы бы погибли».
Через несколько минут к месту аварии подъехал двоюродный брат Абдулова Владимир Шехтман. Он так характеризует обстоятельства аварии: «Гололед, да еще со снежком. Они ехали на маленьком «Мерседесе», Володя гнал. Сева сидел рядом, Валера и две девушки – сзади. И когда Володя понял, что не вывернет, – бросил руль и обхватил Севину голову руками. Закричал: «Ложитесь! Погибаем!» И они врезались в троллейбус.
Я потом спросил Володю:
– Ты зачем бросил руль?
– Я вдруг вспомнил, что Сева уже разбивал голову. Ему больше нельзя (в 1977 году Абдулов уже попадал в автомобильную аварию под Ефремовом в Тульской области и получил серьезную черепно-мозговую травму. – Б. С.).
Почти сразу же подошла машина ГАИ. Они «шли» за «Мерседесом»… И один «гаишник» другому еще говорил:
– Смотри, как гонит. Наверняка разобьется!»
Янкловичу обстоятельства аварии запомнились несколько иначе: «Володя одной рукой прижал голову Севы к подголовнику, а другой – продолжал выворачивать руль…» Получается, что полностью руль Высоцкий все-таки не бросил, но предотвратить аварию все равно не смог.
Высоцкий, вероятно, догадывался, что за ними должна гнаться ГАИ, которой никак не может понравиться езда со скоростью за двести километров в час в гололед, пусть даже по практически пустому шоссе. Однако он не сомневался, что всегда сможет откупиться от инспекторов, прежде всего, своим именем. У них потом до конца жизни хватит рассказов, как они тормознули самого Высоцкого.
Не исключено, что гаишники знали, чей именно «Мерседес» они преследуют. Ведь такие машины в Москве были наперечет, и установить имя владельца не составляло большого труда. Если это было действительно так, то инспектора могли просто сопровождать «Мерседес», чтобы предотвратить аварию, да не успели.
В результате аварии на Высоцкого было заведено уголовное дело. Вот как это описывает Янклович: «Подъезжает «Скорая». Володя пересаживает нас в машину «Скорой помощи», а сам на десять минут уезжает на такси. Через десять минут, просветлевший (очевидно, он уже успел вколоть наркотик. – Б. С.), появляется в больнице – поднимает на ноги всех врачей! Мне делают уколы, Севе вправляют руку… Начинается дело об аварии…»
Шехтман описывает то, как завели дело, более подробно: «У Первой градской все еще стоит машина дежурного по городу. Обычно он выезжает «на смерти». Володя в лихорадочном состоянии: