21 июля, по словам Шехтмана, произошло примирение Высоцкого со Станиславом Говорухиным, с которым они были в ссоре после скандального неприхода барда на запись интервью на «Кинопанораме»: «Володя зашел с Говорухиным к Нисанову, хлопнул подряд два фужера водки… Слава еще говорит:
– Ну, Володя, ты даешь…
Да, он появился за несколько дней до смерти. Что-то по делу… По-моему, они с Володей спустились…»
Говорухин так описал их последнюю встречу: «В последний раз я видел Высоцкого за несколько дней до смерти. Мы с ним были в небольшой ссоре. Я ему позвонил, мы встретились. Я хотел помириться, и он был счастлив поговорить. Разговор был у него дома, потом посидели у Валеры Нисанова. Это было 22 или 21 июля…»
Вечером 21 июля Высоцкий отправился в театр, где должен был играть в «Преступлении и наказании», но уговорил Любимова его заменить, так как чувствовал, что играть уже не в силах. Очевидцы рассказывают, в тот день только и твердил, что скоро умрет. Хотел вернуть долги людям, у которых что-то брал. Из театра заехал к Ивану Бортнику. Тот так написал в воспоминаниях: «Володя зашел в шикарном вельветовом костюме с ключами от «Мерседеса». Увидел у меня бутылку водки «Зверобой» и сразу: «Давай, наливай!» Я говорю тихо жене Тане: «Спрячь ключи от машины». Выпили, он захорошел. «Поехали, – говорит, – ко мне продолжать! Возьмем у Нисанова спирту». Потом спохватился: «Где ключи-то от машины?» Я говорю: «Спрятали, лучше возьмем такси». Отправились к его девушке Оксане на Грузинскую. Там Володя достал спирт, выпили, говорили допоздна.
Утром он меня будит: «Ванятка, надо похмелиться». Я сбегал в магазин, принес две бутылки «Столичной» по 0,75. Оксана устроила скандал и одну разбила в раковине на кухне. Но мы все-таки похмелились из оставшейся бутылки. Я попрощался с Володей, взял такси, уехал домой, отключил телефон и лег спать, потому что через день у меня был важный спектакль…»
В другом интервью Иван Бортник утверждал, что в последнее время Высоцкому для опьянения «совсем немного надо было»… Это противоречит другим свидетельствам, согласно которым даже в последние дни он выпивал залпом одну-две бутылки водки.
Оксане так запомнилась последняя встреча Высоцкого с Бортником: «Это же продолжалось всю ночь – с вечера до утра. Ваня пел какие-то песни… А – лето, все окна открыты. Вот тогда я и напилась, только не димедрола, а элениума. А Ване сказала:
– Убирайся отсюда!
Ваня Бортник… Ваня – человек и эрудированный, и интересный, и действительно талантливый актер – в общем, личность. И когда Бортника не было, Володе чего-то не хватало. Не знаю почему… Может быть, он давал Володе какой-то заряд?
Но Иван часто провоцировал Володю на то, что ему нельзя было делать. Зная Володю, он говорил ему обидные вещи. Он знал, на каких струнах играть, и делал это… А после этого случая я с Ваней не здороваюсь, более того, мы стали врагами…
Это было ужасно… Я сказала:
– Все! Я ухожу. Или пусть он уйдет.
– Нет, останьтесь оба. Если ты уйдешь, я выброшусь с балкона!
Я оделась, выскочила на улицу… Смотрю – Володя висит на руках, держится за прутья решетки…
Не помню, как я взлетела на восьмой этаж, как мы с Ваней вытащили Володю…»
Это была еще одна демонстрационная попытка суицида, рассчитанная на то, чтобы удержать любимую и достать наркотики или выпивку.
Оксана Афанасьева признавала, что такого рода демонстрации окружающих уже изрядно достали: «Попытки самоубийства… Не то чтобы Володя этим давил – последнее время это было элементарным издевательством над ближними. Все уже так устали, что я понимаю людей, которые побудут с ним немного, а потом едут домой и говорят себе:
– Господи! Да пропади оно все пропадом!»
В сугубо демонстративном характере попыток самоубийства Высоцкого не сомневается и Янклович: «Да он бы ни за что в жизни сам не разжал руки! Все эти «попытки самоубийства», по-моему, просто театр. «Не достанете наркотик, выброшусь из окна», – да сколько раз он это говорил.
Когда я приехал утром 22 июля и зашел в квартиру, Володя был одет и в довольно приличном состоянии… Двадцать второго ему позвонили из ОВИРа:
– Владимир Семенович, зайдите за паспортом.
Перед ОВИРом он заехал к сестрам в аптеку и умолял их дать «лекарство»… Потом поехал в ОВИР, получил паспорт и купил билет в Париж на 29 июля. Поехал он вместе с Оксаной… Еще он заехал в аптеку, где у него работали знакомые, и выпросил у них несколько ампул «лекарства». Только на них и держался».
Здесь Валерий Павлович сам себя опровергает. Получается, что и после 18 июля Высоцкий активно требовал наркотики, в том числе с угрозой самоубийства, и получал требуемое. Помогали главным образом медики. Им было очень неудобно отказывать народному кумиру, да и, надо полагать, давали они наркотики вовсе не бесплатно. А о том, что они губят «шансонье всея Руси», предпочитали не задумываться, наивно убеждая себя, что только он (она) и достает наркотики для Высоцкого, и одна-две ампулы в день погоды не сделают. А на самом деле у певца были десятки поставщиков, не знавших о существовании друг друга.
Янклович признавал: «Но он действительно был невыносим в последнее время… А мы все были просто люди… И Оксана – тоже человек… Когда она забрала его на два дня, уже на второй позвонила:
– Валера, я больше не могу. Умоляю, заберите Володю.
И мы с Федотовым поехали и забрали».
О том же свидетельствовал врач Олег Филатов, знакомый Вадима Туманова. Он вспоминал: «Я видел Володю в возбуждении… Он метался, pвался – пpосто pевел от боли и бешенства:
– Ну сделайте что-нибудь!
Кто мог справиться с ним в таком состоянии?!»
И Оксана Афанасьева вспоминала, сколь ужасен был ее возлюбленный в последние недели жизни: «Володя не мог найти себе места – то рвался ко мне, то он должен немедленно лететь к Туманову, то к Марине, то в Америку… Он все время куда-то рвался: он хотел сам от себя убежать. Он же понимал, что это была уже не ЕГО жизнь и что это был не ОН.
После укола были какие-то светлые мысли, но это было так недолго. Одной ампулы хватало на полтора-два часа, не больше».
22 июля состоялся последний разговор Высоцкого с Мариной Влади. Она приводит его в своей книге:
«– Я завязал. У меня билет и виза на двадцать девятое. Скажи, ты еще примешь меня?
– Приезжай. Ты же знаешь, я всегда тебя жду.
– Спасибо, любимая моя.
Как часто я слышала эти слова раньше… Как долго ты не повторял их мне. Я верю. Я чувствую твою искренность. Два дня я радуюсь, готовлю целую программу, как встретить тебя, успокоить, отвлечь. Я прибираю в доме, закупаю продукты, приношу цветы, прихорашиваюсь…»
Искренен ли Высоцкий в этом разговоре? Или привычно врет, чтобы его в очередной раз приняли? А, может, все-таки надеется во Франции вылечиться от наркомании? Марина же в очередной раз готова обманываться…
Как рассказывал поэт и режиссер Анатолий Бальчев, находившийся в те дни в Москве, 23 июля «Володя был в плохой форме. Он приехал около одиннадцати. Мы сели за один столик (в ресторане ВТО. – Б. С.), начали что-то есть… Наш столик сразу окружили какие-то люди. Все хотели выпить с Володей. Я разгонял народ как мог. Когда мы вышли на улицу, Высоцкий был уже изрядно подвыпивший и попросил меня довезти его до дома. С нами поехали тогда актер Владимир Дружников и Оксана Афанасьева. Из ресторана я прихватил с собой бутылку водки. Володя буквально вырвал ее из моих рук: «Я должен угостить Дружникова, сам пить не буду». Еще я хорошо запомнил, что у него с собой было много денег – целая пачка. И мне показалось, что он от них хотел избавиться, пытался их отдать.
Как будто предчувствовал…»
Шаповалов утверждал: «Моя жена видела Володю у ресторана ВТО – совершенно отрешенное лицо… Он ее не узнал».
Валерий Нисанов рассказал, чем кончилась история с Дружниковым: «…Он однажды ездил в ВТО. Привез актера Дружникова и поднялся ко мне. На кухне посадил его напротив себя:
– Давай, рассказывай про всех наших ушедших друзей… Как жили…
Дружников рассказывал по мере своих сил…
А потом спросил:
– Володя, а правда, что у тебя два «Мерседеса»? А правда, что у тебя квартира 120 метров?
– Да, правда…
Обыкновенная зависть… И это не понравилось Володе…
– Ну, я пошел. Валера, ты его проводишь…
И ушел к себе…»
В тот же день с Высоцким встречался Штурмин, которого он даже сразу не узнал. Когда они обнялись, Штурмин почувствовал «напряженное, твердое, как камень, тело» барда. Знаменитый каратист отметил, что Высоцкий был в ужасном состоянии, а присутствовавшие в квартире «все время хотели вывести Володю из этого состояния – шампанским… А Володя все время показывал пальцем – шприц! шприц! А они говорят:
– Ничего, ничего… Еще один день, и он выскочит!»
Значит, серьезность положения не сознавалась Федотовым и Янкловичем вплоть до 24 июля. Они надеялись, что терапия Федотова даст свой результат.
Барбара Немчик в этот день Высоцкого не видела, только позвонила на Малую Грузинскую и убедилась, что дела – хуже некуда: «К трубке подошел Валера Янклович.
– Как у вас там дела?
Валера ответил:
– Сама не слышишь? (Было слышно, как Володя стонал: «А-а! А-а!»)
– И так все время?
– Все время…»
Оксана Афанасьева подтверждает слова Барбары: «Я приехала днем…
А Володя стал падать… А все сидели за столом и говорили:
– Это при тебе он так выкаблучивается… О-о… Смотри, опять упал… А тебя не было – нормально…
А вечером приехали эти врачи… Федотов все время делал уколы… Седуксен и что-то такое, что делают перед операцией.
Я Федотову говорила:
– Толя, ты мне объясни: как может реагировать организм на два совершенно противоположных препарата?!
С одной стороны, он колол успокаивающее, снотворное, а с другой – вводил тонизирующие препараты. Он делал настолько странные вещи, что даже я удивлялась:
– По-моему, происходит разлад нервной системы – ведь ей непонятно, какую команду выполнять: не то отдыхать, не то бодрствовать…
– Да нет, – говорил Толя, – это специально так… Он как бы отдыхает и в то же время в тонусе…
А Володя уже никак не реагировал».
Состояние Высоцкого стало всерьез беспокоить Янкловича и Федотова. Они попытались что-то сделать. Янклович вспоминал: «Мы поехали в Склиф, я разговаривал с Сульповаром и со Стасом Щербаковым… С этого дня, я думаю, в квартире была Нина Максимовна, Володя был уже совсем плох. Он стонал, кричал все время… Все время накачивал себя шампанским…»
Про шампанское говорит и Федотов: «Бутылки две-три в день выпивал… Шампанское на наркоманов лучше действует…»
Леонид Сульповар вспоминал: «Утром 23-го в Институт Склифосовского приехали Янклович и Федотов. Федотов попросил у меня хлоралгидрат – есть такое средство, которое мы назначаем при перевозбуждениях. Но даем только с помощью клизмы. Этот хлоралгидрат в таких больших ампулах – 400 миллилитров.
Федотов попросил… Янклович сказал мне, что он – реаниматолог. А я слышал от Володи, что у него есть такой надежный человек, который часто его сопровождает… Хлоралгидрат я дал…»
Хлоралгидрат – это успокаивающее, снотворное и анальгезирующее средство; в больших дозах, близких к токсическим, обладающее наркотическими свойствами. Оно может вызвать сон продолжительностью до восьми часов. При приеме внутрь всасывается быстро, обладая раздражающим действием. Хлоралгидрат также угнетает процесс возбуждения, в больших дозах снижает артериальное давление. В сочетании со снотворными, седативными, противосудорожными нейролептическими средствами эффект усиливается. Очевидно, Федотов использовал хлоралгидрат в сочетании с седативными средствами просто как сильное снотворное.
Сам Федотов так объясняет происходившее в тот день: «23 июля при мне приезжала бригада реаниматоров из Склифосовского. Они хотели провести его на искусственном аппаратном дыхании. Был план, чтобы этот аппарат привезти к нему на дачу. Наверное, около часа ребята были в квартире – решили забрать через день, когда освобождался отдельный бокс. Я остался с Володей один – он уже спал. Потом меня сменил Валера Янклович».
Сульповар в целом подтверждает его слова: «23 июля я дежурил. Ко мне приехали Янклович и Федотов. И говорят, что Володя совсем плохой. Что дальше это невозможно терпеть и надо что-то делать.
Мы поехали туда. Состояние Володи было ужасным! У него уже были элементы цианоза – такая синюшность кожи. Запрокинутая голова, знаете, как у глубоко спящего человека, особенно выпившего, западает язык… Мы положили его на бок, придали правильное положение голове, чтобы язык не западал… Прямо при нас он немного порозовел. Стало ясно, что или надо предпринимать более активные действия, пытаться любыми способами спасти, или вообще отказаться от всякой помощи…
Мы посоветовались (вместе со мной был Стас Щербаков, он тоже работал в реанимации и хорошо знал Володю) и решили: надо его брать в больницу. На что нам ответили, что это большая ответственность и что без согласия родителей этого делать нельзя… Договорились, что заберем Володю 25 июля».
Оказывается, роковая задержка с госпитализацией была связана с тем, что на принудительную госпитализацию нужно было согласие родителей. Очевидно, речь опять-таки шла о госпитализации в наркологическое отделение. Но ведь, принимая во внимание состояние Высоцкого, речь могла идти об экстренной госпитализации по жизненным показателям посредством «Скорой помощи». Для этого никакого согласия родителей не требовалось. И ни Янклович, ни Федотов ничего не говорят о том, что 23 или 24 июля они каким-либо образом смогли получить согласие на госпитализацию их сына у Семена Владимировича и Нины Максимовны.
Станислав Щербаков вспоминал: «Наша последняя встреча, если ее можно так назвать, – вечером 23 июля. Почему мы его не взяли тогда?..
Приезжаем, открывает дверь какая-то девушка. На диване под одеялом лежит человек и вроде слегка похрапывает. Это был Федотов – тогда я в первый раз с ним столкнулся. Спрашиваю:
– А где Высоцкий?
– Там, в спальне.
Проходим туда и видим: Высоцкий, как говорят медики, в асфиксии – Федотов накачал его большими дозами всяких седативов. Он лежит практически без рефлексов… У него уже заваливается язык! То есть он сам может себя задушить. Мы с Леней придали ему положение, которое и положено наркотизированному больному, рефлексы чуть-чуть появились. Мы с Леней анестезиологи, но и реаниматологи тоже, видим, что дело очень плохо. Но ведь и Федотов – реаниматолог-профессионал! Я даже не знаю, как это назвать, это не просто халатность или безграмотность!.. Да если у меня в зале лежит больной и я знаю, что он умрет, – ну нечего ловить! Но когда я слышу храп запавшего языка, я спокойно сидеть не могу.
Ну а дальше пошел весь этот сыр-бор: что делать?»
Почему Сульповар и Щербаков поддались уговорам Федотова и Янкловича и не забрали Высоцкого в больницу немедленно? Наверное, если бы они так сделали, то агонию Высоцкого удалось бы продлить еще на несколько месяцев. Вероятно, окружение Высоцкого до последнего не хотело, чтобы ему официально диагностировали состояние наркотического опьянения и надеялось обойтись домашним лечением. Более того, его, как кажется, собирались всерьез поставить на ноги к очередному «Гамлету» 27 июля и к вылету в Париж 29 июля. Неужели надеялись, что госпитализация продлится всего два-три дня?
Врачи Склифософского утверждают, что, по крайней мере, мать Высоцкого не возражала против госпитализации. Сульповар предложил следующую методику: «Взять человека на искусственную вентиляцию легких… Держать его в медикаментозном сне несколько дней и вывести из организма все, что возможно. Но дело в том, что отключение организма идет с препаратами наркотического ряда. Тем не менее хотелось пойти и на это. Но были и другие опасности.
Первое: Володю надо было «интубировать» – то есть вставить трубку через рот. А это могло повредить голосовые связки. Второе: при искусственной вентиляции легких очень часто появляется пневмония, как осложнение… В общем, все это довольно опасно, но другого выхода не было».