— Меня к такому не готовили, — призналась она, — на шифровально-дешифровальном посту физическая подготовка особо ни к чему…
— А зачем ты вообще сюда пришла? Разве не лучше пытаться сделать карьеру на умственном труде? — полюбопытствовал я.
— А где в моей должности умственный труд? Сунуть в шифровальную машину депешу, вынуть шифровку, отнести. Сунуть в дешифровальную машину шифровку, вынуть депешу, отнести. Вот и вся должность. Ну и бумагу заправлять. У слуг и то сложнее работа, просто с шифровками работать им не доверяют…
— Хм… Невесело у вас. В который раз радуюсь, что я человек.
В конце тренировки снова возник конфликт с Альтингом: Миннас должен был отстоять свой час на кулаках, а остальные, уставшие и вспотевшие, желали ехать обратно.
— В чем проблема? Уезжайте.
— Но я не могу оставить тут одного из нас без надлежащей охраны.
— Оставь своих слуг.
— Этого недостаточно, — возразил Альтинг, — их только двое, кроме того, нам, свартальвам, временным уставом прямо запрещено передвигаться по враждебной территории в составе вооруженной группы менее чем по шестеро. Группа в десять бойцов на две по шесть не делится.
— То, что Гиата и вся Кортания для тебя враждебная территория — твоя вина и проблема, следовательно, тоже твоя.
— Миннас отстоит на кулаках час в казарме.
— Нет. Здесь и сейчас.
— Это несправедливо по отношению к остальным.
— Оккупант вещает о справедливости? Твоя сестра хочет быстрого результата, и потому мне надо как-то ужать то, на что надо потратить лет десять, в пять. А этого не сделать без предельного ужесточения обучения, потому готовься: каждый день будет жестче предыдущего. И для справедливости в этом процессе места точно нет. И кстати. Я тут подумал, что формулировка «когда мои подчиненные найдут твои тренировки полезными» слишком расплывчатая. У тебя еще два дня, не считая сегодняшнего, чтобы найти мои тренировки полезными.
— За эти два дня ты сможешь научить меня хоть чему-то, что можно продемонстрировать моей сестре?
Я насмешливо фыркнул, должно быть, Реджинальд не утерпел, я сам не стал бы смеяться в лицо собеседнику, даже ненавистному.
— «Путь пустой руки» — это не техника и боевая система, а именно путь. Жизненный путь. Два дня занятий армейской рукопашки еще могут в жизни пригодиться, а два дня пути пустой руки — просто бесполезны. На этой стезе можно достичь результатов, недостижимых для боевой системы, но идти надо не в пример дольше. Мой лучший ученик, который меня прославил здесь, в Кортании, шел к своей победе над магом третьего уровня три долгих и тяжелых года… Как ты, возможно, понимаешь, меня не устраивает, чтобы моя жена гостила у тебя на линкоре столько времени. У тебя еще два дня.
— Я передам твои слова сестре, — кивнул Альтинг так, словно мы обсуждали погоду.
Нет, мне определенно нравится его самоконтроль.
После того, как Миннас отстоял свой час на кулаках и они все уехали, я пошел на соседнюю улицу, постучал в дверь бывшего полицейского и через десять минут уходил домой, неся под курткой кое-какие полицейские игрушки. Вскоре это добро оказалось в песке на дне моего прудика.
* * *
Вечером у меня собрались мои ученики — всего семь человек, считая двух малышей. Остальные разъехались кто куда и, если вдуматься, правильно сделали. А самое главное — что из оставшихся не было никого, кто достиг впечатляющих успехов «пути пустой руки». Полицейские, которых я тренировал — обычные люди без магического дара, они изучали сугубо физический аспект каратэ для самообороны, с минимальными вкраплениями личного самосовершенствования, и потому с них взятки гладки, свартальвов ведь не это интересует. А мои ученики-«единички», которых я обучал комплексно, либо разъехались, либо не достигли того уровня, на котором, помимо каких-то практических навыков, начинает приходить понимание что, как и почему, либо уехали. В частности, Джонас, сделавший меня известным в Кортании своей победой над магом, уехал одним из первых, кроме него, объяснить Альте Кэр-Фойтл хоть что-то могли очень немногие, и они тоже все уже покинули страну. Значит, все упирается в меня, а я не тот, кто легко прогнется. Свартальвы хотят превратить своих единичек хоть во что-то ценное для их общества… Хотеть, как известно, не вредно, хотелка без могелки не работает. И я готов держать пари, что минимум половина моих новых «учеников» сойдет с дистанции, вообще ничего не добившись, а вторая быстро разочаруется, увидев первые свои результаты. Недаром Масутацу Ояма, ничуть не менее значительная фигура, чем был в прошлой жизни я, сказал своему ученику: «Если ты хочешь заниматься каратэ, ты должен посвятить этому всю жизнь. Иначе у меня нет на тебя времени».
Я сказал свартальвам, что путь пустой руки — это путь длиною в жизнь. Моя совесть чиста, а что они не восприняли меня всерьез и надеются на быстрый чудесный результат — уже не моя вина… Хотя не исключено, что все же моя проблема.
Вечером, после тренировки, я пошел в город: в магазинах затарюсь чем-то полезным, пока еще можно, да послушаю, что люди говорят, потому как телевидение под контролем захватчиков, из-за границы сигнал ловится плохо, видимо, опять же стараниями свартальвов, а «сеть» — местный аналог интернета — уже вырубили. Так что с новостями будет туго.
Походив по магазинам дотемна, я разжился приличным запасом лапши быстрого приготовления. Не рамэн, конечно, и не соба, но тоже ничего, особенно с учетом того, что настоящей, правильно приготовленной лапши из гречневой муки в этом мире не найти. Если нормально сдобрить морепродуктами — получается вполне приличное блюдо.
Я вздохнул. Человек так устроен, что больше всего ему хочется того, чего нет. Очень показателен в этом плане один характерный диалог малыша и мамы, в котором малыш спрашивает, мол, если ли у нас чай? А кофе? А сок? А кисель? Он задавал свои вопросы до тех пор, пока мама отвечала, что есть. Но стоило малышу узнать, что у них нет компота, как он сразу же разревелся: компотика ему захотелось. Запретный плод сладок, в прошлой жизни я не считал собу, рамэн, онигири, суси, короккэ и прочие блюда японской национальной кухни чем-то деликатесным. Вот кухни других народов — это экзотика, а японская традиционная еда — просто еда. Обыденная, привычная. Но вот теперь именно ее, обычной японской пищи, мне не хватает больше всего.
А с морепродуктами что-то не заладилось: свежей рыбы нет, креветки только мороженные, кальмар, нарезанный полосками — почти закончился. Ответ я получил у продавца одного из магазинов: порт закрыт. Свартальвы запретили выход в море, опасаясь, что рыбаки могут возить беженцев или оружие контрабандой, и город, живший за счет порта и морских промыслов, внезапно оказался без морепродуктов.
На улице в этот момент прошел патруль, и я испытал жгучее желание взять что-то из припасенных спецсредств и кинуть в первого встреченного оккупанта.
Неся сумки с лапшой, креветками и двумя пакетами кальмара, я пошел обратно, и по пути завернул в «т'лали» — довольно специфическое заведение, характерное только для Кортании, и специализирующееся на множестве разновидностей «т'ла» — супа, состоящего из густой пряной мучной похлебки с обязательным традиционным набором специй и «начинки», в качестве которой используются совершенно разные ингредиенты, причем обязательная «фишка» заключается в том, что «начинка» супа — непременно готовое отдельное блюдо, пригодное к употреблению и без похлебки.
Второй особенностью т'ла является тот факт, что он готовится обязательно двумя людьми: мужчина готовит похлебку, женщина — блюда-наполнители. При этом оба повара обязаны состоять в близком родстве: муж и жена, брат и сестра, отец и дочь либо сын и мать. В заведениях «т'лали» также существует и другое разделение обязанностей: приветствовать гостя и принимать оплату может только мужчина, непосредственно готовивший похлебку, а подавать — сугубо женская обязанность. Причем, если женщин две или больше — допустим, жена и дочь, как в данном случае — то они обязаны готовить разные блюда-начинки и разные закуски, и каждая может подавать только ею же сготовленное.
В этой «т'лали» ежедневно подавали два супа, один — всегда и неизменно с бобами либо с мясом, либо с сыром, второй же мог быть каким угодно и повторялся нечасто: в Кортании бытует поговорка, что хорошая жена может готовить т'ла целый месяц, ни разу не повторившись.
Я имел обыкновение заглядывать в это заведение, но далеко не оттого, что мне нравились эти супы. Нет, блюда всегда вкусны и питательны, но вкусного и питательного на свете много. Здесь же было кое-что еще, чего нельзя купить ни в одном супермаркете: приверженность традициям. Суп т'ла готовится неизменно вручную, неизменно из свежих продуктов и с полным соблюдением ритуала. Еще пятьдесят лет назад, по словам хозяина, такое заведение стояло практически в каждом квартале, но к тому времени, как я приехал в Кортанию, в Гиате на весь город осталось всего шесть т'лали, если не считать ресторанов, где можно было отведать и т'ла на любой вкус. Однако мастеров, которые всю жизнь готовили только это блюдо и совершенствовались с отрочества до последних дней, становится все меньше.
И пусть сам по себе традиционный кортанский суп для меня ничего не значил — еда как еда — но семейство, уже в десятом поколении специализирующееся на готовке т'ла, казалось мне ближе, чем другие кортанцы, а их непритязательное с виду одноэтажное заведение я сравнивал с чем-то вроде бастиона традиций, упрямо стоящего против напора вихря прогресса. Конечно, кортанские традиции не имеют ничего общего с японскими, но благодаря этой приверженности я усматриваю в хозяевах родственные души.
Внутри — полумрак, запах специй и негромкий говор посетителей. Суп т'ла в Кортании — что-то сродни рису в Японии или хлебу у славян: священная еда. Это блюдо подают гостям, им угощают лучших друзей, его подносят тому, у кого просят прощения. При употреблении т'ла не принято ругаться, сквернословить и громко говорить, хотя, как ни странно, допускается чавкать и шумно хлебать из чашки, в которой этот суп подается. В какой-то мере я и тут усматриваю эхо моего дома: в Японии за столом принято поглощать еду бесшумно, но характерный звук, сопровождающий процесс всасывания длинных нитей рамэна, является исключением.
Подошел к прилавку, поздоровался с хозяином и сразу заметил, что он мрачен.
— Что-то случилось? — спросил я.
— Ага, — кивнул он, — случилось. Если вы не знаете последних новостей — у нас по городу, да и вообще по стране, ходят серолицые длинноухие гости, которых, я уверен, никто из нас не звал. Как тут не печалиться? И вот — мясо выросло в цене, сыр вырос в цене, бобов у нас, конечно, целый подвал, но теперь случилось то, чего мне отец, умирая, пожелал избежать… Готовить т'ла из одних бобов. Как тут не печалиться? И уехать бы — но ведь т'ла за пределами Кортании не знают и не едят, кому мы там будем нужны?!
Я пожал плечами.
— Не печальтесь. Свартальвы тут не навсегда.
— Хотелось бы верить, да не верится… Эти уж если во что-то вцепятся — не отдадут…
— На самом деле, их мало и они тоже смертны. Я одного вчера подержал за горло — горло как горло. Такое же, как у людей.
Он посмотрел на меня недоверчиво:
— И вас после этого не убили, господин Куроно?
Улыбаюсь в ответ:
— Я что, выгляжу мертвым? Конечно, второй раунд остался за ними, но все еще только начинается. Помяните мое слово: они тут ненадолго. Заняв Тильвану и Кортанию, свартальвы создали острие, направленное на Аквилонию, Мааженту и Ровию. И эти страны смотреть сквозь пальцы не будут. Аквилония, которая на своей территории никогда не воевала, сейчас впервые стоит перед такой перспективой, и поверьте, что ей она не нравится.
В меню были стандартный суп с бобами и сыром — видимо, на последних запасах — и суп с морепродуктами. Я заказал второй, получил из рук хозяйки тарелку и мисочку с закусками и устроился за ближайшим столиком.
Тут человек, вошедший сразу же за мной и все это время стоявший позади меня, тоже получил свой суп и двинулся прямиком к моему столику. До этого момента я на него совершенно не обращал внимания, но вот теперь меня насторожил его выбор: столики, никем не занятые, есть.
И предчувствие меня не обмануло.
— Добрый вечер, сэр Куроно, — сказал он с легким аквилонским акцентом.
Я отправил в рот первую ложку супа и смерил его недобрым взглядом:
— Я вам не «сэр» уже семь лет как, если вдруг забыли, подозрительный господин с аквилонским акцентом.
— Эм-м-м… Как угодно, господин Куроно. Чисто между прочим, ваше дворянство так и не было аннулировано, потому…
— Мне плевать. Что вам от меня нужно?
— Кхм… Быка за рога? Ладно. Вам известно, что, так сказать, рейс, с которым вы отправили вашу жену, не перебрался через границу?
Я кивнул.
— Знаю. И?
— Что вы собираетесь делать?
Я отправил в рот ложку супа и хорошенько его рассмотрел. Выглядит обычно, одет хорошо, усики франтоватые… Чем-то напоминает какого-то из тех шпиков из аквилонской службы безопасности, с которыми мне пришлось иметь дело в прошлом. Ну да, он ведь наверняка шпик.
— Вам какое дело?
Шпик чуть помолчал.
— Честно говоря, меня посетило чувство, что вы… или не нуждаетесь в помощи, или принципиально не хотите получить ее от… меня.
— Считайте что угадали. Я не нуждаюсь в помощи, особенно от вас.
Он снова немного помолчал, обдумывая услышанное.
— Рискну предположить, что вы предпочли договориться со свартальвами… Им нужно от вас то же самое, что было нужно Аквилонии?
— Ба, да вы снова угадали. В имперские шпики наконец-то стали набирать сообразительных людей?
— Видимо, я все же не слишком догадлив, — ответил собеседник, — потому что был уверен, что уж если вы из принципа не учить кого прикажут пошли во все тяжкие и сбежали из страны, пожертвовав блестящими перспективами, то свартальвов тем более учить не согласитесь…
Я криво улыбнулся:
— Похоже, я переоценил ваши умственные способности. У них моя жена, помните, нет? Свартальвов учить или не свартальвов — без разницы, выбора-то не осталось.
— Тогда не совсем понятно, почему вы отказались от помощи в деле освобождения леди Горданы.
— Потому что ваша помощь — не бесплатна. Угадал? И взамен вы захотите, чтобы я вместе с ней вернулся в Аквилонию и учил имперских псов тому, чему согласился учить свартальвов, угадал?
— А разве учить людей не лучше, чем свартальвов?
— Нет, — покачал головой я, — не лучше. Хотя бы потому, что свартальвы меня переиграли, нашли мое уязвимое место. В то время как ваш император — ну или его правая рука — оказался болваном. Он не только не смог понять, что тогда, в Аквилонии, я был неуязвим, но даже сделал все от него зависящее, чтобы я таким и остался. Мне мой дед намекнул, что я даже жениться не смогу, не согласившись на условия пфальцграфа Гронгенберга. Если бы Гронгенберг понял, что «нет» значит «нет» — я бы сейчас жил в Аквилонии и не учил бы свартальвов, и Гордана тоже осталась бы там. Но теперь я учу врага, а император лишился сильной магессы пятого уровня, которая сбежала не только ради меня, но и ради своей свободы. Он тупица, ваш император, понимаете это? И потому я предпочитаю учить свартальвов: раз уж я должен кого-то учить, пускай приз достанется сильнейшему, тому, кто его заслужил.
Агент вздохнул.
— Я понял. Что ж, мне ожидать визита свартальвов по мою душу, раз вы на их стороне?
— Пф-ф-ф… Я не на их стороне, сплю и вижу, как они отсюда вылетают, получив пинка под зад. Но вы можете не мечтать, что я соглашусь вернуться в Аквилонию.
— Знаете, — сказал он, — ваши сны могут стать реальностью. Свартальвы оказались слабее, чем мы думали, они сумели взять под контроль только половину страны. Границы, правда, перекрыли, но Реданское плато и Реданские горы — под контролем кортанской армии. Точнее, того, что от армии осталось — но пока свартальвы не могут справиться и с этим.
Я нахмурился.
— А разве они не захватили всю страну в считанные часы?
— Свартальвы так говорят, чтобы скрыть свою слабость, а вы в информационной изоляции. На практике многие слухи не подтвердились, в частности, поразившие нас вначале сведения о наличии у них множества магов седьмого уровня оказались только слухами. Мы знаем доподлинно только об одной «семерке», но пока неизвестно, кто это… Ладно, с возвратом в Аквилонию я все понял — но как насчет немного посодействовать нам в деле освобождения Кортании?