Она тряхнула головой. Ну зачем спорить? Лучше просто уйти.
Однако Нолан не дал ей скрыться. Прежде чем девушка успела покинуть комнату, он шагнул вперед, заключил ее в объятия, пинком ноги захлопнул дверь и прижал к стене. Из такой железной хватки вырваться было невозможно.
— Ты уверена?
— Конечно, — солгала Патриция. — А если и нет, физическое насилие все равно меня не прельщает. Разве можно силой завоевать человека?
Нолан был в гневе. Что она о нем знала? Чего можно сейчас от него ждать?
— Я тоже не уважаю насилие. — В его голосе звучало отвращение. — Но и не люблю, когда мне лгут. Когда я тебя поцеловал, ты отозвалась. Я же это почувствовал!
— На поцелуй — да, возможно, — ответила Патриция. — Но не на тебя. Я подумала… о другом мужчине, — повторила она свою ложь.
— Неужели? Давай проверим! — Теперь голос Нолана зазвучал так неестественно нежно, что стало ясно — он вне себя от ярости.
Патриция впала в панику. Конечно, она не боялась его. Ее пугала собственная реакция, и она начала отбиваться изо всех сил. Но Нолан держал крепко. Девушка уже теряла силы. Тогда он чуть ослабил объятия и подождал, пока она отдышится. Затем снова крепко прижал к себе, так что она ощутила все его тело.
— Посмотри на меня, Патриция, — мрачно потребовал Нолан, она невольно повиновалась. — Ну вот, теперь-то ты знаешь, с кем ты?
И он сделал то, что, вне всякого сомнения, намеревался сделать с самого начала. Склонив голову, Нолан поцеловал ее. Весь его гнев вылился в этот поцелуй, он надавил на ее губы так, что стало больно. Ей следовало бы остаться холодной, противостоять мужской страсти, потребности повелевать, завоевывать… Но едва его губы коснулись ее губ, Патриция поняла, что проиграла.
Да, она все еще сердилась, даже ненавидела его за то, как он с ней поступал. Умом она понимала, что они не пара. Патриция отрицала все, что этот человек воплощал собой. Но ее тело реагировало иначе.
Хотелось, чтобы он целовал ее вечно. Она испытала восхитительное чувство торжества оттого, что вызывает в нем желание, оттого, что сама она будто взлетает на крыльях наслаждения. Пусть она ему не нравилась, но он не мог удержаться. Ему нужно было трогать ее, обнимать, целовать, он желал ее так, что все остальное отступало. Они забыли обо всем на свете и отдались сладостному ощущению полета.
Патриция с замирающим сердцем обняла Нолана, с радостью принимая его ласкающий, дразнящий язык. Она обрадовалась, услышав невольный его стон, и сама непроизвольно застонала, прижимаясь теснее, ощущая его возбуждение даже сквозь одежду.
Руки его скользнули по ее телу — и исчезли логика, разум, реальность. Остались лишь мужчина и женщина, причина и следствие, две примитивные, древние как мир, вечно борющиеся и вечно неразрывные силы…
Пальцы Нолана сдвинули в сторону одежду, добираясь до нежной плоти ее груди, и Патриция снова тихо застонала. Она вся дрожала, ее тело изнывало от проснувшегося желания, ей было больно. Она никогда не думала, что так бывает.
— Нолан! — умоляющее призывала она.
Стало все равно, что он подумает о ней, что дальше произойдет. В ее глазах светилась лишь ненасытная жажда, и такой же взгляд ответил ей, когда она заглянула в его глаза.
Зрачки Нолана расширились, он весь дрожал от возбуждения. Отыскав наконец набухший сосок, он начал нежно поглаживать его, и Патриция опять застонала от удовольствия. Нолан резко выдохнул, пробормотал нечто неразборчивое, прислонился к стене и привлек ее к себе. Затем он стянул ее платье вниз, обнажив грудь, и прижался губами нежной коже.
И тут за дверью раздался топот детских ног и радостный вскрик. Молодые люди в ужасе отшатнулись, напряженно вглядываясь в друг друга и видя перед собой… нет, увы, не любимого, но противника, врага… Как все это могло произойти? Что же они наделали?
Патриция вся покрылась мурашками, вдруг стало жутко холодно. Судорожно натягивая платье, она старалась справиться с дрожью и как-то овладеть собой.
Лица Нолана не было видно, он отвернулся. Но ей и не хотелось смотреть на него. Вдруг в глазах его вновь появится выражение торжества или презрения? Ведь старые представления о взаимоотношениях полов до сих пор существовали: мужчина имел право показать, что испытывает потребность в женщине. Она же этого делать не должна.
Патриция не знала, что будет дальше. Конечно, сама она не стала бы осуждать какую-либо женщину за физическое влечение к мужчине. Она знала, что это — нормально и вполне естественно. Но как быть ей теперь? Она не позволяла себе думать, да и не было никаких оснований считать, что возникшее между ней и Ноланом чувство можно назвать любовью. Господи, как же выпутаться из сложившейся ситуации?
— Ненавижу, ненавижу! — хрипло выдавила она, поправляя волосы, открыла дверь и выскочила вон.
Патриция прошла в гостиную, где смешалась с толпой гостей, стискивая кулаки, стараясь совладать с собой.
— Вы и есть та англичанка, о которой я столько слышал?
Повернув голову, Патриция увидела сидевшего в кресле у окна старика. Без сомнения, это был Брюс Стюарт. Очень представительный седовласый джентльмен.
— Да, это я.
— Ха! Они вам, наверное, наговорили обо мне всякого, ведь так? Советовали остерегаться? — Он по-стариковски рассмеялся.
— Вообще-то да. Но главное, все в один голос утверждали, что вы не очень-то жалуете моих соотечественников, — спокойно сказала Патриция.
— Еще бы. Понаехали сюда, как незваные гости. Столько бед натворили! Пудрили женщинам мозги, чувствовали себя хозяевами на чужой земле. За что же их жаловать?
Патриция заставила себя промолчать и просто слушала.
— Кажется, вы взялись присматривать за юной Одри? — хмуро продолжал расспрашивать Брюс.
— Временно.
— Джонни говорил, что повстречал вас на кладбище, когда вы изучали наши могилы… Наше семейство вас заинтересовало?
— Вы очень… У вас интересная семья, — осторожно ответила Патриция.
— Видел, как вы общались с Родни.
Патриция ждала, что же последует дальше. Ей еще раз сообщат, что Родни женат? Но, к ее удивлению, Брюс даже не упомянул об этом.
— Он так похож на моего сына Ричарда, на своего дядю. Гораздо больше, чем на собственного отца. Тот же характер.
Патриция опять промолчала. Исходя из того, что ей пришлось узнать об отце Сильвии, тот вряд ли понравился бы ей. А уж если судить по племяннику…
— Сейчас он за границей.
Патриция не могла понять, отчего вдруг ее захлестнула волна жалости к человеку, которого она только что впервые увидела, который к тому же, если верить его родне, был упрямым и нетерпимым. Но, как бы там ни было, она не стала говорить ему, что его сын уехал навсегда, попросту исчез однажды ночью, бросив семью на произвол судьбы, и что он знает об этом. Она просто молчала.
Около нее внезапно возникла Элен.
— Пат, твоя сестра — она звонит по телефону… У нее такой голос… Ей срочно нужно поговорить с тобой. Иди в кабинет, там тебе никто не помешает.
В горле у Патриции мгновенно пересохло. Она кинулась вслед за Элен, чуть не расталкивая гостей, в то время как сердце у нее уходило в пятки от ужаса. Элен провела ее в уютную комнату, большую часть которой занимал огромный письменный стол красного дерева.
Закрыв дверь, Патриция подошла к столу и взяла трубку.
— Барбара?
— Пат, слава Богу! Ты что-нибудь им сказала? Что у тебя происходит?
— Нет еще… Барбара, что-то случилось с мамой, почему ты сюда позвонила?
— Нет, ничего Нового. Пат, просто ты обязательно должна сегодня осуществить наш план. Показать ей, показать им всем…
— Я же говорила тебе — все не так просто.
— Патриция, ты должна! Папа обо всем догадался, потому-то я и звоню.
— Как?! Как это случилось?
— Не паникуй. Послушай! Он узнал, что я звонила в Чарлвилл. Сложил два и два и получил четыре. Он допрашивал меня так, будто я преступник, пойманный с поличным! — с негодованием выпалила сестра.
— Ох, Барбара… — У Патриции чуть не остановилось сердце и подогнулись колени, пришлось сесть на первый попавшийся стул.
— И что же он сказал?
— Ты же знаешь папу — сплошной идеализм! Он долго мне объяснял, что мы должны быть выше и не заставлять этих людей платить за ошибки прошлого. Достаточно того, что мы сами все знаем. И нам следует пожалеть их за то, что они такие. Он твердил, что мы все равно не сможем облегчить положение мамы и что наша затея ничего не изменит. А потом вмешался дедушка и сказал…
— Дедушка! — ахнула Патриция. — О Господи, Барбара, а дедушка-то как узнал?
— Он вошел как раз тогда, когда отец разъяснял мне мои права и обязанности. Ну, выслушал все, а потом они принялись за меня вдвоем. Тогда я объяснила им, что теперь уже поздно что-либо предпринимать, сказала, что ты собиралась сделать и что ты уже это сделала…
Тут раздался щелчок, как будто кто-то поднял параллельную трубку.
— Что это — папа вошел или кто-то еще? — нервно дернулась Патриция.
— Нет, дома никого нет, — заверила ее сестра. — Патриция, мы не можем сдаться! Она должна заплатить за все! Они все должны заплатить!
Патриция прикусила губу. План Барбары не нравился ей с самого начала, теперь она поняла это окончательно. Почему же она позволила убедить себя и отправилась в эту поездку? Просто поддалась какому-то наваждению. Сестра была так настойчива, так убедительна. Но где находилась ее собственная голова, ее здравомыслие? Теперь, когда отец и дед узнали их секрет, она поняла, что и они тоже не одобряют план Барбары.
— Патти! — воззвала к сестре Барбара, а потом, помолчав, с горечью произнесла: — Почти пятьдесят лет назад Вивьен Стюарт сделала вид, что полюбила деда и обещала выйти за него замуж. Он поверил ей, они стали возлюбленными, и вдруг он получил послание, да к тому же не от нее, а от ее отца, да еще через своего командира! Вивьен сообщала, что не желает больше его видеть, а когда он попытался позвонить, поговорить с ней, ответила, что просто не желает больше его знать. Никаких объяснений, никаких причин, никаких извинений! Она даже не сообщила ему, что ждет от него ребенка. Уехала куда-то, родила дочь — нашу мать! — и ушла, бросила крошку, как ненужного котенка.
Ты меня слышишь, Патриция? Вспомни обо всем этом еще раз. Вспомни, что, если бы дедушка тогда случайно не поехал навестить раненого друга в тот же госпиталь, если бы он не услышал, как медсестры судачат про «бедняжку Стюарт, брошенную матерью», он даже не подозревал бы о мамином существовании! Когда я думаю о том, что так могло случиться, у меня кровь стынет в жилах.
Ты ведь знаешь, как долго дедушке пришлось убеждать своего командира и британские власти, что это он — отец ребенка, что он имеет право воспитывать девочку сам. Ты знаешь, сколько ему пришлось перестрадать, когда он привез младенца в свой родной город. Ты знаешь, как с ней обращалась его семья, а потом семья папы. Ты знаешь, каково было нашей маме расти, все время думая о том, что собственная мать от нее отказалась. Ни письма, ни записки, ничего…
Если бы мама могла поверить в то, что ее любили, что Вивьен не хотела с ней расставаться… Ей больно не только потому, что она никогда не знала своей матери, нет, куда больнее то, что Вивьен никогда даже не пожелала хоть что-нибудь узнать о дочери. Никогда не попыталась ее отыскать или хотя бы навести справки о том, что случилось с ребенком, которого она бросила…
— Да, и деду, и маме было трудно, Барбара, — тихо промолвила Патриция. — Но, может быть, и Вивьен испытывала чувство вины оттого, что вступила в связь с англичанином. Она ведь была обручена с кем-то другим.
— И из-за этого бросила собственного ребенка? Жаль, что ей не пришлось испытать и четверти того, что выпало на долю мамы, — с горечью отозвалась Барбара. — Мы должны довести дело до конца, Патриция. Она должна заплатить за все сполна. Мы же договорились…
Патриция как раз собиралась ответить сестре, что лучше отказаться от задуманного, когда дверь кабинета вдруг резко распахнулась.
Глаза ее расширились от ужаса, когда она увидела, что к ней направляется Нолан. Ее потрясло не столько его внезапное появление, не то, что он вырвал у нее из рук трубку и с силой швырнул ее на рычаг, сколько яростный, почти безумный взгляд.
— Значит, вы собрались заставить Вивьен за все заплатить, так? — Губы его сжались в тонкую линию, он крепко стиснул ее руку. — Не надейтесь, даже не надейтесь, что вам это удастся! Ты сейчас же уйдешь отсюда, и уйдешь навсегда. Уж об этом-то я позабочусь.
— Уйду? Но… — чуть не взвизгнула Патриция.
— Господи, а ведь я таки оказался прав! — воскликнул Нолан. — Но даже я не догадался, как… как многого ты желала. Ты хотела заставить Вивьен заплатить за молчание о прошлом, да? — Его губы скривились, будто он случайно попробовал что-то мерзкое на вкус. — Шантаж! — продолжал он презрительно. — Гнусное преступление! Нет, собственно, почему это я так поражен? Как будто я первый раз в жизни сталкиваюсь с негодяями. Мне и раньше не раз приходилось иметь дело с шантажистами!
— Шантаж! — в ужасе вскрикнула Патриция. — Нолан, ты ничего не понял… — начала она, но умолкла, дернувшись от боли, потому что он бесцеремонно развернул ее лицом к себе, а его пальцы еще крепче впились ей в руку.
— Нет уж, это ты ничего не поняла. Будь я на твоем месте, поберег слова и не пытался бы никого переубеждать. Я не дурак. Пошли.
Он с такой силой поволок ее за собой, что Патриции пришлось чуть ли не бежать рядом.
— Отпусти меня… Что ты делаешь? Куда ты меня тащишь? — Она безуспешно пыталась освободиться.
— Отпустить? Ни за что! Я сделаю то, что должен был сделать с самого начала, когда только увидел тебя… — Тут Нолан внезапно остановился возле маленькой, почти невидимой двери, и Патриция чуть не налетела на него.
Дверь вывела их в сад. У нее колени задрожали от облегчения. На мгновение она испугалась, что он запрет ее в каком-нибудь подвале.
— Сюда. — Он повлек ее по тропинке туда, где за живой изгородью виднелись машины.
Нолан не дал ей больше сказать ни слова. Подведя к своему «БМВ», он открыл дверцу и коротко бросил:
— Залезай!
— Что тут происходит? Куда вы собрались?
Патриция с облегчением вздохнула, увидев Родни. Но прежде чем сумела открыть рот, Нолан впихнул ее в машину и захлопнул дверцу.
— Патриция не очень хорошо себя чувствует, — холодно сообщил он. — Передай, пожалуйста, Сильвии, чтобы она не волновалась. Я позабочусь о нашей гостье. Да, еще извинись за нас перед дедом.
Пока Нолан огибал машину, чтобы сесть, Патриция попыталась открыть дверцу, крикнуть, позвать удалявшегося Родни на помощь. Но потом сообразила, что Нолан запер ее. Вот он уже скользнул на сиденье рядом с ней и завел двигатель.
— Ты не имеешь права так поступать, — сумела все же выдавить она. — Ты похитил меня — это преступление…
— Шантаж тоже преступление, — отрезал Нолан. — А что до того, что я тебя похитил… мы же влюблены. Забыла?
Нолан рванул с места с такой скоростью, что Патрицию вдавило в спинку сиденья с такой силой, что она ахнула как от удара. Но не это помешало ей отдышаться и ответить. Она все еще была в шоке от обвинений.
— Нолан, ты не прав. Ты не имеешь права так поступать со мной, — попыталась было она снова, но он кинул на нее такой презрительный и насмешливый взгляд, что Патриция растерянно умолкла.
— И кто же мне, по-твоему, может помешать? — Покачав головой, он мрачно усмехнулся. — Твоя сестрица-соучастница? Вряд ли. Да ты и не оставила мне никакого выбора. Услышав, что вы собираетесь сделать, я должен был действовать быстро, чтобы защитить Вивьен. Ах вы маленькие мерзкие заговорщицы!
Патриция, вспоминая позднее эту сцену, призналась себе, что больше всего в несправедливом обвинении ее задело одно прилагательное.
— Мы вовсе не маленькие! — возразила она дрожащим голосом. — И нечего кидаться оскорблениями, тем более что…
— Ради Бога! — гневно прервал ее Нолан. — Избавь меня от необходимости выбирать слова! А вы штучки, каких я еще не встречал, ты и твоя сестра! — Он тяжело дышал. — У вас совершенно нет совести: собирались совершить такую гнусность. И у тебя еще хватает наглости обвинять меня в том, что я как-то не так тебя назвал… Видели вы такую невинную жертву!