Вскоре я вновь услышал рев реактивных двигателей, хотя самих самолетов за деревьями не было видно, а потом глухие разрывы. Я остановился, догадавшись, что нахожусь поблизости бомбового полигона. С гребня следующего холма я увидел вдали, там, где по моим расчетам находился северо-восток, столбы черного дыма и пыли, поднимавшиеся к небу. Это означало, что мне предстоит еще очень долгий и трудный путь к родному дому.
Желудок и солнце в зените подсказали мне, что время близится к полудню. По нашему с родителями уговору я уже давно должен был вернуться. Я представил себе, как сходит с ума мама, как потирает руки отец, готовя ремень для порки. Самым обидным было признать, что я вовсе не стал взрослее, как мне казалось еще вчера.
Я двинулся дальше, огибая полигон, на который падали бомбы. Меньше всего мне хотелось, чтобы на меня с неба свалилось несколько сотен фунтов взрывчатки. Мне приходилось продираться сквозь заросли покрытого шипами кустарника, который рвал мне одежду и ранил кожу, но я терпел, стиснув зубы. Паника никак не проходила: каждая тень казалась мне затаившейся гремучей змеей. Как никогда, я жалел, что не умею летать.
Потом совершенно неожиданно сосны расступились передо мной, и я вышел на изумрудно-зеленую поляну. На покрытой рябью поверхности маленького пруда блестели солнечные лучи. В пруду плавала девушка. По-видимому, она только что вошла в воду: мокрыми были только концы ее длинных золотистых волос. Она ровно и хорошо загорела, на ее руках и плечах во время гребков поблескивали капли воды. Я хотел было ее окликнуть, но она вдруг перевернулась на спину и я увидел, что она купается абсолютно голой.
Сердце у меня скакнуло, я мгновенно отступил за дерево и затаился, больше всего боясь испугать ее. Лежа на спине, она блаженно бултыхала в воде ногами, маленькие бутоны ее грудей были видны над поверхностью воды. Ничто не прикрывало место между ее длинными и гладкими бедрами. Подглядывать было стыдно, но я смотрел на нее, словно завороженный. Девушка перевернулась на живот и скользнула под воду, потом вынырнула на середине пруда и, откинув тяжелые мокрые волосы со лба, снова перевернулась на спину и медленно поплыла, глядя в голубое небо.
Ситуация сложилась интересная. Голодный, изнывающий от жажды, весь в укусах москитов, исцарапанный колючками, я стоял за деревом в лесу в двадцати футах от сверкающего на солнце зеленоватого пруда, в котором плескалась обнаженная золотоволосая девушка, а в это самое время мои родители названивали шерифу и шефу пожарной команды. Я не успел еще толком разглядеть ее лицо, но она явно была старше меня, лет пятнадцати-шестнадцати. Девушка была высокой и стройной, в том, как она держалась на воде, в ее движениях было не детское легкомыслие, а изящество и грация. На противоположном берегу пруда я заметил ее одежду, лежавшую под деревом, и уходившую в лес тропинку. Еще раз нырнув, девушка сильно ударила ногами по воде, потом появилась на поверхности и быстро поплыла к своей одежде. Когда ее ноги нащупали скользкое дно, она встала во весь рост и побрела к берегу. И тогда меня посетил момент истины.
— Подождите! — закричал я.
Девушка обернулась, мгновенно покраснела. Руки ее взметнулись, чтобы прикрыть грудь, и она мигом присела в воду по горло.
— Кто здесь? Кто это сказал?
— Это я звал вас, — смущенно отозвался я, появляясь из своего укрытия. — Извините.
— Кто ты такой? Давно там стоишь?
— Я только что вышел из леса, — ответил я, решив, что невинная ложь в данном случае устроит нас обоих. — И ничего не видел.
Девушка негодующе смотрела на меня, чуть приоткрыв рот. Мокрые волосы волнами раскинулись по плечам. Сквозь листву на ее лицо лился солнечный свет, и даже в гневе она была прекрасна. Удивительно, что ее красота пронзила меня подобно разряду молнии. Мальчик моих лет может посчитать красивым многое: окраску велосипеда, блеск собачьей шерсти, вращение диска йо-йо на нитке, желтый свет полной луны, сочную зелень луга, несколько предстоящих свободных часов. Черты девичьего лица, какими бы они ни были правильными, обычно не входят в этот перечень. Однако в тот момент я начисто забыл о пустом желудке, укусах москитов и царапинах от колючек. На меня глядела девушка с самым красивым лицом, какое я когда-либо видел. Глядя в ее глаза василькового цвета, я будто пробудился от долгого сна, вышел из состояния ленивого оцепенения и очутился в мире, о существовании которого даже не подозревал.
— Я заблудился, — наконец выдавил я из себя.
— Откуда ты идешь? Ты подсматривал за мной?
— Нет. Я пришел вон оттуда.
Я махнул рукой в глубь леса.
— Ври больше! — презрительно фыркнула девушка. — Никто не живет на этих холмах!
— Да, я знаю.
Она по-прежнему сидела на корточках под водой, обхватив себя за плечи руками. Я видел, что гнев ее постепенно проходит, взгляд смягчается.
— Значит, ты заблудился? — повторила она. — А где ты живешь?
— В Зефире.
— Опять врешь! Зефир — по другую сторону долины!
— Мы с друзьями вчера заночевали в лесу, — объяснил я. — Случилась одна неприятность, и я заблудился в темноте.
— Что за неприятность?
Я пожал плечами.
— За нами погнались какие-то люди.
— И ты думаешь, что я поверю тебе?
— Я говорю правду, клянусь.
— Значит, ты пришел сюда аж из самого Зефира? Должно быть, ты валишься с ног от усталости?
— Так оно и есть.
— Давай-ка отвернись, — приказала она. — И не смей оглядываться, до тех пор пока я не разрешу тебе. Понял?
— Хорошо, — кивнул я и повернулся к ней спиной.
Я слышал, как: она выходила из воды, и мысленно представил себе ее, всю обнаженную с головы до ног. Тихо зашуршала одежда. Прошла минута-другая, и она сказала мне:
— Теперь можешь повернуться.
Когда я увидел ее снова, на ней была розовая футболка, джинсы и теннисные туфли.
— Как тебя зовут? — спросила она, откидывая волосы со лба.
— Кори Маккенсон.
— А меня Чили Уиллоу, — представилась она. — Ну что ж, пошли, Кори.
О, как чудесно было слышать свое имя из ее уст!
Я углубился по тропинке в лес вслед за девушкой. Чили была выше меня, ее походка сильно отличалась от манеры ходить, принятой у моих одноклассниц. Ей не меньше шестнадцати, решил я. Шагая за ней следом, я вдыхал ее запах, сравнимый разве что с ароматом росы на свежескошенной траве. Я старался идти за ней след в след. Если бы у меня был хвост, я бы вовсю им вилял.
— Я живу здесь недалеко, — сказала мне Чили.
— Ясно, — отозвался я.
У обочины пыльной дороги стояла крытая толью лачуга с курятником неподалеку. Посреди заросшего сорняками двора на блоках из шлакобетона стоял ржавый автомобильный кузов. Жилье выглядело даже более жалким и запущенным, чем тот притон, в котором мой дедушка Джейберд спустил в покер свою последнюю рубашку. Я уже обратил внимание на то, что ее джинсы были обтрепанными и залатанными, а на футболке светились дыры размером с десятицентовик. И вот я увидел ее дом, по сравнению с которым последняя братонская лачуга выглядела дворцом. Поднявшись на крыльцо, Чили отворила сетчатую дверь со скрипящими петлями и крикнула в темноту внутри:
— Мама? Смотри, кого я нашла в лесу!
Вслед за Чили я вошел в хижину. Внутри стоял запах сигаретного дыма и зелени с огорода. В кресле-качалке сидела женщина с вязаньем на коленях. Она подняла на меня васильковые глаза, такие же, как у красавицы дочери, только лицо у матери было морщинистое, с потемневшей от тяжкой работы на солнце кожей.
— Можешь выбросить его обратно, — отозвалась она.
Спицы снова замелькали в ее руках.
— Он заблудился, — объяснила Чили. — Говорит, что пришел из Зефира.
— Из Зефира? — переспросила женщина. Ее глаза снова обратились ко мне. На ней было голубое платье с желтыми, вышитыми на груди узорами и резиновые шлепанцы. — Далековато же ты забрался, паренек.
Голос женщины был низким и хриплым, словно солнце вместе с кожей высушило и ее легкие. На низеньком столике рядом с креслом-качалкой стояла пепельница, полная окурков, в ней дымилась наполовину выкуренная сигарета.
— Да, мэм, — согласился я. — Мне очень надо позвонить своим родителям. Нельзя ли воспользоваться вашим телефоном?
— Здесь его нет, — ответила женщина. — У нас тут не Зефир.
— А, ясно. Тогда… не мог бы кто-нибудь отвезти меня домой?
Мать Чили взяла из пепельницы сигарету и, сделав глубокую затяжку, положила ее обратно. Когда она снова заговорила, из ее рта струйкой вился дым.
— На грузовике уехал Билл, но он должен вскоре вернуться.
Мне захотелось узнать, как быстро наступит это «вскоре», но спрашивать об этом было бы невежливо.
— Можно мне выпить стакан воды? — обратился я к Чили.
— Само собой. И снимай-ка рубашку, она у тебя насквозь промокла. Снимай, не стесняйся.
Я прошел вслед за Чили в темную кухоньку, расстегнул пуговицы на рубашке и отлепил ее от тела.
— Ты весь исцарапался, — сказала мать Чили, снова выпуская изо рта сигаретный дым. — Достань-ка йод, Чили, и подлечи своего гостя.
— Хорошо, мама, — отозвалась Чили, а я, повесив мокрую от пота рубашку на спинку стула, замер, ожидая, когда наступит мгновение боли и блаженства.
Чили накачала насосом воду, которая булькала и плескалась во все стороны. Я отпил из кружки с Фредом Флинтстоуном на боку и обнаружил, что вода теплая и имеет коричневатый оттенок. Вкус у нее был какой-то затхлый. Потом лицо Чили Уиллоу оказалось рядом, сладость ее дыхания напоминала аромат роз. В ее руках был ватный тампончик и пузырек с йодом.
— Будет немножко больно, — предупредила она.
— Ничего, этот стерпит, — отозвалась из своей качалки ее мать.
Чили принялась за работу. Боль была острой, потом стала еще сильнее. Я морщился и старался дышать глубже. Боль все усиливалась, а я глядел на лицо Чили. Ее волосы высохли и падали на плечи золотистыми волнами. Она опустилась на колени, красновато-коричневая ватка в ее пальцах оставляла следы того же цвета на моей коже. Мое сердце забилось чаще. Ее светло-голубые глаза встретились с моими, и она улыбнулась мне.
— А ты молодец, — проговорила она.
Я улыбнулся ей в ответ, хотя мне было так больно, что я готов был заплакать.
— Сколько тебе лет, мальчик? — поинтересовалась мать Чили.
— Двенадцать, — ответил я и снова прибег к невинной лжи: — На самом деле мне уже почти тринадцать.
Говоря это, я не сводил глаз с лица Чили.
— А тебе сколько? — спросил я ее.
— Мне? О, я уже почтенная леди. Мне шестнадцать.
— Ты еще учишься в школе?
— Один год отучилась, — ответила она. — Мне этого хватило.
— Ты не ходишь в школу? — Я был потрясен таким известием. — Вот это да!
— Ее школа еще не окончена, — подала голос мать Чили, не переставая вязать. — Школа тумаков, которые раздает жизнь, я ее тоже прошла.
— Ох, мама! — вздохнула Чили.
Сорвавшись с ее губок в форме лука Купидона, эти два слова прозвучали для меня как музыка.
Я позабыл о боли. Для такого мужчины, как я, боль была просто ничем. Я выдержу все, что угодно, — правильно сказала мама Чили. Я окинул взглядом полутемную комнату, обставленную старой, обшарпанной мебелью, а потом вновь посмотрел на Чили и словно увидел солнце после долгой ночной бури. Йод безжалостно жег, но прикосновения рук Чили были легки и нежны. Я подумал, что, должно быть, нравлюсь ей, иначе бы она не стала обращаться со мной так заботливо. Я видел ее совсем голой. До этого я никогда не видел обнаженных женщин, если не считать мамы. Я познакомился с Чили совсем недавно, но что значит время, когда говорит сердце? Сейчас мое сердце говорило с Чили Уиллоу, которая смазывала мне царапины йодом и улыбалась. Мое сердце говорило ей: «Если бы ты была моей подружкой, я бы подарил тебе сотню светляков в банке из зеленого стекла, чтобы ты не сбилась в темноте с пути. Я бы подарил тебе луг, весь в полевых цветах, среди которых не было бы двух одинаковых. Я бы отдал тебе свой велосипед с золотым глазом в фаре, чтобы он защищал тебя. Я бы написал для тебя рассказ, в котором ты была бы принцессой и жила в замке из белого мрамора. Если бы я знал, что нравлюсь тебе, я бы подарил тебе волшебство. Только скажи, что я тебе небезразличен.
Только скажи…»
— А ты храбрый парень, — сказала мне Чили.
Где-то в дальнем углу хижины заплакал ребенок.
— О господи, — вздохнула мама Чили, откладывая вязанье. — Бубба проснулся.
Она встала и направилась туда, откуда доносился плач, шлепая своими резиновыми тапками по растресканному дощатому полу.
— Сейчас я его покормлю, — сказала Чили.
— Ничего, не отвлекайся, я сделаю это сама. Билл скоро вернется, и на твоем месте я бы надела колечко — ты же знаешь, как он бесится, когда ты его снимаешь.
— Да, знаю, — вздохнула Чили.
Ее глаза потемнели. Она приложила ватку к последней моей царапине и закупорила пузырек с йодом.
— Все, дело сделано.
Мать Чили вышла к нам, держа на руках младенца, которому, как видно, не было еще и года. Я остался стоять посреди комнаты, а Чили поднялась с колен и прошла на кухню. Когда она вернулась, на среднем пальце ее левой руки появилось тоненькое золотое колечко. Чили взяла у матери ребенка и стала его укачивать, что-то напевая вполголоса.
— Ужасный плакса, — сказала мать Чили. — Истинное наказание.
Подойдя к окну, она чуть отодвинула легкую занавеску.
— А вот и Билл. Он подкинет тебя до дома, паренек.
Я услышал, как во дворе прогромыхал грузовик, подъехавший чуть ли не к самому крыльцу. Открылась и с шумом захлопнулась дверь. Вошел Билл, высокий и стройный, с коротко остриженными волосами, карими глазами с тяжелыми веками, на вид ему было лет восемнадцать. На Билле были грязные джинсы и голубая рубашка с пятном машинного масла на груди. Он жевал спичку.
— А это кто такой? — первым делом поинтересовался он.
— Паренька нужно подвезти в Зефир, — ответила Биллу мать Чили. — Он заблудился в лесу.
— Обратно в Зефир я ни за что не потащусь! — отрезал Билл, смерив меня сердитым взглядом. — Чуть не изжарился в этом чертовом грузовике!
— Где ты был? — спросила Билла Чили, укачивая ребенка.
— Чинил мотор у старика Уолша. И если вы думаете, что это было плевое дело, лучше не злите меня.
Бросив взгляд на Чили, Билл прошествовал на кухню. Я заметил, что он смотрел словно сквозь нее, как будто ее и не было здесь вовсе. Глаза Чили угасли и наполнились тоской.
— Деньги-то хоть привез? — подала голос мать Чили.
— Конечно. Вы что, совсем за идиота меня держите? Думаете, я буду задарма работать?
— Нужно свежее молоко для Буббы! — подала голос Чили.
Я услышал, как полилась илистая вода, закачиваемая насосом.
— Черт! — ругнулся Билл.
— Так ты отвезешь паренька в Зефир или нет? — снова спросила мать Чили.
— Нет, — ответил Билл.
— Подержи-ка. — Чили встала, передавая ребенка матери. — Тогда я сама отвезу его.
— Черта с два! — Билли вошел в комнату, держа в руке кружку с изображением еще одного Флинтстоуна, в которой плескалась коричневатая вода. — Ты не можешь никуда ехать, потому что у тебя нет водительских прав!
— Я же тебе сказала, что должна…
— Не твоя забота — развозить пацанов по домам, — оборвал ее Билли. Он снова смотрел на Чили, словно не видя ее. — Твое место в доме. Объясните ей, миссис Перселл.
— Я не пою под чужую дудку, — ответила мать Чили.
Отстранив ребенка, которого протянула ей дочь, она снова опустилась в кресло-качалку, закурила новую сигарету и взялась за вязанье.
Допив коричневатую воду из кружки до дна, Билли поморщился.
— Ладно. Черт с ним. Отвезу его на бензозаправку рядом с авиабазой. Там есть платный телефон.
— Тебя это устроит, Кори? — спросила меня Чили.
— Меня… — Моя голова до сих пор шла кругом от вида золотого колечка на руке Чили. — Вполне.
— Тебе придется согласиться на то, что я тебе предлагаю, иначе я попросту выброшу тебя за дверь, — предупредил Билл.
— У меня нет денег, чтобы позвонить из автомата, — сказал я.