- Благодарю вас, мадам, - тихо сказал Патрик. – С удовольствием. Только…
- Что?
- Если можно, то не сегодня, а завтра.
- Но… почему?
Патрик смущенно улыбнулся.
- Я не спал ночь и… боюсь, что вместо галантного собеседника вы получите сонного сурка. Я на ногах не стою…
- Ах да, простите. Да, конечно, я не подумала. Тогда завтра, хорошо?
- Хорошо.
- С начальством я договорюсь. Спасибо вам, Патрик…
- Не за что, мадам, - он поклонился на прощание и повернулся, чтобы уходить, но Анна задержала его. С жалостью коснулась щеки кончиками пальцев.
- Похудел-то как… Все, иди, иди.
Выйдя во двор, Патрик пошатнулся и едва удержался на ногах. Почти теряя сознание, налетая на встречных, побрел он к бараку и кое-как добрался до своего угла на нарах. Спать, спать. Только спать.
- Что? – налетел на него Ян. – Что от тебя хотели?
- Завтра, Янек, - пробормотал принц, падая на нары и отворачиваясь к стене. – Все завтра. Спать…
Чернота накрыла его с головой.
Патрик не слышал ничего – ни сигнала побудки, ни возни соседей, ни окриков дневальных. Ни появления сердитого солдата, который подошел к нему как раз в тот момент, когда дневальный собирался пнуть не желавшего подниматься. Солдат хмуро объявил:
- Этого велено сегодня не трогать и на работу не гонять.
Ян озадаченно пожал плечами и отступился.
Солнце давно уже прочертило барак косыми лучами, когда Патрик открыл, наконец, глаза и с удивлением огляделся. Дело, кажется, близилось к обеду… или нет, уже намного больше. Тупо гудела голова, знобило. Тихо, только снаружи едва слышны голоса. Где все? Его не тронули, не сдернули на работу? Но почему?
Несмазанная дверь со скрипом отворилась, в комнату вошел, пригнувшись, старый солдат, стороживший его прошлой ночью у столба.
- Где тут Дюваль? Ну вот, ты и есть. Спишь, что ли? Царствие небесное проспишь. Вставай, пошли.
- Куда?
- На кудыкину гору. Вставай, тебе говорят.
Осторожно Патрик перекатился на бок и встал. Он уже догадывался, в чем дело.
Его привели в отдельный барак, служивший охране и начальству баней. Сейчас в нем было пусто, гулко и зябко. Звеня ключами и гулко кашляя, солдат снял с него кандалы, и Патрик с наслаждением развел руки, вспоминая заново свободные движения.
- Не радуйся, - пробурчал солдат, собирая и укладывая цепи, – не надолго. Раздевайся вон и топай мыться. Мыло, мочалка, гребень – все на лавке, тазы у стены. И клочки твои с физиономии сбрить надо… Вымоешься – не одевайся, погодь, я лекаршу приведу.
Есть ли большее счастье на свете, чем тишина, горячая вода и возможность помыться, не торопясь, без окриков охраны? Патрик долго мылился, с наслаждением обливался теплой водой, осторожно касаясь мочалкой плеч и стараясь не дотрагиваться до исхлестанной спины. Потом солдат велел ему сесть и, повязав грязный передник поверх мундира, начисто выскоблил щеки и подбородок острой бритвой. Мелькнула мысль: «Чуть бы глубже!» - Патрик горько усмехнулся.
Когда он вышел из мыльни, зябко ежась и кутаясь в полотенце, в коридоре ждала его невысокая решительная женщина в белом переднике поверх черного потрепанного платья. «Лекарка», - догадался Патрик.
- Ты, что ли? – сурово спросила женщина. – Ну-ка, покажись. Да не жмись ты… что я, мужиков голых не видела, что ли? Так… штаны надевай и иди за мной.
Она привела его в маленькую комнатку, примыкавшую к бане. В комнате было чисто, почти пусто и пахло чем-то сладковатым и тревожным. Патрик опустил узел с одеждой на широкую лавку и вопросительно взглянул на женщину.
- Меня зовут Магда, - сказала она, не глядя. – Я лекарка здешняя.
- Магда, - гулко кашлянули у двери, - ты его, главное, в красивый вид приведи, чтоб госпожа не испугалась. Вон, гляди, руки-то у него какие полосатые…
- Иди отсюда, дядя Берт, - так же, не глядя по сторонам, отозвалась женщина, звеня пузырьками. – Сама знаю.
Солдат потоптался у двери и вышел.
- В общем, так, принц… или кто ты там, - сказала Магда, подходя к нему со склянкой и ворохом чистого полотна. – Бинтовать спину я тебе не буду, потому что бесполезно. Смажу, аккуратненько прикрою чистым полотном, и больше ничего не сделаешь. А руки перевяжу, чтоб и правда госпожу не пугал.
Патрик опустил глаза на темные рубцы, оставшиеся на запястьях от кандалов, и вздохнул.
- Ложись давай… и постарайся не дергаться. Хочешь орать – ори, только не дергайся и мне не мешай. Иначе колотушкой по голове огрею, понял?
- Понял, - пробормотал он, укладываясь на лавку и вцепляясь зубами в костяшки пальцев.
… - Ну, вот, - заключила Магда через какое-то время, - вполне прилично. Болит?
- Ммм… - промычал Патрик.
- Поболит – и перестанет. А ты молодец, не пикнул даже… Теперь выпей вот это, - она протянула ему щербатую чашку, - чтобы лихорадку снять. Завтра скажу солдату, чтобы привели тебя еще раз. Одевайся…
Одежда была чистая и по размеру. Боже мой, а он и забыл, какое это счастье – чистая красивая одежда, плотно и ловко обхватывающая тело. Серебристый камзол с голубой вышивкой на широком воротнике, чистые серые чулки, голубые панталоны, голубые туфли с пряжками… И – парик, с точностью воспроизводивший его прежнюю волнистую золотую копну. Патрик тихонько рассмеялся. Ну, конечно, вряд ли Анне фон Тьерри могла понравиться нынешняя его прическа – едва пробивающийся светлый ежик.
- Магда, у тебя зеркало есть? – спросил он, застегивая пуговицы на камзоле. Рукава, обшитые кружевом, аккуратно прикрыли бинты на запястьях.
Женщина обернулась – и замерла.
- С ума сойти… - вымолвила она и зачем-то смущенно поправила черные волосы. – Какой же ты… Значит, ты и вправду принц?
- У тебя зеркало есть? – снова спросил Патрик.
- Откуда… - она опустила голову. – Нет, конечно… Хочешь – вон в тазик с водой посмотрись…
- И так хорош, - снова раздалось от двери. – С ума сойти! Меня прямо так и тянет поклониться, - солдат вздохнул. – Эх, парень… Ну, пошли, что ли… твое высочество.
Патрик давно не был так счастлив, как в этот вечер. Он забыл обо всем на свете. Осталась только уютная теснота комнаты, хрусталь бокалов, высокое золото свечей, ронявших отблески на рыжие волосы его собеседницы. Тишина, темнота по углам, терпкая сладость вина и звон столового серебра. И – смех красивой женщины напротив, непринужденные изящные разговоры, состязания в острословии. Герцогиня фон Тьерри еще в столице показала себя замечательно эрудированной и умной собеседницей. Вчерашняя злость на нее ушла, и теперь Патрик просто наслаждался беседой. С Анной приятно было спорить, она не обижалась на шутки и с удовольствием подхватывала цитаты из сочинений древних авторов. И Патрик уже не помнил, что за дверью – грубые окрики солдат и бессмысленный рабский труд, что по окончании этого ужина его снова ждут кандалы и грубые нары в бараке, что он уже давно – не его наследное высочество принц Патрик, а осужденный каторжник, существо без чести и без воли. Достаточно было нескольких теплых и умных слов, чтобы спала сковывавшая его скорлупа вечной настороженности и отчаяния, чтобы он вновь стал самим собой – веселым мальчиком, принцем, привыкшем к всеобщей любви.
Вот только бинты на запястьях напоминали об ином. И спина при каждом неосторожном прикосновении к спинке стула или к стене вспыхивала болью.
Патрик так изголодался, что едва сдерживался, чтобы не наброситься на еду, как дикий зверь, забыв и об этикете, и о приличиях. Анна заметила это и сказала с легкой насмешкой:
- Принц, оставим пока разговоры. Ешьте, я вижу, вы голодны. – И добавила смущенно: - Я могла бы и раньше догадаться.
- Мадам….
- Анна, Патрик. Сегодня – просто Анна. Здесь нет никого, кроме нас с вами, а нам сейчас не нужны чины, верно? Ешьте, не стесняйтесь.
«Ну уж, не дождешься», - подумал Патрик. Он еще не забыл, как управляться с дюжиной столовых приборов, и смог овладеть собой настолько, что даже поддерживал застольную беседу. Мелькнувшее во взгляде женщины восхищение его выдержкой было неожиданно приятно.
Герцогиня, как оказалось, недавно была в столице, а потому смогла рассказать ему о том, что его сейчас больше всего мучило, - о матери, отце и о том, что говорят люди о случившемся.
- Многие не верят в вашу виновность, принц, - говорила Анна фон Тьерри. – А кто-то просто делает вид, что верит. Ходят слухи о злом чудовище, которое околдовало вашего отца.
- И кто же это чудовище? – усмехнулся Патрик. – Невидимка из детских сказок?
Анна внимательно посмотрела на него.
- А вы сами не догадываетесь?
Наступила тишина. Тихо потрескивали свечи в высоких подсвечниках.
- Догадываюсь, - тихо ответил принц. – Более того… догадывался и раньше и… хотел открыть отцу глаза на… на происходящее. Но не успел.
- Именно, принц, - кивнула Анна. – ОН успел раньше.
Патрик сжал в пальцах рукоять ножа.
- Что же теперь ОН поделывает?
Анна оглянулась на дверь.
- Патрик… Мне все равно, я иностранная подданная и могу не опасаться ни яда, ни кинжала. Но вот уверены ли вы, что нам стоит здесь говорить об этом? У всяких стен есть уши. А я сказала вам уже достаточно…
Патрик помолчал.
- Честно сказать, Анна, мне уже все равно. У меня сейчас восхитительное положение – дальше виселицы не пошлют. Убить меня они, видимо, не могут – иначе прикончили бы давно. А все остальное… не так уж страшно. По совести говоря, я даже смерти теперь не боюсь – по сравнению со всем этим, - он осторожно повел плечами, - она порой кажется избавлением.
- Вы уже не надеетесь? – тихо спросила Анна. – А как же… ваша матушка?
Патрик долго молчал, вертя в руках яблоко.
- Мама поверила в мою виновность, - сказал он, наконец. – И это страшнее всего…
- Вы ошибаетесь, Патрик, - горячо заговорила герцогиня. – Быть может, так было в самом начале, но теперь… теперь она раскаивается.
- Нет.
- Да, Патрик. Я видела ее. Она пытается сделать для вас хоть что-нибудь…
- Поздно. Поздно, - горько проговорил принц. – Если бы хоть чуточку раньше. Если бы она пришла ко мне хотя бы проститься… А теперь… я не смогу поверить и сделать вид, что ничего не было.
- Принц… это ваша мать.
- Анна, - он жестко взглянул на женщину, - простите, но это мое дело.
- Хорошо, - после паузы сказала Анна. – Поговорим о другом.
- Скажите мне, - с заминкой произнес Патрик, - как себя чувствует король?
- Его величество поправляется, - ответила с неохотой женщина, - но очень медленно. И, если честно, он сильно сдал. Постарел лет на двадцать, теперь это разбитый, тяжело дышащий старик. Вся эта история сильно ударила по нему.
- Еще бы, - вздохнул Патрик.
- Говорят, - женщина понизила голос, - что… ээээ… ОН потихоньку спаивает короля. Но! – она подняла палец вверх, - я вам этого не говорила.
- Мне нужно бежать отсюда, - тихо сказал Патрик.
- Что? – переспросила, не расслышав, Анна.
- Неважно, простите. Ну, а Изабель?
- О! – улыбнулась герцогиня, - принцесса, не покладая рук, хлопочет о пересмотре дела…
- Передайте ей… - заговорил Патрик, но герцогиня перебила его:
- Я ничего не смогу ей передать, принц. Отсюда я еду на север, а не в столицу…
- Ах да, простите, - Патрик опустил голову.
Наступила тишина.
- Патрик, - осторожно спросила Анна, - вы не передумали? Вы по-прежнему отказываетесь уехать со мной?
- Да, Анна, - он прямо посмотрел ей в глаза.- Я не могу уехать.
- Даже если я ничего не попрошу взамен? – медленно проговорила она. – Никакой платы…
- Нет. Анна, поймите, - сказал Патрик горячо, - если я уеду сейчас, то навсегда потеряю возможность вернуться. Потеряю свое имя, потеряю семью, а еще – родину. Все это – слишком большая цена за… - он усмехнулся, - за отсутствие кандалов на руках.
- Вы так любите Лерану? – тихо спросила Анна. – Любите этот народ, который вас предал?
- Меня предал не народ, - ответил Патрик. – Меня предала власть… двор… родители, в конце концов. Но не мой народ.
- А этого мало?
- Мало, Анна. Как я смогу жить без этих лесов и рек, без родного воздуха, без… - он запнулся, - без возможности говорить на языке, на котором говорил всю жизнь?
- И у нас есть горы и леса! - запальчиво воскликнула герцогиня. – И у нас люди живут! Или вы думаете, что наш язык хуже, чем ваш?
- Не хуже, Анна. Не хуже и не лучше. Он – не родной мне, понимаете? Не мой он, чужой…
- Что ж… - герцогиня опустила голову. – Не стану больше вас уговаривать. Но Патрик, - она умоляюще посмотрела на него, - а если вы погибнете здесь? Если не сумеете добиться справедливости и отомстить?
- Что ж… - тихо сказал Патрик. – По крайней мере, я умру на родине.
- … под кнутами родных солдат, - насмешливо закончила Анна.
- Может быть. Но я верю в лучшее.
- Патрик, - спросила герцогиня, - вы все еще надеетесь? Но на что можно надеяться – здесь? Здесь, по-моему, сама надежда выкрашена в черный цвет и называется отчаянием.
Патрик качнул головой.
- Я не могу не… Я здесь не один. Со мной – двое, у которых надежды еще меньше. И одна из них – девушка, которая пострадала только за то, что верит мне.
- Кто она? – спросила Анна.
- Жанна Боваль… - с запинкой ответил Патрик. – Как я могу позволить себе отчаяться, если я отвечаю за них? Будь я один, я бы… - он взглянул на нее и полушепотом признался: - я бы давно разбил себе голову о стену. Но я не могу. Они пострадали из-за меня, и я… я должен жить – ради них. И надеяться – тоже ради них.
Они помолчали. Свечи потрескивали, оплывая. За окном взошла луна. Снаружи хрипло прозвенел колокол – отбой.
- Анна, - Патрик с грустью посмотрел на нее, - ничто на свете не бесконечно. Не бесконечен и этот вечер. Нет слов, чтобы сказать, как я благодарен вам за него. На несколько часов вы снова подарили мне нормальную жизнь. Спасибо вам. Невыносимо думать, что мне нужно возвращаться, но… наверное, мне нужно возвращаться. Спасибо вам и храни вас Бог. Я никогда не забуду, что вы сделали для меня… как протянули мне руку помощи там, где я ее не ожидал.
- Патрик, - Анна поднялась и, обогнув стол, приблизилась к нему. – Вы простите меня за… за это? – она прикоснулась пальцами к бинтам, выглядывавшим из-под рукавов его камзола, и – очень осторожно – к плечу. – Честное слово, я не хотела…
- Полно, Анна, - с усилием улыбнулся он. – Я и сам был хорош.
- Я так сильно разозлилась на… на то, каким я вас увидела, что… не сдержалась. Эта злость была… была не на вас. А досталось вам.
- Забудем, Анна. Это все пройдет.
Женщина отвернулась.
- Знаете, Патрик… давайте выпьем на прощание вина. Это особенное вино, я берегла его для торжественных случаев, - наклонившись, она достала из сундука, стоящего под кроватью, небольшую темно-красную бутылку и разлила из нее вино в два бокала.
- Чем же оно особенное? – улыбнулся Патрик.
- Я привезла его с Юга, и оно очень старое и выдержанное. Да вы попробуйте, попробуйте, - она сделала несколько больших глотков.
Патрик пригубил. Вино действительно имело необычный, странно-знакомый сладковато-терпкий привкус и словно искрилось на губах и во рту.
- Правда… Сколько лет ему?
- Винодел клялся, что не меньше полусотни. Ну, как?
- Да, действительно… Замечательно.
Какое-то время они молчали, прихлебывая вино, улыбаясь и глядя друг на друга.
- Юг, - заговорила Анна, оживившись, - это удивительное место. Там виноград растет прямо на улицах, там… там море… вы были у моря?
- Был, - ответил Патрик, глотнув еще. – Давно.
- А я смогла вот только первый раз – этим летом. Там… о, там такие красивые мужчины! – она хрипловато засмеялась. Очевидно, старое вино подействовало на нее быстро.
Патрик и сам чувствовал, что выпил лишнего. Кружилась голова, неожиданно стало легко и весело. В ушах тихонько звенело, и что-то горячее поднималось в груди, стучало, требовало выхода…
- Там такие мужчины, - Анна снова подошла к нему, смеясь, коснулась своим бокалом его бокала. – Они высокие, черноволосые и такие смуглые, что могли бы казаться некрасивыми, но красивы, черти, прямо как боги. И тела у них мускулистые и тонкие. А какие там женщины, Патрик! Тонкие в поясе, с пышной грудью и крутыми бедрами, смугло-розовые, как виноград, с длинными нежными пальцами. Совсем, как у меня, посмотрите… - она погладила его по руке.