Судя по всему, гранаты и трофейные «фаустпатроны», если они были, бойцы уже израсходовали. И стрельба велась скупо. Экономили патроны.
Сноп земли и огня взметнулся вверх, заставив всю группу повалиться на мокрую почву. Вывернутый предыдущим взрывом пласт влажной грязи образовывал естественную преграду. Выстрел произвела «самоходка», в которую только что стреляли наши танкисты. Она разворачивалась всем корпусом в сторону «тридцатьчетверки».
– Черт… – отплевываясь, выругался Кокошилов. – Вон та… – ткнув пальцем в машину на левом фланге, сказал он. – Та самая «сучка», что наши в начале боя подбили. Гранатой – под гусеницы…
Неподалеку от силуэта «самоходки», на которую указывал Кокошилов, двигался второй силуэт. Немецкий танк уже развернул свою башню в сторону русских танкистов. Ствол выплюнул огненную струю, и тут же она вертикальным столбом взметнулась вверх возле самых гусеничных траков «тридцатьчетверки». Немец стрелял прямой наводкой, но та не двигалась с места. Значит, ходовая нашего танка тоже выведена из строя.
– Липатыч, Латаный… – крикнул Аникин. – Заходите слева… от нашей «тридцатьчетверки»… «Фаустами» надо достать немецкий танк… Кокошилов – найди мне Мамедова… Предупреди, что мы здесь. Пусть готовит бойцов к атаке.
XXX
Он глянул вслед уползшим, потом обернулся к оставшимся:
– Остальные – за мной. Идем не кучей. Интервал – пять-шесть метров. Капустин и Костюченко – забирайте правее. Обходим «сучку» немецкую. Мой выстрел – первый. Вы сразу, как мой «фауст» сработает, из своих стреляйте. Цельтесь в ходовую, по гусеницам. Ясно?..
Не дожидаясь реакции подчиненных, закинув ППШ за спину, Андрей стремительно бросился вперед.
Отсвет пламени горящей «самоходки» высветил округлую кромку воронки. Андрей сиганул туда. И будто в прорубь, угодил в стылую чашу воды, которой почти до краев была наполнена земляная чаша. Брызги, студеная влага и матерная ругань ошарашили Аникина. Чьи-то руки попытались схватить его за шею, но, не дотянувшись до горла, ухватились за грудки телогрейки и с силой швырнули на скат воронки.
– Ах ты гад!.. – наваливаясь кулаками на грудь, рычала ему в лицо темная фигура.
– Шева? – еле выдавил из себя Андрей. Он сразу узнал голос Шевердяева, командира своего первого отделения.
– Андреич?! Товарищ старший лейтенант!..
Хватка тут же ослабла. Черт, хорошо, что не двинул прикладом или, еще лучше, на нож не насадил.
– Да как же… как вы тут оказались? – Шевердяев и еще один боец, которого Аникин не мог разглядеть в темноте, тут же помогли командиру привстать «с лопаток» и принялись его заботливо отряхивать. Аникин движением руки прекратил их помощь.
– После расскажу… Что у вас? – спросил он.
– Потрепало нас сильно… – сообщил Шевердяев. – Ух… как это я вас чуть не того… Из фольварка немца мы выдавили. Повозиться пришлось малость. Двоих там положили… Трое ранены. Потом на Мамедова вышли и вместе уже… Они подкрепление бросили. Два танка – «пантеры» и три «самоходки». Черт их знает, «голожопые», по-моему…
– «Фердинанды», что ли? – переспросил Андрей. Бойцы прозвали так немецкие самоходные артиллерийские установки из-за тонкой брони в кормовой части.
– Вроде того… – неуверенно ответил Шевердяев. – Пушки мощные. Как стрельнет – обухом по башке… С минуту легкая контузия. Да только в ближнем толку мало… Неповоротливые, прямой наводкой тут не могут стрелять… Наша «тридцатьчетверка» их обколошматила… Броня толстая, не пробить. Но мы этих «сучек» зато приноровились – по ходовой… Гранатой или трофейным их «фаустпатроном». Две того, подбили… И нашего зацепили фашисты. Ну, и пришлось им повозиться… Танкисты – молодцы, верткие хлопцы, все тут перепахали. Эти все на нашу «тридцатьчетверку» ополчились. «Пантера» в ходовую попала. А наши сидят, машину покидать не хотят. И мы ничем уже помочь не можем. Что ж, голыми руками им стволы скрутить? Тут пехота вражеская прет. Мы их из фольварка выдавили. Так они подмогу пригнали… По всем щелям сидят. Вы это, осторожно, товарищ командир. Они каждый бугорок простреливают… Эх, танкистов жалко… К черту сожгут их фрицы…
– Не хорони раньше времени… – приструнил его Аникин.
XXXI
– Где второй немецкий танк? – спросил он, выглядывая из-за края воронки.
– Пропал куда-то… Не видать… – подтвердил наблюдения командира Шевердяев. – Все справа ошивался, на заднем плане… Похоже, что командирский. Ну, наши по нему вдарили пару раз, вроде результативно. Может, повреждение какое… Короче, напугали его конкретно… Вот и исчез…
– Ладно… «Фердинанд», говоришь… – сквозь зубы, всматриваясь в полумрак и примериваясь, произнес Аникин.
Черный силуэт «тридцатьчетверки» заслонял сектор, в котором находилась «пантера». Зато хорошо просматривались контуры надвигавшейся немецкой самоходки. Она уже почти развернулась своим громоздким корпусом в сторону русского танка. Это означало одно – в любой момент наш экипаж мог быть уничтожен прямым выстрелом мощнейшего орудия, которым была ощетинена немецкая «сучка».
Башня «тридцатьчетверки» разворачивалась в сторону невидимого для Андрея немецкого танка. Среагировали на выстрел «пантеры», оценили, что она представляет большую опасность. Во мгле был отчетливо слышен рокот немецкого танка, намеревавшегося во что бы то ни стало добить русский танк. От этого рева становилось не по себе. Положение танкистов становилось отчаянным.
«Тридцатьчетверку» зажимали в тиски. Сначала сожгут танк, а потом передавят гусеницами штрафников, достреливавших последние патроны. Андрей, с «папашей» за спиной, с «фаустпатроном», зажатым в правой руке, полз вперед, наперерез вражеской «самоходке». Успеют ли они сделать задуманное? Успеют ли Липатов и Латаный отработать по «пантере»?..
Орудие «самоходки» изрыгнуло пламя, разорвав пространство мощнейшим раскатом орудийного грома. Струя пламени осветила саму установку. Чудовищное орудие было подперто чем-то на манер сошек, укрепленных в передней части корпуса. Контуры башни, стесанные к заду, трапециевидные, отличались от «фердинанда».
Андрей прополз еще несколько метров в сторону «самоходки». Теперь до нее оставалось около полсотни метров. Тело надвинулось на края небольшой ложбинки, вытянутой вдоль. Не размышляя, Аникин вполз в нее и ощутил локтями и животом сначала хлюпанье жижи, а потом сочащуюся сквозь ткань телогрейки, проникающую через гимнастерку и белье обжигающую стынь мокроты. Но сознание даже не обратило внимания на это.
Теперь Андрею уже некогда было размышлять над тем, что за чудо-юдо перед ним. Счет шел на доли секунды. Сознание будто отключилось, в холостую гоняя в мозгу одну только мысль-слово: «успеть, успеть…». Руки действовали машинально, сами по себе.
Вот он сковырнул на грязной трубе прицельную стойку и перевел ее в положение «стоя». Вот его палец нащупал кнопку стреляющего механизма. Какого черта теперь ему нужен этот прицел? Неужели придется ждать еще одного выстрела «самоходки», чтобы разглядеть ее контуры? Но этот выстрел может стать последним для экипажа «тридцатьчетверки»…
XXXII
Спокойно… Надо взять себя в руки. Мгла не такая непроглядная. Глаза привыкли к темноте, и кое на что они сгодятся и здесь… Надо попробовать. В темно-красных отсветах Андрей, прищурившись, ловил силуэт прицела и округлые контуры мины. Вот, вот так… Примерно так… А там, впереди, надо уловить движение. Неясное шевеление зафиксировалось прищуренным, напряженно вглядывавшимся в темную муть зрачком. Вот проступила коробкообразная, черная масса. Надо попасть в ведущее колесо. Оно значительно больше и выше остальных. Впереди, на острой грани этой громадины. Палец плавно, но с силой втопил кнопку в трубу. Пламя, спущенное с цепи, как бешеный пес, помчалось вперед и с ярко-красным рычанием вгрызлось в рокочущую черноту.
Рев моторов «самоходки» стал надсаднее и громче. Чернеющие контуры неповоротливо завертелись по кругу, разворачивая «сучку» левым бортом вперед. Попал, неужели попал? Горячая волна ликования окатила Аникина изнутри. Тут же темнота осветилась на правом фланге еще двумя вспышками. Они сверкнули значительно ближе к установке.
Это же Костюченко с Капустиным! И подобрались почти вплотную. Метров на тридцать. Один из выпущенных ими «фаустпатронов» ударил в бок немецкой САУ. Но взрыва не произошло. Черный корпус словно втянул в себя огненную струю. Значит, прожег! Ох, несладко пришлось экипажу этой чудо-юды. Вторая граната взорвалась в задней части «самоходки». Жидкое пламя расползлось по корме, все шире и шире охватывая броню медленно крутившейся на месте махины.
XXXIII
– Товарищ командир!.. – раздался рядом с ним голос Шевердяева.
Андрей вздрогнул от неожиданности. И когда он успел сюда подобраться?
– Фу ты, черт… – сплюнул Аникин, замахиваясь на бойца горячей еще трубой «фаустпатрона». – Заикой сделаешь…
– Ага, а как вы сделали этого… черт, как его… Навуходоносора…
– Кого? – удивился Аникин. – Ты что придумал? Какого Навуходоносора?
– Ну, этого… – Шевердяев, улыбаясь, кивнул в сторону подбитой «самоходки». И тут же оба пригнули головы от грохота выстрела. Это башня «тридцатьчетверки» отреагировала на атаку немецкой самоходной установки «фаустпатронами».
Мощное башенное орудие танка прямой наводкой ухнуло в крутившуюся на месте «самоходку». Бронебойный снаряд пробил зияющую дыру в широченном черном боку вражеского монстра. Взрыв сотряс внутренности машины. Добил! И каким мастерским выстрелом! Даже минуты не промедлил!
– Так ему!.. Навуходоносору!.. – крикнул Шевердяев.
Громыхнуло с противоположного, левого фланга. Сильный взрыв раскидал землю под самым основанием «тридцатьчетверки». Это был ответный удар той самой «пантеры», на добычу которой Аникин отправил Липатова и Латаного.
Многотонную «тридцатьчетверку» всколыхнуло, как деревянную избушку. Танк находился метрах в десяти от Аникина. Ударная волна оглушительного взрыва накрыла Аникина, с силой надавила на барабанные перепонки. Спустя мгновение Андрей разглядел, что вражеская машина, выпустившая свой снаряд по «тридцатьчетверке», уже не маневрировала, как несколько минут назад, а замерла на месте. Но башня вражеской машины продолжала вращаться. Трудно было разобрать, сумели ли Липатыч со Штопаным выполнить боевую задачу, или немецкий экипаж остановился, чтобы лучше прицелиться.
В этот же миг из-за контуров подбитой немецкой самоходной установки проступили контуры одного, потом второго массивного силуэта. Рев нарастал. Неужели немцы бросили в бой свежие танки? Положение экипажа «тридцатьчетверки» становилось критическим.
Думать было некогда. Аникин, отбросив в сторону никчемную теперь трубу израсходованного «фаустпатрона», с автоматом наперевес бросился к подбитой машине.
Вражеский снаряд угодил под левую гусеницу, вырвав из-под танка целую гору земли. От взрывной силы снаряда машину здорово тряхнуло. Левый борт приподняло и резко кинуло вниз. Судя по огненному клубу пламени, исторгшемуся из-под ходовой, немецкие танкисты пытались достать русский экипаж осколочно-фугасным снарядом.
Хорошо, что угодил в землю – почва приняла на себя большую часть осколков. Андрей понял это, когда подбежал к вдруг выросшей громадине танка, пропахшей гарью раскаленного железа и сильным запахом моторного топлива.
XXXIV
Шевердяев обогнал Андрея по пути и первым подбежал к танку. Люк башенки был приоткрыт. Андрей только теперь разглядел, что это была новая модификация «тридцатьчетверки» – с мощным, длиннющим 85-мм орудием. Броневая башня, вроде похожая на привычную «гайку», но широкая, вместительная, с округлыми углами. Бойцы называли его между собой «командирским». Его экипаж насчитывал на одного танкиста больше против обычного и состоял из пяти человек.
Наличие полновесного наводчика позволяло освободить от этих функций командира танка. Это позволяло ему целиком заниматься руководством ведения боя. Потому именно в таких, 85-х модификациях «тридцатьчетверок» предпочитали воевать командиры танковых рот и батальонов.
Стало понятно, откуда брались такая быстрота и маневренность. Прошли в одиночку через весь фольварк, без оглядки на поддержку вступили в бой с целой сворой отборных особей из гитлеровского зверинца. Конечно, поддержка в лице штрафников тоже чего-то стоила, но все же…
И не скажешь, что парни – безбашенные, башня-то – вот она. Но элемент бесшабашности присутствует. Взять хотя бы этот приоткрытый люк. Только теперь Аникин заметил, что защелка люка была прихвачена к крюку на башне солдатским ремнем, за счет этого и удерживалась в приоткрытом положении.
Это что они, посреди боя решили проветрить отделение управления? Открыли башенный люк на манер форточки? Во дают танкисты. Вражеские «пантеры» и прочие «носороги», или, как говорит Шева, – «навуходоносоры», тут на них клыки и когти точат, с твердым намерением их расколошматить к едреней фене, а они помещение проветривают…
Бойцы почти одновременно подобрались к танку. Шевердяев первым вскочил на броню. Каблуки его сапог застучали по броне. Ухватившись за десантную дужку, он ловко взобрался на корпус и, перейдя на корму, припал к холодному основанию башни, заглянул в люк. Громкий хлопок пистолетного выстрела вырвался из люка наружу. Шева успел отпрянуть от люка. Матерная ругань изрыгнулась из его глотки вместе с криком боли. Правой рукой он схватился за левое ухо.
– Черт!.. Черт!.. – кричал он, корчась возле башни.
Аникин уже был на броне, рядом с Шевердяевым. Тот все не отпускал грязную ладонь от лица.
– Ранен?!. – во весь голос спросил его Андрей, пытаясь отнять руку от головы Шевердяева.
– Не стреляйте!.. Свои!.. Не стреляйте!.. – тут же прокричал он, приблизившись к люку. – Черт вас побери, свои!..
– Какого черта!.. – донеслось из люка, как из глубокой металлической бочки.
– Танкисты!.. Это старший лейтенант Аникин, взвод штрафников… – прокричал Андрей.
– Жить надоело?! Куда прешь без спроса!? – долетело сквозь звонкий металлический лязг и рев.
– Не слышу… – мотая головой, проговорил Шевердяев. – Вот черти полосатые… Начисто левое ухо мне вынесли… Горит вся левая сторона…
XXXV
Аникин бегло осмотрел его. Пахло паленой кожей. Раскаленные пороховые газы обожгли шею и ухо бойца, оставив черный след на шапке-ушанке.
– Эк тебя обшмалили… братушки бронебашенные… – сочувственной скороговоркой проговорил Андрей. – Глаз цел?
– Да вроде как… – с неистребимым озорством вдруг выговорил Шевердяев. – Причем небо в алмазах… В ухо – будто кол забили…
Башня стала стремительно вращаться влево, чуть не скинув обоих штрафников на землю. Андрей, поневоле уцепившись за крюк, приваренный к торцу башни и обмотанный солдатским ремнем, снова просунул голову в отверстие между башней и люком. Внутри его встретила кромешная темнота, в которой вдруг проклюнулись две белых точки. Белки глаз!
– Вы мне чуть сержанта не угробили! – крикнул в эти белки Аникин.
– Сами на рожон полезли… – сердито огрызнулись белки и тут же отходчиво добавили: – Лейтенант Каданцев…
Тут же белки потухли, и зычный голос офицера-танкиста прокричал кому-то, не видимому сверху:
– Плавней наводи, Славик… Хорош!.. Бронебойным заряжай…
– Убираться надо, лейтенант… – крикнул ему Аникин.
Две симметричные белые точки снова появились, будто капли молока посреди черноты.
– Это твои архаровцы нашу задницу прикрывали? – прокричал он и, не дожидаясь ответа, добавил:
– Хорошо воюете, штрафники… Здорово нас выручили. А то эта немчура с «фаустами», как тараканы, – из всех щелей лезут…
– Эй, лейтенант, не слышишь?! – попытался перебить танкиста Аникин. – Вылезайте… Свежие немецкие танки сюда прут… Вас зажгут в любой момент.