Марина ДЯЧЕНКО
Сергей ДЯЧЕНКО
...И вот костер понемногу пригас, а вместе с ним затихла обычная охотничья похвальба. Все трое сидели теперь молча и смотрели в умирающее пламя, а над ними разлеглась ночь, и ночь была на много верст вокруг, теплая, бархатная, пронизанная вздохами и шорохами, исколотая иголками звезд.
- Пора и на покой, - сказал наконец первый, седоусый, но сильный и кряжистый, всеми уважаемый охотник.
Второй, совсем еще юноша, обиженно сдвинул брови:
- Разве ты ничего не расскажешь? Разве сегодня не будет Истории?
Третий, в чьих зубах дымила массивная трубка, почему-то загадочно улыбнулся.
Седоусый хмыкнул - конечно же, его История ждала своего часа, но, признанный рассказчик, он ждал просьб и увещеваний.
- Расскажи! - юноша ерзал от нетерпения, взглядом умоляя о поддержке обладателя трубки - но тот молчал, по-прежнему улыбаясь.
- Поздно, - произнес седоусый неуверенно, и юноша готов был обидеться, когда молчавший дотоле охотник вытащил изо рта мундштук и, дохнув дымом, попросил тоже:
- Расскажи.
На минуту стало тихо, только покрикивала вдалеке ночная птица.
- Что ж, - промолвил со вздохом седоусый, - что ж... Расскажу.
И все трое завозились, устраиваясь поудобнее. Двое готовились слушать, один - говорить.
И вот, умостившись как следует, седоусый выдержал паузу и начал с подобающей торжественностью:
- Помните ли вы осину, что росла у южной околицы?
- Трехглавую? - радостно осведомился юноша. - Да ее ведь спилили в прошлом году...
Седоусый покивал:
- Совсем старая была, сухая... Сто лет стояла, пока не засохла. Тень в жару давала, да только никто в ее тени не прохлаждался - стороной обходили, заклятой звали... Почему?
- Почему? - эхом откликнулся юноша.
Седоусый вздохнул и начал свою Историю.
...Давно это случилось.
Ей было семнадцать лет, и звалась она Вирленой, и ни одна девушка во всей широкой округе не могла сравниться с нею красотой. Грудь Вирлены вздымалась, как речная волна, косы Вирлены отливали золотом и покорно падали к самым ее ступням, маленьким и розовым, ничуть не огрубевшим оттого, что все лето красавица бегала босиком; глаза Вирлены, раскосые, зеленые, могли свести с ума одним только робким взглядом. Даже дряхлые старики, даже сопливые мальчишки выворачивали шею, встретив ее на улице, а что уж говорить о юношах и зрелых мужчинах! И, конечно, порог ее дома постоянно оббивали сваты, засланные достойными и богатыми семьями оббивали, да только возвращались ни с чем, потому что Вирлена давно уже выбрала себе пару.
По соседству жил в большой семье Кирияшик - ясноглазый, улыбчивый, круглолицый друг ее детства. Он был моложе Вирлены почти на год, но с младенчества росли вместе. Беззаботная дружба обернулась нежной любовью, и Кирияшик, сам не ведая как, без борьбы получил право на сокровище, о котором мечтало столько достойных мужчин; родители влюбленных давно уже сговорились о свадьбе.
И вот, счастливые, оба с трепетом ждали заветного дня - когда случилось несчастье.
Грянул рекрутский набор; как ни вертели, как ни откупались родители Кирияшика - а выпало ему идти в солдаты на двадцать лет, считай, навеки.
Солнечный румянец сошел с пухлых щек Вирлены, и стали они бледны, как мел.
Ранним утром по главной улице села змеей тянулась колонна новобранцев. Она видела, как мелькала в толпе голова Кирияшика, детская беззащитная голова с шапкой пшеничных, как и у нее, волос. Она видела, как растерянные глаза его ищут среди крика и плача невесту - и гаснут, так и не разыскав ее в толчее.
Колонна потянулась за село - страшные усатые люди в нелепой форме выкрикивали команды, и Вирлена сжималась от выкриков, как от ударов. Вскоре она потеряла Кирияшика из виду; вереница рекрутов тянулась все дальше и дальше, и редела толпа провожающих - матерей и невест. Вот Вирлена осталась одна, она шла и шла за колонной, как привязанная, хоть босые ноги ее давно сбились в кровь; страшный офицер прикрикнул на нее и, обомлев от этого крика, она так и осталась стоять, а колонна, отдаляясь, обернулась пятнышком на длинной-длинной дороге, и вот там, куда ушел Кирияшик, осталось только облачко пыли...
Только в сумерках Вирлена вернулась в село, и девичья подушка в ту ночь приняла на себя всю ее горечь и отчаяние.
А утром, еще затемно, когда все спали, Вирлена выскользнула из дому и по чуть приметной тропинке отправилась к колдуну, что жил за озером.
Она шла, стиснув зубы, безжалостно накрутив на кулак великолепную косу, и страх ее поник перед силой ее заветного желания.
Колдун был дома; сидя у огня, он набивал чучело летучей мыши. Похоже, он удивился - не так часто девушки из села наносили ему визиты. В селе боялись этого мрачного, морщинистого, хотя не старого человека - он, по слухам, мог за одну ночь сжить со свету целую семью, мог наслать град или засуху, мог устроить так, что вчера еще здоровый и мощный хозяин за несколько дней превращался в иссохшего, нищего, полубезумного пьяницу... И к этому-то человеку пришла Вирлена.
- Добро пожаловать! - каркнул колдун и засмеялся. Лучше бы он этого не делал - искаженное смехом, темное лицо его с крючковатым носом было еще страшнее.
Но Вирлена, одержимая отчаянием, не испугалась.
- Зачем ты пришла ко мне? - отсмеявшись, спросил колдун. - Ты мне не нужна - стало быть, я тебе нужен?
- Я пришла к вам с просьбой, - сказала Вирлена, справившись с голосом. - Моего жениха, Кирияша, вчера забрали в войско. Я люблю маму и отца, но Кирияшика я люблю больше. Зачем подсолнуху гнить без солнца? Зачем мне жить без Кирияшика? Никто не в силах повернуть время вспять, но я отдам вам все, что имею - деньги, сундук с приданным и гребень с самоцветами, сделайте так, чтобы он вернулся! Неужели и вы не в силах?!
Колдун снова усмехнулся:
- Ты сказала - я не в силах? Глупая... Я действительно могу сделать это, но зачем мне твой сундук с приданым? И гребень с самоцветами?
- Я отдам все, что попросите! - воскликнула Вирлена, и зеленые глаза ее вспыхнули, и на щеки вернулся румянец.
- Это правда? - засмеялся колдун. - Ты действительно так его любишь?
- Что ж, - сказал тогда колдун, - я согласен... Я сделаю так, что твой жених вернется; ты же придешь ко мне сегодня на закате и уйдешь на рассвете!
Как воск сделалось лицо Вирлены, и зашаталась она. Колдун тряхнул черными патлами:
- Разве не ты только что клялась, что отдашь все?
- Нет, - сказала Вирлена чуть слышно, - такую цену я не могу заплатить.
- Что ж, - сказал колдун разочарованно, - тогда ты увидишь его через двадцать лет!
И он вернулся к своей работе.
Тихо-тихо, очень осторожно ступая, Вирлена отправилась домой, и всюду, куда ни падал ее рассеянный взгляд, мерещилось ей веселое лицо Кирияшика. Так добрела она до околицы; там стояло у дороги странное дерево - осина с тройным стволом, с тремя мощными расходящимися ветками - люди прозвали ее трехголовой осиной. День был в самом разгаре, и радостно светило солнце, и пели птицы в ветвистой кроне; здесь, средь бела дня, Вирлена повесилась на собственных косах.
История закончилась, но трое еще долго сидели в тишине, нарушаемой лишь звуками ночи.
- С тех пор это дерево считают проклятым, - сказал, наконец, седоусый.
- Как жаль, - в глазах юноши отражались пляшущие огоньки костра, какая грустная История... Но разрешите рассказать вам другую! Ее много раз повторял мой дед... Пусть вам не кажется, что наши повести похожи - на самом деле это совсем, совсем другая История.
Обладатель трубки улыбнулся еще загадочнее, чем обычно.
Заручившись молчаливым согласием слушателей, юноша начал рассказывать взволнованным, прерывающимся голосом.
...Деве было семнадцать лет, и она звалась Вирленой. Никто во всей округе не мог сравниться с ней красотой, и скромностью, и благонравием; всеобщее внимание никак не испортило ее характер. Она никогда не высмеивала неудачливых кавалеров, как это свойственно кокеткам; а все ее кавалеры были неудачниками, потому что любила она одного Кирияшика, соседа, друга своего детства.
Это была славная пара - любо-дорого было посмотреть, как жених с невестой идут по улице - не касаясь друг друга, потому что обычай не велит - но будто связанные одной ниточкой; на Вирлене белая вышитая рубаха, юбка с нарядным передничком и красный шелковый поясок с кисточками; Кирияшик, любимый мамин сын, небрежно поправляет тонкий шейный платок. Оба румяные и золотоволосые, оба веселые и совершенно невинные, и о свадьбе давно уже сговорено...
Грянула беда - рекрутский набор, и вот Вирлена одна стоит посреди дороги, и ноги сбиты в кровь, и только облачко пыли вдалеке осталось от Кирияшика...
Всю ночь она не сомкнула глаз, но не плакала - слезы все вышли. А утром отправилась за озеро, туда, где на опушке леса в неприветливом домике жил колдун.
Страшный это был человек, и недобрая о нем ходила слава. Злые, бессовестные люди обращались иногда к нему за помощью - извести кого-нибудь, сжить со света, наслать хворь - это он мог, и потому матери, отпуская детей за грибами, строго-настрого, под страхом розги, запрещали им даже близко подходить к жилищу чародея... Говорили про него, что он и исцелить может - да только боялись его от этого не меньше.
И к этому-то человеку пришла Вирлена.
В доме колдуна пахло травами; сам хозяин сидел у очага, где, несмотря на жаркое лето, вовсю горел огонь. На коленях у него дремала, свернувшись, толстая змея.
- Нечасто встречаю таких гостей! - сказал колдун с усмешкой. - Ты мне не нужна - стало быть, я тебе нужен? Говори, зачем пришла!
И, когда девушка рассказала о своем горе, покачал головой:
- Неужели ты так его любишь?
- Ах, - сказала Вирлена, - я готова все, все отдать, чтобы Кирияшик вернулся домой!
- Все? - и колдун рассмеялся, и стал еще отвратительнее, и мороз пробрал Вирлену до костей.
- Я выполню твою просьбу, - сказал колдун, - но с тебя потребуется плата. Ты придешь ко мне сегодня на закате, а уйдешь на рассвете!
Земля закачалась у Вирлены под ногами, и черная пелена закрыла от нее мир.
- Нет, - прошептала она, дрожа, - эта плата мне не под силу!
Вновь рассмеялся колдун:
- А коли так - жди своего дружка двадцать лет!
Змея, напуганная его смехом, соскользнула с колен его и, сплетаясь кольцами, скрылась под лавкой.
И Вирлена, шатаясь, пошла домой.
Но не отошла она и десяти шагов от колдунова порога, как в сплетениях веток, в буйстве трав, в ряби, набегающей на поверхность озера, привиделся ей Кирияшик - веселый, нежный, добрый друг ее, оторванный от родного дома, навек лишенный счастья...
Вирлена оглянулась - колдун стоял на пороге, привалившись к косяку страшный, отвратительный, со спутанными черными патлами, с огромным крючковатым носом, с горящими, как уголья, глазами... Он смотрел на нее, и взгляд этот пронизывал Вирлену насквозь.
Тогда она разрыдалась:
- Сжальтесь надо мной! Попросите чего-нибудь другого...
Но ответствовал колдун:
- Ничего другого ты мне дать не можешь. Или плати мою цену - или забудь о дружке!
И сказала Вирлена, вцепившись в золотые косы:
- Будьте прокляты! Я приду.
Весь день она дрожала, как в лихорадке; весь день она мечтала, чтобы мать, догадавшись обо всем, заперла ее на ночь. Но у матери хватало своих забот и своего горя; вечером, на закате, Вирлена соврала ей что-то и отправилась в дом за озером.
Ноги ее не желали идти - тряслись и подгибались. Шепча имя Кирияшика, вспоминая его лицо, она видела перед собой только безобразную ухмылку колдуна; несколько раз она поворачивала назад - и снова, овладев собой, продолжала свой тягостный, мучительный путь. Роскошные волосы растрепались и спутались, нежные губы вспухли, терзаемые белыми зубами, и в страхе дрожала высокая грудь... Но вот и дом ее мучителя, и сам он стоит на крыльце - черный, морщинистый, с лицом хищной птицы:
- Пришла-таки? Будет тебе Кирияшик...
Ни жива ни мертва, переступила она порог, и дверь сама собой закрылась за ее спиной, и колдун, усмехаясь, медленно потянул за шелковую кисточку ее красного пояска.
...На рассвете она шла обратно, и не видела, куда идет. Кирияшик, шептал ей в ухо чей-то вкрадчивый голос, - Кирияшик... Но больно и мучительно ей было это имя - потому что не знала она, как сможет смотреть любимому в глаза.