— Детишки, вы меня обрабатываете, как опытные проститутки старого богатого маразматика. Завязывайте, ладно?
— Леонид. — Олег поднялся из-за стола, взглянул в глаза будущему родственнику и замолчал. Глаза Леонида Костенко — зрелище завораживающее. Особенно когда знаешь, как они темнеют от гнева и начинают метать молнии. До нутра пробирает.
— Что, дорогой? Ты продолжай, продолжай. Бодренько начал.
— Мы подумали…
— Занятно. Вы подумали…
— Мы решили…
— Вы решили…
— Пожениться.
— Пожениться и… Что? — Лёня подскочил как ошпаренный.
Женя втянула голову в плечи и вообще изображала табуретку. Смирнов выдержал выстрелянный в него взгляд. Выдержал целых тридцать секунд.
— Лапушки мои, — голос Костенко потёк мёдом, — подумали вы, да? Хорошо подумали?
— Да…
— А чего так неуверенно, Олеженька? Сомнения одолевать начали? Вы же решили, так что ж ты, сукин сын, — манерность испарилась, — теперь мямлишь как баба? Я сейчас перед собой двух лесбиянок в момент камин-аута вижу.
— Лёнь…
— Что? Вынь хер и говори внятно!
— Блядь, Лёнька, — Смирнов взбесился, — а не закрыл бы ты свой рот, а?
— Или? И кто такой Лёнька? Ты же знаешь, как меня бесит…
— Завались! В общем, — Олег с грохотом плюхнулся на стул, — мы женимся. Точка. Не нравится, иди к чёрту. Твои проблемы.
— Да, — шмыгнула носом Женя.
— Ух, какие мы оба смелые. — Костенко захохотал, запрокинув голову. — Какого лешего вы устроили? Неужели нельзя было нормально поговорить? Да и к чему разговоры? Это ваша жизнь, ваше решение. Поставили в известность — и всё. Вы же целый спектакль затеяли. Если уверены в чём-то, действуйте. Если сомневаетесь, остановитесь. Вот и всё. Вам не нужно ничьё согласие. Вы меня разочаровали, детишки. Я ожидал получить в один прекрасный день приглашение, не более. В вашем стиле как раз это, а вы…
— По-человечески хотели, — буркнул Смирнов. — Да ты бы кастрировал меня, если бы мы тебе не сообщили первому!
— Возможно, но всё-таки…
— Лучше подстраховаться, когда речь идёт о тебе.
— Тоже верно. Так я первый?
— Ага.
— Точно?
— Поверь.
— Умнички. А теперь внимательно слушаем дядю. В субботу состоится встреча ваших семей. В шесть в Egeni. Воробушек, передай своему отцу, что если он не придёт, я лично заявлюсь к нему домой и притащу на поводке.
— Не хочу! — Девушка зло сощурилась.
— Ты сообщишь им. Так должно быть. Примут они это или нет, их дело. И дело не в традициях. Клал я на них. Вы хотели по-человечески. Это и есть по-человечески.
— Ты помолвку нам решил устроить? — Олег поморщился.
— Я не стану решать за вас. Я лишь хочу, чтобы потом вы ни о чём не жалели. Родителей не выбирают. Но не сообщить им о таком важном событии — свинство. Ты не такая, Женька. Ты же выше этого дерьма. Сделай то, что должна, — останься человеком.
— Лёнечка, я люблю тебя.
— Знаю. А ты, Олежек?
— Конечно.
— Я тронут. До семяизвержения.
— Мерзость!
— На этой радостной ноте прошу меня извинить. Мне пора. Вечер был богат на события и новости.
Лёня с улыбкой откинулся на спинку сиденья. Город из окон такси выглядит иначе, чем из окон собственного автомобиля. В такси ты лишь сторонний наблюдатель. Не участник. Странные мысли лезут в голову.
Женька выходит замуж. Теперь уже наверняка. Эти двое не отступят. Хватит с них глупостей. Но играть с этой малышнёй по-прежнему забавно. Заводятся мгновенно. Смешные.
Костенко вздохнул. Нужно организовать всё. Куча дел. Кто, если не он?
Прежде, когда он думал о замужестве племянницы, предполагал, что проведёт беседу с её избранником и расскажет о себе то, чего не знает никто. Мёртвые ведь не говорят. А потом спросит, не передумал ли женишок. Просто хотелось быть честным. Только зачем? Кому это нужно, если Женька счастлива? Он всего лишь её дядя, стареющий педик. Старость. Это страшно? Больно? Наверное, это никак. Лёня не хотел знать, что это. Неизбежность ненавистна своей неизбежностью. Можно, конечно, пустить себе пулю в висок, эффектно забрызгав стены, но это лишнее. Он слишком долго добивался того, что имеет теперь, чтобы так запросто прострелить себе башку из страха стать морщинистым стариком. Этот мир держится на деньгах. Увы. Так что и на его дряхлую задницу найдётся крепкий член за несколько бумажек. Всё до отвращения просто. Так к чему киснуть? Это будет ещё очень-очень нескоро.
Деньги. Бумажки, ради которых люди готовы на всё. У него много этих бумажек. И он добился всего сам. Вылез из дерьма. Жалкий педик, как его называл собственный отец, неудачник, как говорили многие, он поднялся с самого дна на вершину. И кого волнует, как он сделал это? Миру важен результат. Миру насрать на пути достижения цели, пока ты не сорвался с вершины. Но стоит тебе упасть, весь мир ополчится против тебя и будет ковыряться в твоём дерьме, вороша его в поисках твоих слабостей. Только вот Лёня Костенко никогда не сорвётся вниз.
Лёня Костенко — страшный человек или шут?
Кто бы знал… Он не сожалел о содеянном, не каялся в грехах и не собирался делать этого впредь. В небесной канцелярии ему давно подписали приговор. Да он и сам бы не сунулся в рай, даже если бы бог предложил ему любого из апостолов или самого себя. Скучно там. Если загробная жизнь вообще есть.
Костенко вытянул вперёд руки и внимательно посмотрел на них. Эти руки умеют ласкать. Ласкать так, что тело под ними теряется в ощущениях и не может противиться. Эти же руки умеют убивать. Без дрожи.
Лёня Костенко — страшный человек или шут? Кто бы знал…
========== Глава 24 ==========
Динияр курил возле открытого окна, краем глаза наблюдая за вознёй Тараса у плиты. В этом доме всегда пахло теплом и уютом. Может, потому его тянуло сюда с невероятной силой, а вовсе не из-за рыжей каланчи, в упор не замечающей очевидных вещей? Это даже не слепота, нет… Кретин. Хайруллин недовольно цокнул языком и отвернулся от хозяина квартиры, уставившись в окно.
— Ваш кофе. — Опальский с тихим стуком поставил чашку на стол.
— Спасибо.
— Всё в порядке?
— Ага.
— Эм… Вы сегодня домой или как?
Динияр выбросил окурок за окно, вздохнул и обернулся, пригвоздив Тараса тяжёлым взглядом к полу. Этот придурок издевается над ним? Театр абсурда. Как можно так спокойно относиться к присутствию постороннего человека в своём доме? И не просто присутствию, а буквально к варварскому захвату территории! Как он дожил до своих лет вообще? Его, наверное, родители, когда уходили, привязывали к батарее, чтобы дверь кому попало не открывал. Этот может… Интересно, он бы грабителям вломившимся сам всё отдал или кофе им варил, пока они по шкафам шныряют? Дитя великовозрастное. Неудивительно, что к нему тот хлыщ пиявкой присосался. Нашёл дойную корову. Дояр херов. Давненько его, кстати, не было… На новую жилу напал?
— Как поживает ваш парень? — Опальский дёрнулся от неожиданного вопроса.
— А что?
— Просто спросил. Забудьте. — Хайруллин сел за стол. — Ему бы не понравилось, что я здесь. Мне бы на его месте не понравилось. Мягко говоря.
— Но вы же не на его месте.
М-да, такого придурка ещё поискать… Намёков не понимает, прямым текстом тоже не особо догоняет. Врубится, если перед ним штаны снять? Вряд ли… Предложит проводить в туалет. Глуповатая ему принцесса досталась.
— На ужин у нас макароны по-флотски. — Тарас улыбнулся. — Вы бы оставили пару футболок здесь, что ли. Мои вам тесноваты.
Динияр едва не выплюнул кофе. Поставив чашку, он прикрыл глаза на мгновение. Спокойствие. Он просто идиот, ничего страшного. Бывает и хуже.
— Ты с рождения кретин или долго этому учился? — слетело непроизвольно с губ. Громко. Отчётливо. Точка невозврата.
— Что, простите?
— Хватит! — Хайруллин ударил кулаком по столешнице. — Думаешь, я таскаюсь сюда только потому, что квартира твоя мне нравится? Я к тебе прихожу! К тебе, понимаешь?
— Да, — кивнул Опальский. И по его взгляду Динияр понял, что они говорят о разных вещах.
— Я тебя хочу. Без шуток. Хочу, — вымученно, устало, но спокойно.
Тарас в одно мгновение как будто стал меньше: втянул голову в плечи, опустил глаза, сжался и затих. Хайруллину поплохело от его вида. Такое ощущение, что он старшеклассник, затравивший малолетку. Он поднялся.
— Я домой.
Как давно он по-настоящему не выходил из себя? Выдержка дала трещину. Да что там трещину! Разлом. Крах. И из-за кого? Бред. Ерунда.
Он вышел в коридор, обулся, накинул пиджак, пнул от досады ложку для обуви и щёлкнул дверным замком. Самое паршивое, что он снова придёт. Сам. Без звонка. Придёт и будет сидеть на этой чёртовой кухне с чашкой кофе в руке и смотреть, как Опальский копошится в холодильнике, бормоча под нос что-то. Разве что теперь откровенно будет говорить о своих желаниях. Теперь уже всё равно. Пути назад нет. Хватит с него этих игр. Варианта всего два. Третьего не дано.
Закрывая за собой дверь, Динияр услышал приближающиеся по коридору быстрые шаги.
— Подождите! — Тарас выскочил в подъезд, распахнув не успевшую захлопнуться дверь, и едва не прибил ею гостя, в последний момент отскочившего в сторону. — Вы ключи от машины забыли! — В его руке была зажата связка. Костяшки пальцев побелели от напряжения. Он сам был напряжён до предела. — Ключи забыли, — тихо повторил он и поднял взгляд от пола.
У Хайруллина в горле пересохло. Сколько смешанных чувств было в этом взгляде! Но он уловил главное для себя. Вот оно!
— Забыл, ага.
Они стояли напротив друг друга, сцепившись взглядами, как противники перед схваткой.
— Вот. — Опальский вытянул вперёд руку с ключами, сглотнул, замер, а потом опустил её. Как-то странно улыбнувшись, он убрал ключи в карман тренировочных штанов и, не отрывая взгляда от Динияра, отступил назад, в квартиру. Решение принято.
Хайруллин усмехнулся и вошёл следом, с грохотом захлопнув несчастную дверь. Пути назад действительно больше не было.
И всё-таки он не ждал от Тараса многого. Как-то сложилось в голове, что его трепетная принцесса подтормаживает во всём. Не угадал. Ошибся так, как, возможно, ещё никогда не ошибался.
Когда его с силой вжали в стену, Хайруллин только и успел, что охнуть, а потом он просто захлебнулся. В эмоциях, в удивлении, в шоке, в ощущениях. Его губы кусали, сминали, а по телу шарили отнюдь не скромно. Рыжее недоразумение как с цепи сорвалось. И чего, спрашивается, они так долго оттягивали неизбежное?
Опальский буквально рухнул на колени с слышимым бряканьем костей и, вцепившись пальцами в собачку на молнии, с визгом потянул её вниз. Динияр издал восхищённый вздох: а принцесса та ещё шалунья! Его брюки были быстро стянуты на бёдра вместе с трусами. Холодные пальцы прикоснулись к вялому члену: это не порно, где стоит ещё до начала съёмок так, что впору гирю вешать, — это жизнь, где двое хотят друг друга, возможно, и до безумия, но не как неопытные подростки, которым достаточно картинки с голыми сиськами, чтобы испачкать бельишко.
Тарас без лишних слов и движений приступил к делу: облизнул член и глубоко вобрал в себя, втягивая щёки и причмокивая. Он испытывал откровенное удовольствие и не скрывал этого, издавая мычащие стоны. Хайруллин даже затылком о стену стукнулся, когда Опальский заглотил уже возбуждённый член до основания, уткнувшись носом в жёсткие лобковые волосы. Вот это талантище!
Тарас мучил его: заглатывал до упора, позволяя головке чужого члена биться в самое горло, а потом отступал, полностью выпуская ствол изо рта, чтобы почти мгновенно снова заглотить его, пережимая пальцами у основания. Динияр, плюнув на всё, запустил пальцы в рыжие лохмы, сжал их и задвигался сам, быстро, ритмично, толкаясь до конца и кайфуя от сдавленного кашля уже почти состоявшегося любовника. Он кончил, крепко прижав к себе голову Опальского. Ничего, судя по всему, принцесске подобное на раз плюнуть.
Позволив Тарасу наконец отстраниться, Хайруллин посмотрел вниз на бледную, но довольную физиономию с поблёскивающей на губах и подбородке слюной, перемешанной со спермой. Пошло. Грязно. Но не отвратительно. Нет, не прекрасно — в пошлости нет ничего прекрасного, — просто так, как и должно быть. Это секс. Секс — физическое наслаждение, а не эстетическое.
Динияр сполз по стене, плюхнувшись голым задом на пол. Только вот останавливаться на этом они не собирались: Опальский дёрнул мужчину на себя, заваливая их обоих. Хайруллин лишь усмехнулся, оказавшись сверху, и поцеловал Тараса в губы без какой-либо брезгливости. Глубокие мокрые поцелуи, сплетающиеся руки, шорох одежды, треск разошедшейся по шву на плече под натиском сильных рук футболки Тараса, стук отлетевших в сторону ботинок Динияра — они сдались своему желанию.
Хайруллин, почувствовав повторное напряжение в паху от их откровенных тисканий, откатился в сторону и стал снимать с себя измятую одежду. Опальский ошарашенно таращился в потолок, будто и не собирался продолжать, но вдруг в одно мгновение подскочил и разделся так быстро, что Динияр не сдержал смешка. Принцесска на поверку оказалась той ещё оторвой.
У Тараса тряслись руки. Предложить ему переместиться в спальню Хайруллину показалось невозможным: никуда не пойдёт, набросится здесь же. Мужчина расправил свой пиджак и толкнул на него любовника — не кровать, но и не холодный пол. Хотя им было уже плевать — они видели и чувствовали лишь друг друга.
Опальский был нетерпелив: снова потянул на себя Динияра, раздвинув ноги, сжал его бёдра своими, стиснул руками ягодицы, двинулся вперёд и протяжно застонал.
Чертыхнувшись, Хайруллин вырвался из захвата и пошарил рукой по полу в поисках своих брюк. Вытащив из кармана одинокий квадратик, всегда наготове ожидающий, когда его используют, он надорвал упаковку, покосившись на уплывшего куда-то далеко Тараса. И кто же знал?..
Раскатав латекс по члену, он навис над Опальским, упершись ладонями в пол по обе стороны от его плеч. Тарас шире раздвинул ноги, высоко задрав их и полностью раскрывшись, бесстыже, развратно и притягательно.
Туго. Первое, что промелькнуло в голове Динияра, когда он входил в раскрывшееся для него тело. Туго до боли в первые секунды. Пожалуй, стоило использовать смазку или хотя бы растянуть партнёра. Ни один из них не подумал об этом. И не один из них не остановился. Тарас сам попытался двинуться, но в таком положении это было довольно затруднительно. Хайруллин входил, придерживая член рукой, а другой едва удерживал себя на весу. Войдя до конца, с глухим стоном он повалился на любовника. Передышка. Несколько секунд. Опальский часто дышал и постанывал, поглаживая ладонями широкую спину Динияра. Он привыкал.
Хайруллин снова приподнялся и начал двигаться, медленно, тягуче, чувствуя, как член входит всё легче. Толчки становились глубже и размашистее. Звонкие шлепки, хлюпающие откровенные звуки, глухие стоны — ничего необычного. Действие, известное с древних времён.
Опавший после болезненного проникновения член Тараса вновь напрягся, зажатый между двух тел. Рыжие прядки липли к вспотевшему лбу, над губой выступила испарина, Опальский дышал как загнанная лошадь, вжимаясь в жёсткий пол с каждым глубоким толчком. Чужой пиджак был слабой преградой. Лопатки ныли, спина и таз гудели от напряжения, но было хорошо. А когда хорошо, можно и потерпеть. Оно того стоило.
Он пытался двигаться навстречу, хотя было неудобно, сжимался, выдавливая из партнёра хрипы и стоны, оглаживал вспотевшую спину и плечи, спускался к ягодицам и сминал их.
Динияр чувствовал, что на пределе. Слишком долго хотел. И совсем недавно уже кончил, когда любовник едва душу из него не высосал. Через член. И такое бывает. Много талантов на Руси…
Он дёрнулся ещё несколько раз и со стоном опустился на Опальского, переводя дыхание. Он был приятно обманут. Как с малолетней шалавой: вроде девочка девочкой, ребёнок ещё, а жару даст…
Выйдя из Тараса, Динияр встал на колени и, обхватив пальцами скользкий от естественной смазки член любовника, стал дрочить ему. Опальский что-то невнятно простонал и сам принялся толкаться в ладонь Хайруллина, высоко вскидывая бёдра. Кончил он обильно, выгнувшись и хрипло простонав. А потом затих. Лежал с широко разведёнными ногами, приоткрытым ртом и пустым взглядом. Лежал и молчал. Но Динияр ни секунды не сомневался, что им обоим было хорошо. Достаточно хорошо, чтобы повторить. Не раз и не два.