Каково это – быть идеалом всегда во всем и для всех? Это неимоверно трудно, это даже хуже, чем в коконе, королева даже не может свернуться калачиком и поплакать, она должна быть сильной, она образец, в том числе и стойкости.
Только одного не замечает Ее Величество: что идеал этот хоть и хорош, но сильно отстал от жизни. Жесткая закрытость королевской семьи уже мало кого впечатляет так, как было, даже когда я только стала принцессой. Если честно, то во многом этот кокон расшатали и мы с Ферджи, наверное, я даже сильнее.
Конечно, королева не может быть мне благодарной за такое расшатывание, за мои откровения, уж от меня-то она никак не ожидала подобного. Удивительно, мною восхищались миллионы людей по всей Земле, но королева никогда, даже когда я была откровенно хороша. Ни один мой наряд, ни прическа, ни то, что обрела спортивную фигуру и стала уверенней, ни моя благотворительная деятельность никогда не вызывали одобрения Ее Величества. Все принималось как должное. Не важно, что чувствовала королева, она ничего не показывала. Так принято, так нужно.
Я была в ужасе, увидев детские фотографии Чарльза: у принца просто не было детства, он прощался с матерью, уезжавшей куда-то, за руку, словно официальный деятель! Конечно, четверо детей, муж с довольно сложным характером и королевские обязанности трудно совместимы, но стоило ли столько взваливать на себя?
Иногда я пыталась понять, к чему Ее Величеству столь строгое соблюдение правил, такая пунктуальность во всем, не проще ли отпустить все, а не существовать, соблюдая традиции? Их можно блюсти, когда выходишь с речью при открытии сессии парламента, их можно соблюдать на скачках в Аскоте, обязательно надев шляпку, их можно строго соблюдать при официальных визитах или приемах, но зачем же за закрытыми дверьми Букингемского дворца или в Балморале?! Там эти правила соблюдаются еще строже, чем снаружи. Зачем?!
Постепенно я поняла: иначе королеве ее семью не удержать. Только предельно жесткая дисциплина могла удержать вместе столь разных людей и заставить их быть послушными во всем, в малейших поступках и даже мыслях. Каждый нарушивший подвергается остракизму, жесточайшему осуждению и даже изгнанию, как оступившаяся Ферджи, которая решила, что вечерний чай с королевой дает ей право жить по своим законам. Бедной Саре быстро пришлось убедиться, что скакать рядом с королевой на лошади или пить с ней чай совсем не значит иметь право нарушать то, чего не нарушает сама королева.
Меньше всего подвижности в холоде, может, потому атмосфера королевской семьи близка к точке замерзания? Каждый замерзает и пробует отогреться по-своему, а все вместе делают вид, что они не ледяные скульптуры, а живые люди.
Когда уже во время свадебного путешествия я осознала, что ледяной кошмар, бывший во время помолвки, теперь будет вокруг меня всегда, я пришла в неописуемый ужас.
Где были мои глаза?! Почему я летела, как мотылек на огонь, только огонь совершенно холодный, способный не спалить, а заморозить?
Молодая девушка, мечтающая о свадьбе с принцем, стоило этой свадьбе произойти, вдруг осознала, что жизнь за воротами королевских дворцов ради меня не изменится и то, что я видела после помолвки, будет теперь всегда!
Королевский двор – самое скучное место в мире, ледяное, медленное, почтительно-спокойное. В Букингемском дворце, в Балморале, в Сандрингэме, в любой из резиденций и любом из домов одинаково скучно, тихо и страшно одиноко. Будучи приглашенным на чай с Ее Величеством, вы точно знаете, что, как и в какой последовательности произойдет.
Меня королева приглашала не слишком часто, боясь импульсивности, а еще, подозреваю, вопросов, зачем нужно сохранять эту немыслимо нудную верность традициям.
Я могла бы их задать, но смущалась.
Почему в Балморале мужчины обязательно должны носить килты, даже если погода весьма холодная и коленки быстро синеют на ветру. Тощие коленки старых лордов – не самое эстетичное зрелище. И почему нужно пребывать там именно до октября, а не приезжать и уезжать раньше? Массивные каменные стены не успевают прогреться на северном солнце, в замке и коттеджах страшно холодно, поскольку на отоплении экономят, все мерзнут, но терпят.
Чарльз говорил, что это дань уважения к местным обычаям, но думаю, это просто чтобы отличаться от любого другого некоролевского замка.
Традиция всегда и во всем, распорядок не только годовых событий, но и почти каждого дня можно составить на десятилетие вперед. Конечно, бывают исключения вроде свадьбы принца, но на следующий же день после нее все возвращается в рамки традиций.
Привычки каждого члена семьи не противоречат королевским, но незыблемы для остальных. При любой возможности уединение, а если и присутствие рядом, то так, чтобы не помешать. Если можно, лучше не произносить ни слова, беседа считается оживленной, если во время нее проскальзывает улыбка. Улыбки равнодушные, хотя и приветливые, но быстро начинаешь понимать, что эта приветливость старательно отрепетирована, нет, не перед зеркалом, а многими годами присутствия в семье.
С принцем Филиппом нельзя разговаривать об этом, с принцессой Анной о том, принцессу Маргарет лучше не задевать вот по такому поводу, в присутствии принца Эдварда лучше не упоминать этого имени… Все обтекаемо, все вежливо и совершенно бесстрастно, даже если на губах улыбка, а временами и смех!
Мне кажется, что они никогда не были детьми, сразу рождались взрослыми со знанием обычаев и правил этикета, с готовым мнением обо всем, причем мнением вежливым, которое, если и не совпадает с другими, но никому не мешает. Наверное, долгое сосуществование с большим количеством строптивых родственников заставило королевскую семью стать столь сдержанными. Но в таком случае, может, проще разъехаться, ведь возможности есть…
Но и уехав от королевы, Чарльз не изменился, он становился все более замкнутым. В Хайгроуве принцу нравилось прежде всего… одиночество (кроме визитов Камиллы)! Я была там лишней.
Почтительная семья, почтительные придворные, все много старше меня, да еще и старающиеся состариться раньше времени, жизнь по распорядку, определенному на годы вперед без малейшей импровизации, жизнь по требованию долга. А этот долг подразумевает под собой следование традициям. Жизнь, которая превращает молодых в стариков очень быстро. Чарльзу было всего тридцать три, но по моим ощущениям, все шестьдесят шесть, иногда я ловила себя на том, что не ощущаю его сыном принца Филиппа, скорее младшим братом. И в этом не вина Чарльза, просто живущий по традиции не имеет возраста, ведь что восьмидесятилетний джентльмен, что двадцатилетний должны носить одинаковой формы котелки и цвета галстуки, одинаковую одежду для охоты… одинаково ругать погоду… одинаково любить поло и скачки… одинаково быть озабоченными соотношением мест в парламенте у тори и вигов… одинаково курить сигары и повязывать галстуки… одинаково относиться к женщинам…
Этот список можно продолжать очень долго. Джентльмены должны быть одинаковыми во всем, различается только качество этих самых галстуков или сигар, но у королевской семьи все всегда самого высшего качества.
Вариации возможны, отклонения тоже, но все должно быть сделано так, чтобы не вышло за пределы дворца, семьи, спальни… Удивительная жизнь, одновременно закрытая и на виду.
Закрытая, потому что никто ни о чем не должен догадаться за пределами семьи, если и догадается, то перед чужими нужно сделать вид, что ничего не происходит, а друзья помогут скрыть. Так много лет скрывали любовную связь Чарльза с Камиллой, пока я не вытащила все на свет.
На виду, потому что все постоянно под наблюдением. Ничего невозможно скрыть от слуг, от охраны, каждый шаг, каждое чуть громче обычного сказанное слово становится известно, и хорошо, если слуги молчаливы и честны. Однако они любят чужие секреты и делятся ими внизу на кухне, между собой, а часто и с прессой.
Королевская семья, жившая столько лет «с пониманием», вдруг оказалась взбудоражена двумя «виндзорскими хулиганками», как называли нас с Ферджи.
Но еще до появления в королевской семье Ферджи ее основательно взбудоражила я, вернее, моя популярность.
Сначала я пугалась многолюдных толп, приветственных криков, а еще больше раздражения Чарльза от того, что все внимание уделяется мне, а не ему. Началось тогда в Уэльсе. Я, страстно желая понравиться жителям герцогства своего мужа, даже выучила приветствие на валлийском языке. Наверное, я была неуклюжа, наверное, приветствие звучало с акцентом, но присутствующим так понравилось! О собственной неуклюжести я просто забыла, когда ко мне потянулись множество рук, я бросилась их пожимать. Чарльз был недоволен, члены королевской семьи никогда не пожимают рук, они только слегка касаются или вообще просто берут цветы с выражением сдержанной благодарности.
Я так не умела. Собравшиеся несмотря на плохую погоду люди радовались мне, и я радовалась им. Отступила тошнота. Была забыта неудача в подборке костюма, все это отошло на задний план, вокруг были люди, которые заряжали меня доброй энергией, и я сполна возвращала им.
Я всегда поступала так. Я не читала заумных философских книг, но знаю, что того, кто стоит выше на ступеньку, никогда не будут воспринимать равным себе. Если хочешь, чтобы тебя любили и тебе верили, опустись на ступеньку ниже. Особенно это касается детей, с ними можно разговаривать, только присев на корточки либо хорошенько наклонившись. Я приседала, дети были в восторге, а их родители следом. Разве это плохо? Разве это было плохо для самой королевской семьи? Но семья воспринимала мой успех с раздражением.
Когда мы ехали в Кэрнавонский замок, люди, стоявшие по бокам дороги во всех городках и деревнях, кричали:
– Вот она!
Чарльз разозлился, потому что кричать должны были: «Вот они!» Принц злился потому, что о его умных официальных речах в газетах никто не писал, зато о прелести его супруги рассказывали взахлеб.
Можно было бы радоваться, но я, несмотря на свою «глупость», испугалась. Это правда. Я видела, как недоволен Чарльз, и понимала, что восторг встречавших нас и моя неожиданная популярность могут просто испортить наши отношения.
Как бы Чарльз, да и вся королевская семья хотели, чтобы я стала незаметной, невидимой! Появлялась в их толпе, когда нужно сфотографироваться, и снова исчезала куда-то…
Но все было иначе, с каждым днем, с каждым моим появлением перед людьми происходило нечто похожее – в высшей степени достойный Чарльз отходил на задний план, а вокруг начинали приветствовать его «глупую» супругу. Я знаю, что Чарльз даже возмущался:
– Что, собственно, она сделала? Всего лишь сказала «да» на мое предложение.
Я и сама не понимала причин популярности, а потому страшно нервничала. Даже спрашивала пресс-секретаря Букингемского дворца Рональда Эллисона, не пройдет ли моя популярность. Он ответил:
– Сожалею, но этого не случится никогда!
Мне бы задуматься над этим «сожалею», почему это пресс-секретарь жалеет о моей популярности, но было не до того.
Еще труднее стало через несколько дней, когда мы приехали, как полагалось, на открытие очередной сессии парламента. Я оделась как можно скромнее, просто в белое платье, добавив только тиару Спенсеров и жемчужное ожерелье. Это было действительно скромно по сравнению с большим количеством золота и драгоценностей на остальных, тем более королеве.
При нашем появлении произошло что-то непредвиденное. Когда восторженно кричала толпа, собравшаяся у здания, это воспринималось как наивность народа. Но когда в зале меньше обращали внимания даже на королеву, зато разглядывали меня, это был уже почти скандал! Я сидела, словно на витрине, меня рассматривали даже в театральные бинокли. И это депутаты парламента, королевская свита, приглашенные гости.
К вечеру в тот же день я откровенно опозорилась, попросту задремав во время официальной церемонии открытия выставки «Сокровища Гонзага» в музее Виктории и Альберта. Просто я очень устала, сказывалась и беременность, но никто из сидевших рядом, в том числе Чарльз, не подтолкнул, чтобы разбудить, напротив, позволили сфотографировать в таком виде. Глупая принцесса откровенно дремлет в большом красном кресле. Со стороны Чарльза это было подло, но он не нашел нужным даже посочувствовать.
Правда, многие заметили мою пополневшую талию, и на следующий день пришлось официально объявить о беременности. О, что тут поднялось! Полагаю, мне готовы были простить не только усталость и легкую дремоту, но и откровенный храп! Пресса просто захлебнулась в восторгах, Англию захватило радостное безумие. Главной темой стало рассуждение, какой прекрасной я буду матерью, как правильно стану воспитывать своего малыша, какой он будет живой и здоровый, совсем не такой, как… принц Чарльз!
Были подробно расспрошены все родители, чьи дети ходили в детский сад, где я работала, замучены сами дети, воспитатели и мои подруги. Все сходились на том, что лучшей матери для будущего наследника престола, чем принцесса Диана, не найти. Стоило оказаться рядом с каким-нибудь оркестром, как музыканты прекращали мелодию, которую играли, и принимались играть «Поздравляем!», окружающие не протестовали, напротив, трудно вообразить больший восторг.
Могло ли это понравиться королевской фамилии? Сама королева болезненно воспринимала рассуждения о том, как правильно я буду воспитывать будущего наследника, однажды она, всегда столь сдержанная, хмуро поинтересовалась, зачем я рассказываю о своих принципах воспитания журналистам. Пришлось долго объяснять, что я никому и ничего не рассказываю…
Это было сильнейшее давление, ведь родись у меня дочь, а не сын, нация посчитала бы себя просто оскорбленной. К тому же мальчик должен быть красивым, умным и сразу вежливым.
Уильям, как я счастлива, что ты действительно оказался таким. Ты просто спас свою маму!
Моя бабушка леди Фермой однажды саркастически произнесла:
– Твоя главная ошибка в том, что ты не умеешь быть герцогом Эдинбургским.
Я поняла, что это значит: я не умею не затмевать своего супруга, как принц Филипп умудряется не загораживать королеву. Это редкое достоинство – уметь быть на полшага позади, но ведь и Ее Королевское Величество не задвигает мужа на задний план, прежде всего в семье.
Да, на мероприятиях принц Филипп всегда на шаг позади, но ни для кого не секрет, что в остальном все наоборот. Королева советуется с мужем по любому поводу, особенно если повод серьезный. Что касается семейных проблем, тут принц Филипп вообще хозяин. Воспитание детей, даже семейный быт – все устроено если не по его распоряжению, то с учетом его желаний.
Но как раз этого у меня и не имелось, в семье я была просто никем. Менять свои привычки, свои предпочтения, распорядок дня или еще что-то ради меня Чарльз не стал, в основном они вообще остались холостяцкими. Муж не собирался отказываться ни от охоты, ни от классической музыки и долгих посиделок в библиотеке по вечерам, ни от своего Юнга или Поста, ни от огорода. Я была обязана вписаться в его жизнь, причем как можно незаметней.
Кем я была для Чарльза? Выполненным обязательством, не больше. Принцу положено жениться, то есть взять в дом ту, которая подарит королевству наследника (лучше не одного) и будет рядом на приемах. Вернее, не рядом, а на полшага сзади и с непременной улыбкой.
Все, что у меня было, – только улыбка. Потом я подарила наследников. Но вот быть на полшага сзади и ни о чем не спрашивать не смогла. Я хотела семью, настоящего мужа, хотела, чтобы меня любили.
Конечно, Чарльз был заботлив, он понимал ответственность за юную глупышку, которую сделал принцессой, но заботливость эта своеобразная. Подозреваю, что ему просто не приходило в голову, что молодой глупышке скучны рассуждения об интровертах и экстравертах, что меня мало волнуют способы борьбы с огородными вредителями без применения химикатов, что мне хочется ласки и простых развлечений.