— Дайте шоколада, — жалобно попросила она. — Я же помогла вам, я все вам рассказала…
Но викинг покачал головой.
— Тебе нельзя столько шоколада сразу, Лена. Тебе может стать плохо. А мы же не хотим, чтобы тебе стало плохо, правда?
— Пора уходить, — нервно проговорил Николай Леонидович. — В любую минуту может зайти соседка…
— Письма здесь, — сказал стоявший у секретера обладатель насмешливого голоса. — Пять штук.
— Их было пять, Лена? — спросил викинг. — Ты помнишь, сколько писем написал тебе Лев?
— Не помню, — чуть не плача, ответила девушка. — Пожалуйста, оставьте мне шоколад.
Лейтенант Гусев вздохнул.
— Конечно, — сказал он. — Конечно, мы оставим тебе шоколад, милая Лена.
Его большая рука погладила Лену по впалой щеке. Прикосновение было приятным и даже нежным.
— А сейчас поспи, милая Лена. Ты очень устала, тебе надо отдохнуть.
Крепкие пальцы викинга вдруг сомкнулись вокруг ее шеи, как будто он хотел приподнять голову Лены с подушки, чтобы поцеловать в губы. Лена широко открыла глаза и встретилась с лейтенантом взглядом. Лейтенант улыбался, но глаза у него были холодные, как две голубые льдинки.
Тетя Зина, зашедшая к Лене спустя полчаса, увидела безжизненно свесившуюся с кровати тонкую руку, и сразу все поняла.
— Вот дурища-то, прости Господи, — прошептала она. — Не могла еще пять деньков протянуть — я бы августовские карточки за нее получила. А ведь старалась, хлебушек тратила…
И в сердцах плюнула на затоптанный чьими-то сапогами пол.
Глава десятая
Самоволка
Москва, июль 1942 года
— Сегодня у нас водные процедуры, — сказал Жером на следующее утро. — Будем форсировать реку.
— Да ее курица вброд перейдет, — хмыкнул Теркин. — Чего там форсировать…
— Ширина реки — около тридцати метров, — продолжал Жером невозмутимо. — Глубина — от полутора до четырех метров. Мы будем учиться форсировать ее бесшумно, так, чтобы условный противник на том берегу ничего не заметил бы. Это не так просто, как вам кажется. Поэтому тренироваться мы начнем прямо сейчас, а экзамен у нас будет ночью.
Он раздал курсантам водонепроницаемые прорезиненные мешки.
— Это для оружия и боеприпасов. Существует несколько способов преодоления водных преград, и один из них заключается в том, чтобы снять с себя одежду и вместе с оружием сложить вот в такой мешок. На том берегу вы переоденетесь и приступите к выполнению задания. На первом этапе условным противником будут чучела, но ночью там будут дежурить настоящие солдаты. Стрелять они, конечно, будут холостыми, но вот по шее могут надавать вполне серьезно.
Все свое детство Лев провел в городе Бежецке, стоявшем на крутых берегах реки Мологи. После широкой, разливавшейся на полкилометра Мологи, безымянная речка, в которой курсанты купались и ловили рыбу, казалась несерьезным препятствием. Для Теркина, время от времени совершавшего вылазки в стоявшую на другом берегу деревню, задание тоже не выглядело сложным. И Катя, и Шибанов прекрасно плавали… Так в чем же здесь подвох?
Когда курсанты первый раз пересекли реку, Жером, переправившийся раньше на лодке, встретил их у самого берега. В руках он держал срезанную с куста ореха ветку.
— Это автомат, — объяснил он. — А я — солдат противника.
Командир навел ветку на них и изобразил автоматную очередь. Выходившие из воды курсанты застыли в недоумении.
— Задание вы провалили.
— Это нечестно! — возмутился Шибанов. — Вы же знали, что мы сюда приплывем! А по условиям задачи часовые стоят вон там, у ограды!
Он показал пальцем на чучела. От берега до чучел было метров двадцать.
— Я там и стоял, — терпеливо объяснил Жером. — Но вы так шумели и плескались, что я, естественно, решил посмотреть, не завелся ли в реке бегемот.
— Шумели? — удивилась Катя. — А по-моему, мы очень тихо плыли…
Командир покачал головой.
— Увы, нет. Хотите, устроим проверку? Вы, Катя, оставайтесь со мной, а остальные возвращаются на тот берег и делают еще одну попытку. Если Катя скажет, что вы плыли бесшумно, будем считать, что вы готовы к ночному экзамену.
— Жук французский, — процедил сквозь зубы Шибанов, когда они вернулись на «свой» берег. — Ему только бы с Катькой наедине остаться…
Лев бросил удивленный взгляд на капитана. Жером и Катя, накинувшая на плечи гимнастерку, но оставшаяся голоногой, шли к чучелам, о чем-то оживленно переговариваясь.
— Да ты просто Отелло какой-то, — усмехнулся Гумилев. — Теперь к командиру ревнуешь?
— А ты что, слепой? Не видишь, как он на нее смотрит?
— Ладно, хлопцы, — примирительно казал Теркин, — давайте лучше думать, как реку переплывать будем. Ты, капитан, в прошлый раз очень сильно ногами молотил. Я, конечно, понимаю, что у тебя ноги как у жеребца, но все-таки поаккуратнее надо. Ты, Николаич, когда рукой загребаешь, плещешься громко.
— А ты вообще плаваешь, как дерьмо в проруби, — буркнул обидевшийся на критику Шибанов.
— Зато тихо, — сказал Теркин, и все рассмеялись.
На этот раз Гумилев решил взять водонепроницаемый мешок в зубы — это позволяло работать руками почти бесшумно. Шибанов вообще нырнул и плыл под водой, лениво двигая мускулистыми ногами. Василий плыл на боку, придерживая мешок рукой, но ухитрялся при этом двигаться совершенно беззвучно.
Из воды выходили по одному, стараясь глубоко наступать всей ступней в мокрый песок — это позволяло избегать хлюпанья. Шибанов молча ткнул пальцем в свой мешок — переодеваемся, мол.
Но переодеться они не успели. Катя сбежала вниз по склону, лицо у нее было растерянное.
— Ребята, вы только не обижайтесь, но вас очень хорошо было слышно. Особенно, Лев, тебя. Но и остальных тоже, Товарищ Жером сказал, что на месте часовых просто открыл бы огонь по воде, еще когда вы были на середине…
— Вот те нате, хрен в томате, — разочарованно протянул Теркин. — Старались-старались, и все, выходит, зря?
— Почему "зря"? — удивился Шибанов. — Значит, будем тренироваться, пока не получится. А ты, Катюша, будешь с нами плавать или так всю дорогу на бережку прозагораешь?
Буду, конечно! — девушка аккуратно упаковала свою гимнастерку в мешок и закинула его за плечо. — Ну, что, поплыли — кто первый на тот берег?
Наплавались в тот день так, что Гумилеву казалось — еще немного, и у него отвалятся руки. Сначала Жером не давал им даже вылезти из воды, но ближе к вечеру смягчился и несколько раз подпустил к чучелам. Там отличился Теркин — неслышно подполз к «часовому» сзади и, мгновенно выпрямившись перерезал ему горло десантным ножом. Шибанов поступал проще — обхватывал голову противника своими здоровенными лапами и резко сворачивал шею. Лев, понимая, что на такой трюк у него просто не хватит силы, старался повторять действия Теркина, но это оказалось непросто — на то, чтобы встать из травы у него неизбежно уходило несколько секунд, за которые стоявший за чучелом Жером успевал развернуться и наставить на него оружие.
— Не майся дурью, — сказал Льву Шибанов, — толкай его под колени, прыгай сверху и режь горло. Только точно надо попасть, вот сюда, — он показал, куда именно.
Лев попробовал — свалить чучело таким образом оказалось совсем несложно, но что будет с живым человеком? Жером глядя на его старания, только качал головой.
— В вас, Лев Николаевич, нет злости. А она должна быть. Иначе вы проиграете бой, даже если противник будет слабее и нерешительнее вас.
Командир гонял их до ужина — ни стрельб, ни радиодела в этот день у «Синицы» не было.
— В ноль часов тридцать минут — сбор на берегу, — распорядился он. — Задача остается прежней — пересечь реку, снять часовых, дойти до ограды. «Снимать» часовых будете вот этим — он раздал курсантам куски угля. Задача — провести черную полосу на шее условного противника. В вашем случае, капитан — после того, как будет сымитировано скручивание шейных позвонков.
— Поспать надо, — сказал рассудительный Теркин, когда они возвращались с ужина. — Пять часов как-никак. Заодно и тело отдохнет.
Но Лев не смог заставить себя уснуть. Стоило закрыть глаза, как перед ними начинали плескаться зеленые воды реки. Мышцы болели так, как будто их прокрутили через мясорубку. Гумилев ворочался на койке, с завистью прислушиваясь к ровному сопению Теркина и всхрапыванию Шибанова. В конце концов, это ему надоело и он вышел на террасу.
Солнце садилось за далекий лес на другом берегу реки. Лев вспомнил, что, прыгая с парашютом, видел где-то в той стороне видел смутные очертания огромного города. Значит, их база расположена почти точно к востоку от Москвы. За его спиной скрипнула дверь. Гумилев обернулся.
— Не спится? — негромко спросила Катя. — Вот и мне тоже. Немножко волнуюсь.
— Ну, тебе волноваться нечего, — сказал Лев. — Ты же часовых снимать не будешь…
По разработанному Жеромом плану, Катя оставалась у реки, на случай, если курсантов надо будет прикрыть огнем.
— А если с вами там что-то случится? Что я одна буду делать в тылу врага?
— Ты слишком близко к сердцу все принимаешь, — сказал Лев.
— Это же тренировка, игра.
— Это сейчас игра. А как забросят нас к немцам в логово что тогда?
— Ну, вот тогда и будешь волноваться. Ты же не боялась, когда мы вчера прыгали?
— Ничего ты не понимаешь, — сказала Катя с досадой. — Я вообще не про страх. Просто во всем должен быть какой-то смысл. Смысла мне оставаться одной на берегу я не вижу. Что значит — прикрывай огнем? Там же не видно ничего. Если начнется стрельба, как понять, где свои, где немцы? А если я в кого-нибудь из вас попаду? По-моему, это глупость.
— Знаешь, — сказал Лев, — я бы с тобой поспорил, но не стану, тактике я ничего не понимаю, а Жером, мне кажется, в этих диверсионных операциях большой дока. Так что я ему просто верю — и все. Если он говорит, что тебе надо оставаться и прикрывать, значит, так лучше для всех.
— От такого умного парня можно было ожидать большего, — фыркнула девушка.
— От него или от меня?
— Какой ты наглый, оказывается!
Лев жестко усмехнулся.
— Был бы не наглый, меня бы урки закололи еще в Крестах…
— Слушай, — Катя замялась, — не хотела тебя спрашивать, но раз уж ты сам… Лев, а за что тебя посадили?
— Вообще-то меня сажали несколько раз. Последний раз дали десять лет за участие в студенческой террористической организации прогрессистов.
— А кто такие прогрессисты? — после некоторого молчания неуверенно спросила Катя.
— А черт их знает! — весело отозвался Лев. — Нас всего трое было, причем с одним из «прогрессистов» я познакомился только в камере… Да это же понятно, как делается — приходит на факультет разнарядка, нужны трое, или четверо, или пятеро террористов… или фашистов… или еще каких-нибудь врагов народа. А в деканате уже решают, кто лучше подходит на эту роль.
— Да что ты такое говоришь, Лев! — возмутилась Катя. — Этого просто не может быть. У нас просто так не сажают.
— Я и не говорю, что просто так. Для того, чтобы тебя посадили, необязательно действительно быть врагом народа, понимаешь? Это все объективные законы истории. А поскольку законы истории действуют не столько на отдельных людей, сколько на массы, то обижаться бессмысленно. Я могу сколько угодно доказывать, что меня посадили несправедливо, но даже если мне удастся доказать свою невиновность, это не отменит закона. И завтра посадят еще двадцать невиновных. А потом еще сто.
Катя отодвинулась.
— Иногда, — сказала она напряженным голосом, — я не знаю, как к тебе относиться…
Лев негромко рассмеялся.
— Что здесь смешного?
— Ничего. Просто я последнее время пытаюсь найти ответ на тот же вопрос.
— Какой?
— Как мне относиться к сержанту медицинской службы Кате Серебряковой.
Повисло молчание. Катя положила локти на перила веранды и делала вид, что полностью поглощена созерцанием затухающего заката.
— Ты мне очень нравишься, Катя, — сказал Гумилев.
Ночное форсирование реки прошло успешно. Плыли так тихо, что слышно было, как шуршат под тихим ветерком прибрежные камыши. Выбравшись на берег, решили не переодеваться, поползли по склону в одних трусах. Ползти было колко, Лев оцарапал себе живот какой-то колючкой. Потом прямо перед ним внезапно возник силуэт часового — это был невысокий узкоплечий паренек в не по размеру большой гимнастерке. В отличие от чучел, на которых они тренировались днем, паренек стоял к нему не спиной, а боком. Пока Лев раздумывал, что ему делать, где-то справа послышался шорох и звук падающего тела. Паренек, сдергивая с плеча винтовку, развернулся на звук и тут Лев прыгнул и ударил его, как и учил Шибанов, под коленки. Часовой, оказавшийся неожиданно легким, упал плашмя, не успев Даже выставить руки. Гумилев навалился ему на спину и принялся тыкать в шею зажатым в кулаке куском угля. Паренек барахтался под ним, бормоча сквозь зуб: "Пусти, пусти, сволочь", но Лев и не думал его отпускать. Внезапно склон залило ярким светом — это включились прожектора на столбах ограды.
— Все, — раздался громкий голос Жерома, — отставить борьбу в партере. Разойтись всем.
Курсанты, отряхиваясь, поднялись. Паренек, на котором сидел Лев, ухитрился пнуть его сапогом в лодыжку.
— Товарищ майор, этот гад мне шею свернул, — жалобно проговорил сидевший в траве верзила, которому посчастливилось встретиться с Шибановым. — И ухи чуть не оторвал! Говорили же, что схватка учебная будет…
— Уши, деревня, — сказал капитан, — а с шеей твоей ничего не случится. Хочешь, обратно заверну?
— Ну тебя к черту! — испугался верзила и жаловаться перестал.
— Курсанты, за мной, — скомандовал Жером и повел всех к берегу. — Так, где у нас сержант Серебрякова?
— Я здесь, товарищ Жером, — донесся от реки испуганный голос. — Я тут в камышах позицию заняла.
— Выходите, — велел командир. Раздался плеск, и в свете бьющих сверху фонарей показалась Катя — блестящая от воды, похожая на русалку. В руках у нее была снайперская винтовка.
— А это вам зачем? — нахмурился Жером. — Вы же должны были прикрывать группу автоматным огнем…
— Боялась зацепить своих. А с винтовкой я бы не ошиблась.
Жером прикусил губу.
— Товарищ сержант, вы хотите сказать, что могли бы стрелять из снайперской винтовки в полной темноте?
Катя потупилась.
— Ну, вообще-то не в полной. Силуэты часовых я хорошо различала…
Жером хмыкнул.
— Может быть, ваши удивительные способности не исчерпываются врачеванием? Может, вы еще и в темноте видите, как кошка?
Он покачал головой.
— Ладно, будем считать, экзамен вы сдали. Хотя то, что вы не переоделись на берегу, конечно, минус.
— Почему? — удивился Шибанов. — Действовали по обстановке, как вы и учили…
— Голый диверсант, — сказал Жером, — как и мокрый диверсант — зрелище довольно комичное. Впрочем, для первого раза сойдет. Теперь можете отдыхать. Завтра в девять снова едем на аэродром — на сей раз прыгать будем с полутора тысяч.
Дома Лев вытащил из водонепроницаемого мешка свою форму и аккуратно сложил ее на тумбочке. Задумчиво повертел в руках мешок.
— Вот это вещь, — одобрил расстилавший свою постель Теркин. — В ней хоть сало из деревни таскай, хоть самогон. И руки свободны…
— Вот-вот, — рассеянно сказал Лев, убирая мешок под кровать. — Главное — руки свободны…
— Слушай, Василий, — сказал он на следующее утро Теркину, когда они умывались под липой, — а ты в деревню как бегаешь?
— А там в ограде дырка есть, кусачками проделанная, — старшина брызнул себе на лицо ледяной воды и заурчал от удовольствия. — Видно, кто-то из прежних курсантов постарался. Ну, я в нее шмыгну — и через поле. А что, Николаич, тебе чего-то надо? Так скажи, я принесу…
Лев оглянулся. Капитан Шибанов крутил «солнце» на турнике метрах в десяти от умывальников.