— А хрен ее знает! Не иначе как эмигрировать в какой-то момент собиралась. Два раза проходила по сто сорок седьмой статье. Доверчивых граждан в соблазн вводила. Машину «покойного» мужа как-то раз двенадцать продала. Это ж надо уметь! А вообще-то она художница по образованию. Училище пятого года закончила.
— Художница? Это интересно. А те копии картин из коллекции Кульчинского случайно не ее вдохновенной кисти принадлежат?
— Нет, на таком уровне она не работает. И вообще, кажется, забыла, как кисточку в руках держать. Потому как предпочитает держать в них исключительно деньги. Да, кстати, ты был прав, никакая она не старуха. Ей еще и пятидесяти нет. Ядреная бабенка, когда бабульком не прикидывается.
— Надо поднять все связи Дудиной, скорее всего копиист обнаружится среди ее знакомых. Только сдается мне, это мало что нам даст. Ведь копии эти пытались провезти через границу скорее всего для опробования канала. Похоже, с аэропортовской таможней они больше связываться не будут. Значит, это будут либо дипломатические каналы, либо в очередной раз Прибалтика. Или с каким-то невинным грузом через моря и океаны. Хотя могут и еще что-нибудь пооригинальней придумать...
— Проверим все и вся, не извольте беспокоиться, гражданин начальник! — Слава козырнул по-военному, причем вполне браво.
Распрощавшись, он отправился готовиться к вечерней операции, а я набрал телефон Марины и пригласил ее пообедать в недавно открывшийся в нашем Беляеве ресторан «Зазеркалье».
Тем самым я готовил себе абсолютно райскую жизнь. Завтракаю с одной женщиной, обедаю — с другой, а ужинаю, соответственно, с третьей.
В квартире Рути Спир раздался телефонный звонок. В это время у Рути находилась ее маникюрша из салона «Чародейка», услугами которой она пользовалась последние несколько лет, когда приезжала в Москву.
Это началось еще до появления всех новомодных, на западный манер устроенных салонов. А Рути Спир очень привыкала к людям, тем более что Эльвира так искренне восхищалась и самой Рути, и теми мелкими подарками, которые Рути не забывала ей дарить помимо оплаты за работу.
Извинившись перед Эльвирой, Рути вышла в другую комнату с радиотелефоном в руках.
— Алло, Рути, это вы? — спросил высокий и быстрый женский голос.
— Да, Наталья Юрьевна, это я. Я вас сразу узнала. Как поживаете?
— Как живем, так и поживаем, а как ваши дела?
— Как сажа бела. Надо торопиться.
— Поспешишь — людей насмешишь. Это, кстати, тоже из народных русских поговорок. Мы делаем все возможное. Может быть, скоро понадобится большая сумма наличными.
— Сколько?
— Я думаю, не меньше пятнадцати.
— Нет проблем, главное, чтобы дело двигалось. А то иначе может быть поздно.
— Конечно, конечно. Это и в моих интересах.
— Когда мне ждать вашего звонка?
— Завтра, в это же время. Я должна встретиться с этим чиновником и окончательно договориться о сумме.
— Деньги к завтрашнему утру будут. Я сейчас же поеду в банк.
— До завтра.
— Всяческих вам успехов.
Рути вернулась в гостиную, где скучающая Эльвира листала модный журнал с глянцевыми красотками.
«Сейчас же» Рути растянулось на целый час, она не могла отложить такое важное дело, как маникюр, ради каких-то денег.
— Саш, а давай съездим отдохнем. К морю. — Марина мечтательно посмотрела на мое отражение в зеркале.
— Да мы ж с тобой только что на море были, — я видел двух себя и четырех Марин одновременно.
Зал ресторана был оформлен целым каскадом зеркал. Постоянных посетителей подстерегала серьезная опасность как минимум растроения личности.
— Ну разве это отдых? Туда-обратно, три часа на пляже...
В этот момент к нашему «зазеркальному» столику подошел официант весьма лощеного, но тем не менее подозрительного вида. Правая бровь у него была залеплена пластырем.
Я предоставил Марине, как это ни стыдно, делать заказ. Но мое неджентльменство объяснялось очень просто — я в этом ресторане еще не был, а Марина была. А они теперь такие названия для своих блюд придумывают, что сразу и не поймешь, рыбу заказываешь или мясо.
Сделав заказ, Марина продолжила светскую беседу об отдыхе:
— Ну так как ты насчет моря?
— Очень много работы, но, может быть, что-нибудь и получится... Ты куда хочешь поехать?
— Можно опять в Крым, но только в Гурзуф, там так хорошо в августе. Представляешь, портвейн из чайника? — Марина засмеялась.
Тут залепленный официант принес горячее. Мы с Мариной посмотрели друг другу в глаза и поняли, чего же мы оба больше всего сейчас хотим. Наскоро уничтожив горячее, почти не разбирая вкуса, мы стремительно расплатились с официантом.
Уже через пятнадцать минут мы были у Марины дома. А если быть совсем точным — в ее постели. Очень удобная у Марины привычка — не убирать постель с дивана, а просто прикрывать ее огромным клетчатым пледом...
Я посмотрел на часы. Е-мое! Так и опоздать немудрено!
— Куда это ты спешишь? Уж не к другой ли собрался? — Марина лениво потянулась.
Тебя бы к нам на работу. Нюх у тебя просто собачий. Именно к женщине. Но не подумай ничего такого. Обычная рабочая встреча с одной молоденькой американкой. Это здесь, недалеко. Вечером заскочу. Будешь дома?
— А куда же я денусь? — изумилась Марина. — Ты только сам куда-нибудь не провались, как это у тебя случается. В крайнем случае, хоть позвони.
Уже выходя из подъезда, я подумал: что это я своим возлюбленным по очереди хвастаюсь тем, что встречаюсь с молоденькой девочкой? Старею, что ли?
Полковник Владимир Петрович Фотиев не дремал. Только совсем стороннему взгляду, если бы таковой обнаружился, могло показаться, что Фотиев позволил себе расслабиться. Прикрыв глаза, он сидел на кожаном диване и ждал звонка Филина. Тот все не звонил. Наконец, раздалась долгожданная трель звонка. Фотиев скорее схватил, чем поднял трубку
— Вас слушают.
— Это я.
— Ну что?
— Все в порядке. Все чисто и прозрачно, как слеза младенца.
— Так, Сема, отправляйся к себе. К тебе сегодня с обыском, похоже, нагрянут. Ты с ними там построже. Покричи, кулаками поразмахивай, ногами потопай. И сразу же напиши жалобу в прокуратуру. Мы со своей стороны это дело тоже раздуем.
Все-таки товарищ Берия был предусмотрительным человеком... По его личному проекту все это сочинялось. Вот и пригодилось. — Филин был явно доволен собою.
— Хорошо то, что хорошо кончается. Так что ты, Сема, раньше времени перья не пуши. Вот поедем с тобой в Париж, тогда и гульнем на всю катушку. Помнишь, как тогда, в Гамбурге?
— Такое не забывается, — хихикнул в трубку возбужденный Филин.
Не успел Фотиев положить трубку, как зазвонил другой телефон, по которому он получал устные донесения от своих агентов.
— Олег Вадимович?
— Да-да, моя дорогая Линда. Я тебя узнал. Есть добрые вести?
— Он, — приятный женский голос сделал фиксированное ударение на «он», — сегодня вечером встречаемся со своей американкой.
— Так. Понял. Спасибо. Звони.
Закончив разговор, Фотиев поднял трубку третьего телефона.
Баби ждала меня на ступеньках общежития Института русского языка. Сегодня на ней была неимоверно пестрая юбка с огромными карманами и белая тенниска. На ногах я ожидал увидеть все те же огромные ботинки, но меня ждало глубочайшее разочарование. Она была просто босиком.
Перехватив мой взгляд, Баби улыбнулась и объяснила:
— Я очень люблю так ходить. Понимаете, у меня плоскостопие, и это очень полезно.
Мы прошли мимо суровой вахтерши, напоминающей, как это водится в подобных заведениях, тюремного надзирателя. Она внимательно изучила разовый пропуск, который мне выписала Баби, но проверять документы — почему-то не стала.
У лифта стояла шумная разноцветная толпа, и Баби предложила пойти пешком, тем более что жила она всего на третьем этаже.
В комнате Баби было неимоверно тесно.
— Это, наверное, самая маленькая комната в общежитии. Зато я здесь живу одна. По большому блату, как у вас в России говорят.
— А в Америке что, не существует блата?
Она засмеялась:
— Конечно, существует. Но не в таких масштабах.
— Простите, Баби, за нескромный вопрос, — сказал я, присаживаясь на край кровати, — вы же из богатой семьи, насколько я понимаю. Так почему же вы живете здесь, в этом общежитии, а не в приличной гостинице, например? Поймите меня правильно, мне это действительно интересно.
Она на мгновение задумалась и ответила очень серьезно:
— Понимаете, в гостинице к проживающим слишком пристальное внимание. А я не люблю быть центром внимания... К тому же все студенты и стажеры живут здесь, почему же я должна быть исключением? Только потому, что у меня есть деньги? Это не слишком-то честно. Точнее, не слишком справедливо. Я, кстати, еще в старые времена ужасно не любила ваши валютные магазины.
— Почему?
— Ну как — почему? Я могу там покупать, а вы не можете. Вы должны пить чай, похожий на траву, а я хороший...
— Так что ж, Баби, все время, что вы жили в России, вы заваривали нашу траву?
Она засмеялась:
— Нет, до такого самоотречения я дойти все же не смогла. Теперь, к счастью, нет таких мучительных моральных проблем. Везде все продают за рубли.
Оказывается, нас ждал приготовленный Баби ужин. Честно говоря, на такое солидное угощение я и не рассчитывал. Баби принесла с кухни сковородку с огромным куском жареной свинины и выложила мне на белую плоскую тарелку, скорее похожую на блюдо для салата, большую часть. Я было запротестовал.
Но Баби категорически не принимала ни малейших возражений:
— Мужчины должны есть мясо. К тому же к мясу у меня есть красное французское вино.
Вино было приятным и терпким. Мы выпили за международную дружбу. И приступили к мясу. Я не пожалел, что поддался уговорам, огромный кусок как-то помимо моего желания стремительно уменьшался, и достаточно скоро на белой тарелке осталась одна косточка.
— Ну, Баби, ублажили. Потрясающее мясо!
— Спасибо, Александр. Я рада, что вам понравилось.
Баби, а в смысле чего вы здесь в Институте русского языка стажируетесь? Вроде бы русский язык вы знаете очень хорошо. Во всяком случае, словарный запас у вас будет побольше, чем у многих моих соотечественников.
— Ну, во-первых, нет предела совершенству, так, кажется, говорят? А во-вторых, моя специальность русская литература. Я занимаюсь Гончаровым и пишу диссертацию по роману «Обломов».
— Знаю, знаю, классический русский человек, лежащий на диване и мечтающий об идеальном мире.
— Простите меня, Александр, но это очень школьное представление. Вы перечитывали этот роман после окончания школы?
— Честно говоря, нет. А надо было?
— Ну, в какой-то момент книги вообще надо начинать не читать, а перечитывать. Я еще до этого времени не доросла, но знаю, что именно так и буду поступать. А что касается Гончарова и его Обломова, то, на мой взгляд, это вообще один из самых великих романов в мировой литературе.
— Даже так?
— Именно так. Обломов олицетворяет собой Россию, а Штольц — Запад. И совсем не в смысле лежания на диване. Тем более, что лежит он все больше в первых главах. А в некоторые моменты он даже очень активен. Только его активность — созерцательная. А не практическая, как у Штольца. И кто же вообще уверен в том, что человеку на самом деле надо всю жизнь суетиться, зарабатывать деньги, все время куда-то бежать. Так живут, например, практически все мои соотечественники.
Баби встряхнула волосами. Вытащив из просторов юбки зажим для волос, она заколола волосы в какое-то подобие пучка.
— Жарко... Да, мы построили развитую технократическую цивилизацию, но потеряли, мне кажется, гораздо больше. Мы потеряли именно способность созерцать, мы постоянно боремся. Меня уже тошнит от этой борьбы.
— Но похоже, что и у нас сейчас жизнь все больше становится борьбой за выживание. Только пока без материальных благ вашей цивилизации. Правда, и в советское время мы все постоянно с чем-то боролись, но, насколько я понимаю, большевистская Россия — это вовсе не Россия идеальная. Времен того же Гончарова.
— Да-да, именно так. При всем большевистском терроре, пытавшемся изменить в первую очередь сознание людей, ничего, по-моему, не получилось. Русский человек все равно остался созерцателем, а вот нынешняя ситуация в этом смысле гораздо опаснее. Вот если вы пойдете не своим путем, а американским, то вы действительно со временем превратитесь в третьестепенную колонию. Да, жизнь людей будет более-менее обеспеченной, но едва ли счастливой.
— Вы думаете?
— Уверена. Конечно, мне легко рассуждать, когда у меня нет материальных проблем. Но очень трудно жить среди людей, которые говорят и думают только о деньгах...
Баби на минуту задумалась, но почти тут же снова встряхнула головой: