Сначала спокойно выслушав все его плачи по поводу того, что он никого не убивал и что вообще он просто секретарь Фонда воинов-интернационалистов, я запросто доказал ему при помощи уже имевшихся показаний буцковских джигитов, что именно он практически являлся вторым человеком в фонде после Буцкова.
Особенно сильное впечатление на него произвел вид записной книжки Буцкова. Степашин столь быстро и бесповоротно терял свое лицо, что я уже начал сомневаться, было ли оно у него вообще.
— Что вы можете сказать об этом списке фамилий? — Я открыл книжку на странице со множеством крестов.
— Это списки убитых по приказанию Буцкова нефтяных бизнесменов. Тех, которые не соглашались сотрудничать с фирмами, принадлежащими Буцкову.
— Какие фирмы принадлежали фонду?
— Собственно, Буцкову принадлежала одна крупная фирма— «Лотона». У нее было множество филиалов во всей стране. Везде заправляли бывшие «афганцы».
— А как сочеталась серьезная благотворительная деятельность фонда, которую нельзя отрицать, с криминальным характером способов создания капиталов?
— Андрей Леонидович был не простой мафиози. У него были большие амбиции. Он считал, и не без основания, что нынешнее правительство и вообще все, кто правит сейчас Россией, подонки и воры. Его целью было создать свою империю, на деньгах и связях которой он хотел подняться к вершинам власти. Он хотел править Россией — строго и справедливо.
Я едва удержался от нервного смешка — России для полного счастья только откровенного «справедливого» бандита не хватало.
— Куда шло оружие, которое фонд Буцкова закупал через посредство Нормана Кларка?
Степашин, похоже, не удивился перемене темы, словно смирившись с тем, что ему придется выкладывать все. Буцков был мертв, а ему терять было больше нечего.
— Оно шло в самые разные горячие точки бывшего СССР. Причем Андрей Леонидович был введен Кларком в заблуждение. Кларк, оказывается, через другие каналы поставлял оружие и противникам тех, о ком заботился Буцков. Это был, как мы потом выяснили, канал через одного гэбэшного деятеля. Причем крупной шишки. Но похоже, тот работал на свой страх и риск, набивая исключительно собственные карманы.
— А вы знаете его фамилию?
— Нет, фамилии я не знаю. Знаю лишь, что он возглавлял какой-то особый отдел в Службе внешней разведки. Он назвался генералом Григорьевым, когда мы вышли на него. По другому делу. Но это явно не настоящая фамилия.
— А в лицо вы его знаете?
— Видел два раза. Думаю, что смогу узнать.
— А вы не заметили какой-нибудь особой приметы? Ну родинка, например, или какой-нибудь физический дефект?
— Какой там дефект? Этакий барин... Хотя постойте! У него очень странные уши... Такие острые.
— Волчьи? — насторожился я.
— Да, пожалуй, это наиболее точное определение. Именно что — волчьи.
— А за что убили Кларка и Дэвида Ричмонда? Это связано с поставками оружия?
Про Кларка я ничего не знаю. Мы с Андреем Леонидовичем сами прочитали об этом в газетах. А Ричмонда убил Доля по приказу Буцкова.
— Причины?
— Тут совсем разные причины. Сначала, узнав о поставках оружия через гэбэшника, Буцков и вправду хотел убрать Кларка. Он очень был на него сердит. Но в какой-то момент Буцков понял, что сейчас важнее деньги, чем разборки на идеологической почве. Поэтому он даже готов был объединить усилия с этим гэбэшником. Но тут как раз убили Кларка. А с Ричмондом все было по-другому. Он занимался делами Фонда Спира и, кажется, правда долго не знал, на что идут перечисленные через фонд деньги. А когда узнал, стал грозить разоблачениями. Тогда-то его и убрали.
— А почему убили балерину Ольгу Лебедеву?
— Да это идиоты костоломы Буцкова перестарались. Буцков приказал лишь припугнуть ее и изъять документы, которые Ричмонд мог у нее хранить. Но они плохо кончили. Их после того, как вы их арестовали и они начали трепать языком, Буцков приказал убрать. Это сделали их сокамерники. Кто именно, я не знаю.
— А кто устраивал покушение на майора Грязнова?
— Руководителем группы был Алексей Петухов. Он в числе арестованных на даче.
Мне очень хотелось спросить про себя, но Степашин меня опередил:
— Решение... убрать вас принял лично Буцков. Все такие приказания отдавал только он.
Я понял, почему Степашин такой разговорчивый. Буцкова он, похоже, боялся гораздо больше, чем правосудия. Буцков же был мертв.
— А что за второе дело с этим гэбэшником, о котором вы заикнулись?
— Это связано с картинами.
— С коллекцией Кларка?
— Да, и с коллекцией Кульчинского.
Ну надо же! Прямо-таки подарок судьбы — этот Степашин.
Стоило, пожалуй, поучиться подбору кадров у покойного господина Буцкова.
Степашин выкладывал все до мельчайших подробностей, рассчитывая, очевидно, в будущем на снисхождение судей. При этом он незаметно и незатейливо, как ему казалось, отводил от себя вину. К тому же, утопая, он твердо решил утащить с собой на дно и всех остальных.
— И где же сейчас эти коллекции?
Степашин взглянул на часы на стене кабинета:
— Думаю, что сейчас трейлер с театральными декорациями несуществующего театра уже около Нарвы. Этот грейдер на границе с Эстонией ждет моя дорогая тетя, художественный руководитель этого так называемого театра.
— Как зовут эту вашу дорогую тетю?
— Не знаю, под какой фамилией она там станет фигурировать, но настоящая ее фамилия Личко. Наталья Юрьевна Личко.
Ни хрена себе! Вот и Дудина нашлась. Похоже, утопить горячо любимую тетушку Степашину доставило особое удовольствие.
Оставив на чуть более поздний срок смакование подробностей, я сначала решил выяснить главное, иначе картины могли уйти:
— Каким образом они должны пройти таможню?
— У Буцкова давно налажен этот канал. Начальник таможни Пронин служил с ним в Кабуле. Этот же канал использовался для поставок крупных партий оружия...
Я тут же набрал номер Славы Грязнова. Он был, как мы и договаривались, у себя в кабинете.
— Слава, срочно связывайся с Нарвой...
И я изложил ему все, что касалось картин, трейлера, Дудиной и начальника таможни. Слава доведет это дело до конца, на него можно положиться.
А я продолжил допрос.
— Хорошо, —сказал я, —с коллекцией Кульчинского мне все ясно, ее экспроприировала у своего бывшего сожителя ваша тетушка, да еще очень усердно пыталась подставить племянника Куль- чинского. А вот насчет коллекции Кларка, как она вдруг так воссоединилась в одном трейлере с коллекцией Кульчинского?
Этот гэбэшник не хотел, насколько я понимаю, использовать свои каналы. Оружие он поставлял через восточные страны — Афганистан, Иран и Пакистан. Картинки же надо было отправить в Европу. И тут как раз все совпало. Тетка просила меня посодействовать вывозу своей коллекции. Мы с Андреем Леонидовичем и решили все это вместе объединить. За все платила та американка, которая хапнула коллекцию своего бывшего любовника. Так, во всяком случае, говорила моя тетка. А она дама ушлая.
— Вы знаете имя американки?
— Спир. Рути Спир. Вдова бывшего посла США.
— А кто еще участвовал в похищении и сокрытии коллекции Кларка? — Я знал, что в деле замешан Филин, но нужны были свидетельские показания на него.
— Я знаю еще Филина. Просто узнал его в лицо. Знаете, был такой известный политический обозреватель?
— Конечно, знаю. Значит, картинами занимались Рути Спир, Семен Филин и некий таинственный гэбэшник. Я вас правильно понял?
-Да.
— А при необходимости вы сможете его опознать?
— Смогу.
Это было именно то, чем я мог прижать скользкого полковника Фотиева. Был свидетель, который мог прямо, а не косвенно подтвердить его вину.
Можно было выписывать ордер на два ареста — Филина и Фотиева. С Рути тоже как-нибудь разберемся.
А под конец допроса, словно бы на десерт, Степашин в виде подарка по собственной инициативе преподнес мне несколько имен. Это были достаточно высокопоставленные люди из Администрации Президента, которые поставляли Буцкову свежую информацию из Кремля...
Когда Степашина увели, Александра Ивановна Романова, которая присутствовала последние двадцать минут на допросе, потихоньку войдя в свой собственный кабинет, где мы расположились, и просидев все это время на жестком стуле в углу, как бедная родственница, так вот Александра Ивановна, предварительно крепко выругавшись, сказала презрительно:
— Раньше не сутками — месяцами раскалывали. А эти сами прежде вопросов услужить лезут. Сразу видно, из интеллигентов бандит пошел. Ой, не нравится мне это, не нравится... Они ж и родную мать продадут. Сложный контингент.
— Какой есть, Александра Ивановна, — философски ответил я.
Глава восьмая ПОДЗЕМНЫЙ КАПКАН
10 августа 1994 года. День, вечер
Когда мы уже подъезжали к Жуковке, нам пришлось пропустить на повороте две завывающие сиренами пожарные машины. Нехорошее предчувствие охватило меня. И не обмануло.
Пылала дача номер двадцать один. Дача полковника Фотиева. Зато господина Филина мы взяли прямо на улице. У порога его дачи, откуда он наблюдал за пожаром.
Надо сказать, что он был крайне удивлен тем, что у меня есть ордер на его арест. Филин высоко вскинул брови и обиженно спросил:
— Надеюсь, это недоразумение объяснится? Один раз вы уже мою дачу обыскивали.
— Саша, — ко мне бежал Грязнов, — местный охранник говорит, что полковник Фотиев и его шофер Перов с дачи не выходили. Наши ребята утверждают, что полковник с шофером приехали поутру. И синий «мерседес» фотиевский на стоянке остался.
— Шофер у Фотиева — левша? — резко обернулся я к Семену Филину.
— Левша, — растерянно ответил он и тут же понял, что сказал что-то не то, что я его поймал.
Но слово уже вылетело — там, на горящей даче, были убийцы Баби Спир.
— Дача загорелась полчаса назад, — почти не обратив внимания на наш мгновенный диалог с Филиным, продолжал Грязнов. — Они сразу вызвали пожарных. Но дом, похоже, подожгли, потому как загорелось сразу со всех сторон.
— Поджог? — изумился я. — Изнутри?
Я знал, что надо делать.
Буквально втолкнув ошалевшего Филина в двери его дачи, я прошел сразу в гостиную. За мной — сам Филин, Грязнов и сопровождавшие нас двое омоновцев.
На глазах у изумленной публики (причем больше всех был конечно же изумлен хозяин дачи) я вынул плитку с бригантиной из облицовки камина, в отверстие засунул руку, потянул на себя рычажок. А потом так же, как когда-то мой друг Серега Полуян, налег плечом на нужную сторону камина, не забыв переложить «Макаров» в правую руку.
Раздался знакомый скрип, и камин отъехал в сторону.
В бетонной коробке подвала сильно пахло дымом. Видимо, подземный ход с дачи Фотиева в данном случае сыграл роль вытяжной трубы.
Я высунулся наружу и потребовал у Филина ключи от двери подземного хода. Филин отрицательно замотал головой:
— Я вижу это подземелье Аладдина впервые в жизни. Это для меня большой сюрприз.
Что-что, а самообладание ему не изменило.
Я махнул омоновцам и взял из рук одного из них короткий автомат. На всякий случай прижавшись плотнее к бетонной стене, чтобы не попасть под рикошет, я выпустил несколько коротких очередей в зазор между стеною и дверью, где должен был проходить язычок замка.
Похоже, этот язычок я уже сбил, но что-то все равно мешало двери открыться. Будто с той стороны ее кто-то держал.
Слава Грязнов был плохим помощником со своим еще не окрепшим после ранения плечом. Я было вспомнил о Ломанове, но тут же запретил себе думать о нем, как прежде строго-настрого перекрыл ход мыслям о Марине.
На подмогу пришел тот омоновец, чей автомат я все еще держал в руках.
С ним на пару мы налегли на дверь, и она медленно стала открываться, сдвигая нечто, что ее держало с противоположной стороны. Щель была уже достаточной, но влезть в нее мы не смогли — оттуда, из подземного хода, повалил такой угарный дым, что мы рисковали задохнуться...
Задохнувшихся Фотиева и его шофера Перова вытащили из подземелья пожарники...
Я подошел к носилкам, на которых, прикрытые простынями, лежали их трупы. Сначала откинул простыню с левого — вот они, знаменитые волчьи уши. Волчьи уши мертвого зверя. Потом я взглянул на лицо шофера. Хотя он мне был не знаком даже по описанию, но я узнал его силуэт из своего полусна-полубреда — круглая голова с хохолком на макушке.
Признание Филина окончательно подводило черту.
Убийцам досталась страшная смерть. Смерть от удушья. Надеюсь, хотя бы перед самой смертью они вспомнили, как собственными руками задушили молодую девушку.
Мне не было их жаль, но и радостного чувства от вида мертвых врагов я в себе тоже не обнаружил. Душа моя была пуста.