— Да, точно, полковник Фотиев. Я про него теперь долго не забуду. В общем-то ничего особенного он не сказал. После того, как я ему рассказала о встрече в «Самоваре», кстати, совсем не так подробно, как вам, он почти сразу ушел. Тоже оставил телефончик, — Ольга грустно улыбнулась. — Вы тоже скажете, что меня постигнет страшная кара, если я кому-нибудь проболтаюсь о нашей встрече?
— А что, полковник Фотиев так говорил?
— За смысл и серьезность его предупреждения я ручаюсь. Он явно не был расположен шутить. Как вспомню про него, так на душе тошно становится... Можно вас попросить об одном одолжении? Поймайте мне, пожалуйста, такси.
В этот момент я больше всего пожалел, что моя «пятерка» забарахлила. Утром я оставил ее на попечение Василия Петровича со станции техобслуживания на Миклухо-Маклая. К завтрашнему дню он обещал привести ее в надлежащий вид.
Я поймал такси, посадил в него Ольгу и сам сел рядом с ней. Она явно была мне за это благодарна.
Договорившись назавтра встретиться на той же скамейке, мы расстались у дверей ее квартиры. Она приглашала меня выпить кофе, но явно из вежливости. Я отказался, понимая, что сейчас ей больше всего хочется побыть одной.
Я шел к метро «Чертановская» по вечернему Балаклавскому проспекту, застроенному новыми домами. Я поймал себя на том, что всматриваюсь в каждое мужское лицо, попадающееся навстречу. Точнее, даже не в лица, а в уши. Казалось, что у всех встречных уши волчьи, узкие, заостренные кверху.
Глава пятая Я СТАНОВЛЮСЬ ДОНЖУАНОМ
27 июля 1994 года Андрей Леонидович Буцков, председатель Фонда воинов-интернационалистов, сидел в своем довольно скромном кабинете. Офис без вывески располагался в не слишком презентабельном здании в Селиверстовом переулке в двух шагах от редакции «Литературной газеты». Все переулки в округе потихоньку превращались в деловой центр современного бизнеса.
«Новые русские», как метко окрестили народившийся класс бизнесменов, не довольствовались, как правило, внешней реставрацией старинных зданий, от них оставались практически одни стены. Внутри делались совершенно новые перекрытия, в оконные проемы вставлялись новые импортные рамы, надстраивались мансарды. Интерьеры оформлялись по последнему слову западного дизайна. Большинство домов пока стояло в лесах, но строители работали необыкновенно быстро, доказывая, что когда хорошо платят, то и наши кое-что умеют.
Офис фонда выглядел попроще и перестройке не подвергался. В этом не было нужды. Тем более что основной, парадный офис фонда, возглавляемого Андреем Леонидовичем, не уступал в помпезности даже солидным банковским конторам и дорогим клубам.
Он располагался неподалеку от Патриарших прудов, на улице Жолтовского. В нем устраивались презентации, торжественные вручения денежных вспомоществований семьям погибших в Афганистане и нуждающимся бывшим воинам-интернационалистам. Там же проходили встречи с разными официальными лицами, вечера, спектакли, благотворительные концерты. То есть все то, чем так славился фонд и что в большую заслугу ставили лично Буцкову средства массовой информации, по крайней мере те из них, у кого он размещал коммерческую рекламу своих фирм, созданных при фонде и успешно функционирующих благодаря льготным налогам.
Работать же Андрей Леонидович предпочитал в Селиверстовом переулке в своем маленьком кабинете на втором этаже. К тому же здесь было спокойнее. Продуманная и изощренная система охраны ограждала Буцкова от явных и скрытых недоброжелателей. При входе были установлены видеокамеры, а каждого входившего внимательно осматривали вымуштрованные ребята Буцкова, специальные металлоискатели. Порой вообще не церемонились и наиболее подозрительных, на их взгляд, посетителей просто обыскивали.
Настоящими хозяевами кабинета, точнее хозяйками, были две холеные, обожаемые Буцковым кошки. Рыжая коварная Клеопатра и черная вальяжная Луиза.
Железобетонный, пуленепробиваемый, суровый Буцков просто-напросто таял, когда Клеопатра прыгала ему на плечо и начинала тереться хитрой мордочкой о его щеку. Луиза же любила спать на деловых бумагах, безошибочным животным чутьем выбирая самые важные. Деловые партнеры, получавшие свой экземпляр контракта, потом очень удивлялись, сдувая с бумаг рыжие и черные волоски. Вся рать Буцкова усиленно и демонстративно изображала горячую любовь к животным. Но исподтишка, когда Буцкова не было поблизости, кошек слегка шпыняли.
Андрей Леонидович в ожидании важного телефонного звонка про себя матерился. Если Мурмедов не позвонит через полчаса, сорвется жирный нефтяной контракт.
Нефтью Буцков стал заниматься недавно, после того как его так подло прокатили эти америкашки. Ну да ладно, справедливость всегда торжествует. Одного, самого жирного, кто-то очень толково пришил. Со вторым разобрались сами. Хотя теперь Буцков и жалел об этом, о том, что поддался минутному порыву и не продумал всего хорошенько.
Во-первых, этот советник, похоже, ни в чем конкретно и не виноват. Во-вторых, как бы легавые снова на него не вышли.
Наконец залился трелью телефон.
...Слава Богу, жара наконец сбросила обороты. А то мозги плавились по такой погоде. Какие уж тут мысли. Вот-вот должен был появиться Грязнов, который отправился по многочисленным московским тирам с фотороботом на руках. Предполагаемый снайпер у нас получился на славу: худой, с жидкой бороденкой, острыми скулами и чуть припухшими веками — ни дать ни взять аспирант-гуманитарий.
Тиры, конечно, проверять толку мало.
Во-первых, заказные убийства осуществляют в основном приезжие. Пиф-паф — и на скорый поезд, в тину, к лягушкам отсиживаться.
Во-вторых, если убийца принадлежит к какой-то мощной группировке, то у них свои нелегальные тиры где-нибудь в подвале роскошной дачи на Никол иной Горе.
В-третьих, не исключено, что наш симпатичный гуманитарий давно закатан в бетон, — доморощенные мафиози в последнее время уж очень полюбили этот элегантный способ захоронения, заимствовав его из американских фильмов про тридцатые годы.
Но такого уровня профессионалов, как наш «подопечный», возможно, и не устраняют после каждой успешно проведенной операции, а используют многократно. Как космический аппарат «Буран». В свободное от основной работы время эти типы иногда любят повыпендриваться, щегольнуть в тире умением стрелять с обеих рук.
Ломанову, как самому умному и начитанному, особенно в иностранной прессе, я поручил заниматься биографиями Кларка, Спира и Рути Спир, а также их связями, а заодно этим афганским благодетелем Буцковым.
Ох, как он мне не нравится, этот Буцков! Умеет, гад, чужими руками действовать. Сдается мне, что тот крутой тип в «Самоваре», о котором рассказывала Ольга, и есть сам господин Буцков.
По нашим оперативным данным он в последнее время переключился на нефтяной бизнес. То в нашем, ведомственном, который теперь тоже сдают за деньги, его и видели. Он бывает очень редко, ни с кем почти не общается, но виртуоз. Его потому-то и запомнили. Да еще по бородке и по очкам. У нас он без очков проходит, но это не важно. Может, он их только в определенных случаях надевает. Когда в американских советников стреляет, например. Ладно, во всяком случае, я договорился, что нам сразу звякнут.
— Хорошо, молодец, хвалю, — сказал я. — Скажи-ка мне теперь, как там поживает твоя начальница?
— Александра Ивановна? Хорошо поживает, еще изящней материться стала. Пациенты как орехи раскалываются. Сейчас она занимается делом об ограблении банка «Светоч», но просила тебе передать, что тебе поможет, как всегда. Так и сказала. Если антураж опустить.
— Слушай, Слава, а тебе Александра Ивановна, как представительница прекрасной половины человечества и как главная начальница, — я многозначительно поднял вверх указательный палец, — никогда не намекала, что даже рыжим майорам милиции следует иногда стричь свои лохмы?
Уф, наконец-то я осмелился поднять этот давно наболевший вопрос.
— А что, совсем уж никуда? — расстроенно сказал Грязнов и сделал бесполезную попытку расчесаться пятерней.
Слушай меня внимательно, дуй в парикмахерскую. Считай это прямым заданием начальника следственной бригады... А то вон Верочка тебя в нашем, ведомственном, который теперь тоже сдают за деньги, его и видели. Он бывает очень редко, ни с кем почти не общается, но виртуоз. Его потому-то и запомнили. Да еще по бородке и по очкам. У нас он без очков проходит, но это не важно. Может, он их только в определенных случаях надевает. Когда в американских советников стреляет, например. Ладно, во всяком случае, я договорился, что нам сразу звякнут.
— Хорошо, молодец, хвалю, — сказал я. — Скажи-ка мне теперь, как там поживает твоя начальница?
— Александра Ивановна? Хорошо поживает, еще изящней материться стала. Пациенты как орехи раскалываются. Сейчас она занимается делом об ограблении банка «Светоч», но просила тебе передать, что тебе поможет, как всегда. Так и сказала. Если антураж опустить.
— Слушай, Слава, а тебе Александра Ивановна, как представительница прекрасной половины человечества и как главная начальница, — я многозначительно поднял вверх указательный палец, — никогда не намекала, что даже рыжим майорам милиции следует иногда стричь свои лохмы?
Уф, наконец-то я осмелился поднять этот давно наболевший вопрос.
— А что, совсем уж никуда? — расстроенно сказал Грязнов и сделал бесполезную попытку расчесаться пятерней.
Слушай меня внимательно, дуй в парикмахерскую. Считай это прямым заданием начальника следственной бригады... А то вон Верочка тебя уже пугается. — Именно в этот момент в кабинет заглянула Верочка.
— Я? Я никого не пугаюсь, Александр Борисович, тем более товарища майора. Он меня, между прочим, мороженым угощает. В самую жару.
Грязнов смешно покраснел и поспешил ретироваться.
— Только что звонил Сережа. Он в библиотеке. Будет минут через двадцать.
— Хорошо. Запроси, пожалуйста, из картотеки все материалы на Буцкова.
— А Сережа, кажется, уже про Буцкова проштудировал, — со скрытой обидой в голосе сообщила мне верная Верочка.
— Ничего, ничего. Одна голова хорошо, а две лучше, — примирительно сказал я. — Как, квартиру-то еще с друзьями не разнесли в клочки?
— Ну вы скажете, Александр Борисович, я вообще-то очень аккуратная. Кстати, пироги хорошо пеку. Вот хочу вас с Сережей на пирог как-нибудь в ближайшее время позвать. Придете?
— Обязательно приду, Вера Игоревна. Благодарю за приглашение.
— Но ведь я совершенно серьезно, Александр Борисович.
— И я не шучу.
...Рути Бродштайн вышла замуж за Самюэля Спира пять лет тому назад. Ей было тридцать восемь, ему — шестьдесят девять.
Он тогда только что расстался со своей первой женой. Она не так давно развелась с мужем, неудачливым актером, подвизавшимся на третьестепенных ролях, но зато в солидных голливудских фильмах. Хотя Рути уже разошлась с мужем, но на официальных мероприятиях они появлялись еще вместе.
Спир тогда редко бывал в Америке. Все его время поглощала эта загадочная Россия, в которой происходили удивительные перемены. Приехав на короткий срок в Штаты, Спир, у которого всегда было очень много друзей и приятелей среди голливудских знаменитостей, не мог не присутствовать на вручении «Оскара» фильму Бэрри Левинсона «Человек дождя».
Именно в этом фильме и снимался бывший муж Рути. Он даже питал надежды, что получит «Оскара» за роль второго плана. Но не получил. Видимо, его роль была третьего, а то и четвертого плана.
Бэрри Левинсон и познакомил Рути, которой симпатизировал, с Самюэлем. Рути тогда очень увлекалась Россией и даже начала изучать русский язык. Чем и сразила наповал матерого дипломата, который сам по-настоящему не мог освоить этот чудовищно трудный, полный шипящих язык.
Они влюбились друг в друга настолько стремительно, насколько это было возможно в их возрасте. Если же говорить всерьез, то на самом деле влюбился Спир, Рути же ему в этом деле хорошо подыграла. Впрочем, Самюэль был ей и вправду симпатичен. К тому же он был богатым человеком, что в глазах любой женщины скидывало ему как минимум лет двадцать.
После скромной свадьбы они сразу уехали в Россию. Чтобы Рути не скучала, он назначил ее сораспорядителем фонда своего имени, созданного им специально для помощи науке и культуре освободившихся стран Восточной Европы, в первую очередь России.
Благодаря своим колоссальным связям с представителями крупного бизнеса Америки и Европы он смог привлечь весьма значительные средства в свой фонд. Однако не одни благотворительные мотивы способствовали этому. Имея влияние в правительственных кругах России, Спир мог оказаться полезным при заключении крупномасштабных контрактов, в первую очередь по сырьевым ресурсам, которыми Россия, тогда еще СССР, торговала направо и налево. Коммунисты сколачивали основы своих будущих состояний. Постоянным жертвователем фонда был Норман Кларк, с которым Рути вскоре познакомилась и очень подружилась.
В девяносто третьем году, через год после того, как они вернулись из России в Америку (делами фонда в тот период занимался преимущественно Кларк) и поселились в Модами, Спир погиб в автомобильной катастрофе при странных обстоятельствах.
Он должен был встретиться с каким-то человеком из России, но его «мерседес», за рулем которого он находился, разбился на почти прямой и спокойной дороге, врезавшись в тяжелый грузовик, скрывшийся с места происшествия. Брошенный грузовик — виновник трагедии — потом был найден на окраине городка Уэст-Палм-Бич. Он значился среди угнанных.
Рути искренне горевала. Но еще сильнее она огорчилась, когда узнала, что по завещанию почти все деньги Спира должны перейти фонду его имени. Ей лично он завещал, по ее мнению, оскорбительно мало. По тому же завещанию директорами-распорядителями фонда пожизненно назначались Рути Спир и Норман Кларк.
В Москву она вернулась с охотой— ей нравилось в России.
Газета «Сегодня», раздел «Происшествия»:
«НЕФТЯНАЯ ВОЙНА В МОСКВЕ.