— Останьтесь, — приказал им милиционер и, обернувшись к своему помощнику, скомандовал. — Допросите свидетелей, сержант.
— Слушаюсь, — козырнул тот.
Аскольд Матвеевич, упитанный и лоснящийся, благоухал дорогим одеколоном, топорщил щегольские усики и обводил всех непонимающим взглядом. Наконец он остановился на Суворине и вопросил, принимая грозный вид:
— Панкрат, что здесь происходит? Тот пожал плечами: мол, только что объяснял. Сержант уже что-то записывал, разложив на столике, за которым сидели мажоры, свою тонкую кожаную папку. Второй милиционер, оставив без внимания телохранителей длинноволосого, зыркавших исподлобья, подошел к неподвижно лежавшей девушке, невозмутимо перешагнув через лежавшего на его пути “возмутителя спокойствия”. Тот дернулся было, выгнувшись дугой со скованными за спиной руками, но помешать перемещению милиционера не смог и лишь зло выругался сквозь зубы.
От Панкрата не ускользнуло то, что Аскольд Матвеевич, услышав голос длинноволосого, как-то странно вздрогнул и присмотрелся к распластанному парню повнимательнее.
Без особых церемоний отхлестав девушку по щекам, милиционер так и не смог привести ее в сознание. Выражение его лица из хмурого сделалось и вовсе мрачным. Он приподнял ей веко, молча пожевал губами и спросил, повернувшись к Суворину:
— “Скорую помощь” вызывали?
— А, черт! — не сдержался Панкрат. Он вспомнил, что “скорую” поручил вызвать Максиму, но тот так и не успел этого сделать, — Сейчас вызовем.
Он сделал знак охранникам, безучастно взиравшим на происходящее, и зло сверкнул глазами: быстрее!
В душе он беспокоился о том, чтобы не было слишком поздно — судя по состоянию Максима, удар у этого парня будь здоров.
Милиционер посмотрел на длинноволосого сверху вниз.
— Ну, поднимайте красавца…
Взяв парня за воротник, Суворин рывком поставил его на ноги. Длинноволосый выглядел довольно жалко, поскольку, когда лежал на животе, вынужден был упираться лицом в пол. Тот, хотя и был вымыт с утра, все же нельзя было назвать стерильным. Что и отражалось сейчас на лице длинноволосого.
Тут же раздался какой-то странный звук — нечто среднее между возгласом удивления и хрипом полузадушенного человека. Все обернулись…
Источником этой акустической аномалии оказался не кто иной, как Аскольд Матвеевич. Правда, он быстро взял себя в руки и изобразил на сытом лице нейтральную улыбку из разряда “не угодно ли у нас отобедать”.
— Вы знаете этого человека? — быстро спросил милиционер, сверля глазами директора заведения.
— Не имею чести, — без запинки и насквозь фальшиво откликнулся тот.
— Ну, положим, чести от такого знакомства мало, — милиционер криво усмехнулся. — Проедете с нами для дачи показаний сейчас или вызвать повесткой?
— Уж лучше повесткой, — быстро выбрал Аскольд Матвеевич. — И, если можно, завтра, — увидев, как багровеет лицо милиционера, директор счел за благо добавить:
— Когда вам будет угодно…
Панкрат вдруг почувствовал, что тучи сгущаются.. Слишком уж невозмутимое лицо было у длинноволосого; слишком уж трясся шеф, виновато поглядывавший в сторону задержанного Сувориным нарушителя.
— Товарищ капитан, — произнес вдруг длинноволосый ровным голосом абсолютно спокойного и уверенного в себе человека, у меня во внутреннем кармане пальто визиточница. Будьте добры, достаньте, пожалуйста.
Милиционер удивленно приподнял бровь.
— Я вас убедительно прошу, — повторил длинноволосый. — Вы увидите, это поможет разрешить все недоразумения. Я признаю, что моя охрана погорячилась, но и этот… — он покосился на Панкрата, — влез не в свое дело. К тому же угрожал оружием…
Милиционер колебался. В конце концов, поморщившись, он сунул руку за пазуху длинноволосого — с таким видом, словно боялся укуса гадюки. Вытащил портмоне и визиточницу, раскрыл ее…
Немая сцена. Вытянувшаяся физиономия блюстителя закона могла бы в этот момент соперничать с отражением в кривом зеркале, в котором лица растягиваются по вертикали. В эту секунду Панкрат дорого дал бы за то, чтобы узнать: что именно обнаружил в визиточнице длинноволосого милиционер.
Возникшую паузу заполнила прибывшая наконец “скорая”. Не обращая внимания на собравшихся в зале охранников и всех прочих, медики тут же развернули носилки, на которые положили девушку, загрузили ее в свою так называемую “карету” и удалились, включив сирену.
Панкрат, как-то вдруг отрешившись от всего происходящего, наблюдал за отработанными действиями санитаров, поэтому не сразу расслышал слова обращавшегося к нему милиционеру. А когда расслышал, то на всякий случай еще и переспросил:
— Что-что, простите?
— Я сказал, снимите наручники с этого человека! — рявкнул тот, глядя куда-то в сторону. — И побыстрее!
Сжав зубы, Панкрат вынужден был под торжествующим взглядом длинноволосого вынуть из кармана ключи от наручников и разомкнуть их. Парень, потирая запястья, поблагодарил милиционера, но тот уже не слушал — повернувшись к сержанту, он приказал ему собрать разложенные на столе бумаги с записями показаний, данных мажорами, и направился к выходу из ресторана.
— Ас тобой мы еще встретимся, — длинноволосый поджал тонкие губы. — Ив самое ближайшее время. Понял, козел вонючий?
Панкрат вздрогнул, но пересилил себя и сдержался. Кивнув своим подчиненным, он покосился на Аскольда Матвеевича — тот был бледен, как полотно, — и, ничего не говоря, пошел между столиками в направлении выхода.
— Эй! — по-хозяйски окликнул его длинноволосый. — Ты забыл про моих ребят, козел.
Оглянувшись через плечо, Панкрат увидел, как отъезжает от ресторана милицейская “лада”, и остановился. Затем обернулся к длинноволосому, медленно согнул в локте правую руку и резким движением левой завершил свой жест.
— Панкрат! — взвизгнул вдруг директор. — Отдай хоть ключи, не дури. Ты не понимаешь…
— Ну так объясните мне, Аскольд Матвеевич, — процедил сквозь зубы Суворин. — А ты, патлатый, за козла ответишь…
И, повернувшись к ним обоим спиной, зашагал в противоположном направлении. Максим и второй охранник, однако, ослушаться своего работодателя не посмели — они остались, чтобы снять наручники с телохранителей длинноволосого.
— И где здесь у вас можно умыться? — спросил тот, обращаясь к трясущемуся директору ресторана. — Ч-черт, пальто испачкал… Ну, чего лыбитесь! — зло прикрикнул он на своих телохранителей. — Идите в машину, толку от вас все равно никакого.
Верзилы с виноватыми рожами поспешили исчезнуть.
Проводив их отсутствующим взглядом, Аскольд Матвеевич подозвал одного из присутствовавших в зале официантов и, тяжело вздохнув, произнес:
— Принеси в мой кабинет бутылочку красного, самого лучшего. А закуску пусть шеф-повар соорудит — он знает, какую.
Официант отправился было выполнять заказ Полторацкого, но тот остановил его, окликнув по имени (железное правило — знать имена и фамилии всех сотрудников), и добавил:
— Скажи Михалычу, пусть закрывает… Все, иди. Повернувшись к длинноволосому, директор “Неаполя” извиняющимся тоном попросил:
— Поднимемся ко мне, Артур, неудобно здесь, в зале, разговаривать.
* * *
Панкрат курил, стоя у окна, и сизые струйки дыма тут же исчезали в круглом зеве кондиционера. На столе — открытая керамическая бутылочка с итальянским бальзамом, настоянным на кофейных зернах, и рюмка, в которой опалесцировала жидкость темного янтарного цвета. Табак немилосердно драл горло, и это до боли напоминало то время, когда Суворин в составе безымянного спецподразделения скитался по горам Ичкерии, выполняя приказы отдела “ноль”… Тогда все курили дешевый и забористый “Десант”, блоки которого им сбрасывали вертолеты вместе со снаряжением. Не курил только командир их группы, интеллигентного вида сухопарый мужик лет сорока, непрестанно повторявший: “Жизнь и так слишком коротка, чтобы делать ее еще короче по собственной воле”.
Суворин с невесть откуда взявшимся ожесточением вдавил окурок в пепельницу, стоявшую на подоконнике, и вытащил из пачки новую сигарету. Взял со стола рюмку, отпил — густая ароматная жидкость с горьковатым вкусом побежала по венам, наполняя тело ощущением мягкого тепла.
Задребезжал зуммер интеркома. Панкрат усмехнулся, но не двинулся с места. Зуммер продолжал трезвонить.
После двенадцатого звонка он подошел-таки к столу и нажал кнопку. Из динамика тут же вырвался негодующий голос Аскольда Матвеевича:
— Суворин, где тебя черти носят?! Быстро поднимись ко мне!
Панкрат отключил связь, не удостоив шефа своим ответом, с сожалением посмотрел на плоскую темно-коричневую бутылочку, в которой еще оставалось больше половины бальзама, подумал и налил треть стакана.
Выпил залпом. Потом снял “сбрую”, подержал некоторое время в руках и положил в сейф. Вместе с “гюрзой”. Надел пиджак, метнул один за другим три дротика в физиономию “национального героя” Басаева, поразил оба глаза и переносицу и отправился на “ковровые разборки” к шефу.
Полторацкий был разгневан. И тоже успел выпить. Похоже, не один — на столе Панкрат увидел опустошенную бутылку “Шато-Тьери” урожая “…надцатого” века и два пузатых бокала из богемского стекла, по размерам смахивавших скорее на небольшие вазы. Суворин догадывался, кем мог быть собутыльник шефа, и это не сулило ему ничего хорошего.
— Ты знаешь, что ты сделал, Панкратушка? — с перекошенным лицом набросился на него Аскольд Матвеевич, едва начальник охраны переступил порог его кабинета.
— Пытался утихомирить хулигана. Что входит, прошу заметить, в мои служебные обязанности, — совершенно спокойно ответил он, уже подозревая, чем закончится сцена.
— Хулигана! — завопил Полторацкий. — Да ты знаешь, на кого ты сегодня браслеты надел?
Он выбежал из-за стола и, подскочив к Панкрату, схватил его за лацканы пиджака. Брызгая слюной в лицо Суворину, он почти прорычал, что было весьма неожиданно для человека, который ни разу не повышал голос в присутствии своих сотрудников:
— Это — сын самого Бутырского! Нашей “крыши”! Это ты понимаешь?
— Теперь — да, — чувствуя, что терять уже нечего, Панкрат усмехнулся. — Разрешите идти, Аскольд Матвеевич?
Шеф внезапно сник, будто из него выпустили воздух. Повернулся спиной к Суворину и бросил:
— Катись к чертовой матери! Только с приказом об увольнении ознакомься…
Полторацкий указал Панкрату на бумагу рядом с подносом, на котором стояла вазочка с фруктами и еще одна — с остатками черной икры. Там же лежала и ручка — “паркер” с золотым пером.
Подписав приказ о своем увольнении, Суворин машинально оглядел стол, задержал взгляд на списке сотрудников, в котором его фамилия была обведена жирной красной линией, и протянул бумагу шефу.
— Теперь я свободен? — невозмутимо спросил он.
— Абсолютно, — зло ответил директор, выдернув бумагу из его пальцев. — Вали, Суворин, куда подальше…
Панкрат недобро усмехнулся. Накопившееся за день возмущение требовало выхода.
— Одну минутку, шеф, — проговорил он.
— Что еще? — резко обернулся тот.
И получил сокрушительный удар в челюсть, после которого оказался в противоположном углу комнаты в обнимку с невысоким сейфом-тумбой.
— Приятно было поработать под вашим чутким руководством, — бросил Панкрат, выходя в коридор, и аккуратно притворил за собой дверь.
Потом он зашел к себе в кабинет, надел пальто, полюбовался на стрелы, торчащие в мишени, забрал со стола бутылочку с бальзамом и закрыл дверь кабинета на ключ.
Уже на выходе он увидел Машу, сидевшую у барной стойки и потягивавшую коктейль из высокого узкого бокала. Прошел было мимо, но потом остановился, подумал и решительно дал задний ход. Маша, конечно же, продолжала оставаться любовницей Полторацкого; но теперь он больше не был шефом Суворина. Определенно, даже увольнение имеет свои плюсы.
— Привет, Маша, — весело произнес Панкрат, садясь на высокий табурет рядом с официанткой. — А меня уволили.
Оно рассмеялась негромким грудным смехом. Погладила тонкими холеными пальцами изящную ножку бокала.
— А ты шутник, — произнесла, улыбаясь.
— Серьезно. И это событие стоит отметить, — продолжал он, в свою очередь улыбнувшись. — Как насчет романтического ужина при свечах?
— Странно на тебя действует увольнение, — произнесла Маша. — Другой бы на твоем месте…
Она не закончила.
Панкрат форсировал события: накрыл ее ладонь своею, легонько пожал и решительным, не терпящим возражений голосом объявил:
— Я очень рад, что ты согласилась. Жду к семи вечера у себя. Адрес, — он сунул руку во внутренний карман пиджака и вынул свою визитку. — Вот, возьми.
Она притворно возмутилась, нахмурилась.
— За кого ты меня принимаешь? Я тебе не девочка по вызову… Почему это ты ко мне не можешь прийти? Панкрат усмехнулся.
— Меньше всего мне хочется, чтобы какой-нибудь козел вроде нашего шефа, у которого есть ключи от всех двадцати замков в твоей двери, ворвался на рогах в самый неподходящий момент и испортил мне — пардон, нам — приятный вечер.
— У меня всего три замка, — Маша надула губы, словно обиженная девчонка, но в глазах так и мелькали чертики. — И одна цепочка. А почему ты уверен, что вечер будет приятным?
— Шестое чувство, — Суворин поднялся, убрав руку с ее ладони. — Жду с нетерпением. Перед тем как вызвать такси, сделаешь контрольный звонок.
— Это как контрольный выстрел? — прыснула она. Панкрат сдвинул брови, состроил на прощание жуткую рожу и выбрался из-за столика, оставив Машу допивать свой коктейль в одиночестве. Впрочем, едва он отошел от бара достаточно далеко, девушка, скучавшая за стойкой, встрепенулась и в мгновение ока очутилась за одним столиком с официанткой.
— Что это сегодня с Сувориным? — с любопытством спросила она. — Ни разу не видела, чтобы он хоть с кем-нибудь из нашего заведения первым заговорил. Сколько я ему не подмигивала — все впустую, как горох об стену.
— Уволили его, — улыбнулась Маша. — Пригласил к себе, отметить. Я не отказалась.
— Надо же! — изумилась та. — А Полторацкий?
— Полторацкий — козел. Импотент, — Маша допила наконец коктейль и встала. — Богатый, правда. А Панкрат… — она закатила глаза. — Он просто мачо. Ну ладно, пока, я сегодня пораньше уйду. Надо же в товарный вид себя привести — не каждый день такие мужчины, как Суворин, в гости зовут.
* * *
— Пока, Михалыч, — проговорил, остановившись на последней ступени, Панкрат, сощурившийся от бившего в глаза солнца, непривычно яркого для этой поры года. — Прощай, то есть.
Швейцар вопросов не задавал — видно, каким-то образом уже прознал о случившемся. Молча пожал протянутую Сувориным руку, похлопал его по плечу и грустно, устало улыбнулся. Глаза его, казалось, говорили: “Куда ты теперь, сынку?"
Сам Панкрат пока еще не задавался этим вопросом. Просто не успел — слишком все быстро произошло. Теперь, затягиваясь горьким и дешевым дымом, он подумал: а действительно, куда? Полторацкий, без сомнения, создаст ему не лучшую репутацию как охраннику. Хотя, не случись сегодняшний инцидент… А, да чего тут думать!
Ноги сами привели в полуподвальный кабачок с нехитрым названием “У Петровича” — одно из тех заведений с кухней “как у бабушки” — картофельные блины, вареники, кулебяка, свиные ножки, сбитень и пиво в больших глиняных кружках.
В помещении было всего четыре столика, и, сев за тот, что стоял в дальнем от двери углу, Суворин заказал пиво со специями и порцию драников со сметаной. Играла негромкая музыка с какими-то средневековыми интонациями, и через несколько минут он, расслабившись и на время позабыв о случившемся сегодня, уже сожалел о том, что никогда не заходил сюда раньше.
— У вас можно курить? — спросил он у двухметрового бармена, которого из-за комплекции можно было бы спутать с вышибалой, если бы не белая рубашка и бабочка.
Тот молча кивнул головой, не прекращая протирать бокалы. Через несколько секунд миловидная официантка поставила перед Панкратом керамическую пепельницу, сделанную в виде лаптя.
Суворин расправился с драниками, сделал большой глоток терпкого пива с горчинкой и закурил. Почему-то не думалось: из головы словно вышибло разом все мысли, и на освободившееся место лезли воспоминания, до сих пор не поблекшие картинки прошлого, которые не дают спать по ночам…