– Будь моя воля, я бы его прямо в зале придушил, да знаю, что убить не дадут и будет только хуже… Сколько его можно терпеть, Катя?
Договорить не успели, Шаргородская сообщила, что идет принц Георг.
– Этот зачем?
Екатерина молча показала рукой на занавес, отделяющий кабинет от приемной. Алехан бесшумно скрылся.
Георг Голштинский говорил по-немецки, но Орлов понимал, хотя и не все.
– Петер стал совсем неуправляем. Сегодня я с трудом удержал его от глупости…
Екатерина уже знала об этой «глупости», которая могла ей самой стоить в лучшем случае свободы, в худшем – жизни. Усмехнулась:
– Стал?
– Он и был таким?
– Конечно, только не был императором.
– Как же ты терпела столько лет?
– А что я должна делать? Возражать много хуже.
– Фрикен, так не может продолжаться долго…
Она молчала. Георг взволнованно прошелся по приемной, остановился у самого занавеса, немного постоял, перекатываясь с пятки на носок и обратно, потом тихо проговорил:
– В Ораниенбауме у Петра полторы сотни голштинцев. Но и им надоела глупая муштра, каждый день парады и учеба на плацу. Они могут не занять его сторону…
Больше ничего не нужно было объяснять, Георг все прекрасно понимал, и то, что он сказал, означало, что сам принц на стороне племянницы, но не племянника.
Екатерина замерла. Вот сейчас, сказав одно-единственное «да», она может поставить на свою сторону того, кто ближе всего к Петру, того, кто может помочь ей с меньшими силами и деньгами сбросить ненавистного мужа. Но!..
Одновременно это означало, что она потеряет доверие Орловых и остальной гвардии, зато приобретет зависимость от голштинских родственников на долгие годы. Гвардия никогда не станет возводить ее на престол вместе с немцами, скорее выступит за Павла. Тогда два пути: либо победят гвардейцы, и она будет отправлена вместе с мужем в Голштинию или посажена, как Анна Леопольдовна и Антон Ульрих в тюрьму, либо голштинцам удастся разогнать гвардию, и тогда она станет императрицей, но куда более ненавистной русским, чем тот же Петр.
Ей НЕЛЬЗЯ принимать помощь голштинцев даже против Петра!
И сейчас Екатерине предстоял очень трудный и опасный выбор – выбор между родными немцами и русскими. Она в любом случае попадала в сильнейшую зависимость, но очень разную.
Все это пронеслось в голове с сумасшедшей скоростью. Дядя Георг ждал ответа. Ждал его и Алехан Орлов, замерший за занавесом. Кого выберет Екатерина?
Мгновение показалось вечностью…
– Я… не могу…
Принц Георг чуть усмехнулся:
– Его все равно сбросят, Фрикен. Не рискуй, ты можешь погибнуть.
– Господь не допустит…
Все, черта проведена, обратного пути нет.
Дядя вздохнул:
– Я буду сдерживать его, сколько смогу.
– Не рискуй излишне…
Все, что она могла ответить. Орлов тихонько перевел дыхание: Екатерина выбрала их!
Глядя вслед дяде Георгу, Екатерина чуть не плакала. Вот сейчас она собственными руками отказалась от помощи очень сильного союзника. Но только потому, что принимать помощь и его, и гвардии невозможно. И сказать Георгу, что есть сила, которая стоит за ней, тоже нельзя.
Орлов бесшумно возник на пороге кабинета.
– Ты понял, что он сказал?
– Понял. Я хоть завтра, да только немного рано, Катя. Потерпи, немного потерпи. И не слушай Гришку, он в переворотах ничего не смыслит.
Почему-то это вызвало смех:
– А ты смыслишь?
Он подошел совсем близко, Екатерина уже перестала пугаться страшного шрама, делившего лицо на две части…
– Эх, Катя… не будь моего шрама… был бы Гришка в з…
Алехан не договорил, но и без того понятно.
– Жди, сам приду.
Он был уже у самого окна, готовясь привычно сигануть через подоконник, когда Екатерина все же укорила:
– «Приду»… Меня в любой день могут в крепость отправить.
Алехан обернулся, сверкнули белые полоски зубов, Екатерина почему-то подумала, что ухмылка у него весьма хищная.
– Не бойсь… не довезут, отобьем!
Да, не будь у Алексея Орлова безобразного шрама, он пришелся бы ей по душе больше красавца Григория…
Остаток ночи она провела без сна. Будущее было страшным, но так манило! Это как над пропастью, понимаешь, что нельзя, а шагнуть тянет. Но на сей раз ей предстояло не просто шагнуть, но и выжить после такого шага. Выжить и править… долго-долго…
Про шагнуть и опасность она понимала, а вот про «долго-долго» пока не подозревала.
Ночью не спали не только Екатерина, Георг Голштинский и Алехан Орлов, большинство послов провели остаток ночи у письменных столов, строча донесения своим правителям. В ближайшие дни Европа должна знать, сколь непредсказуемый и странный император в России, как нелепо он себя ведет. Даже барон Гольц отозвался отнюдь не в пользу Петра.
Петр желал оскорбить, унизить Екатерину, но получилось наоборот, унизил сам себя, симпатии практически всех присутствовавших на обеде, даже сторонников императора, оказались на стороне его супруги. И ненавидевшие или боявшиеся Екатерину сознавали, что поступок Петра не просто нелеп, он абсурден и недостоин правителя и просто нормального человека.
Проспавшись, это осознал и Петр. Он просто рвал и метал, очень хотелось просто уничтожить супругу, растоптать ее, но Екатерина выдерживала все унижения с таким видом, что оставалась на высоте. Сколько же она может терпеть?
Противостояние стало нешуточным, вернее, пока Екатерине все же удавалось избегать открытых стычек. Петр распорядился ей ехать в Петергоф, но поселиться в Монплезире, а сам отправился в Ораниенбаум. Это было ей на руку, пореже видеть постылого мужа, почаще встречаться с милым Гришей…
Но события разворачивались довольно быстро. Петр намеревался лично возглавить наступление на Данию с целью вернуть когда-то отобранный у Голштинии Шлезвиг, но до отъезда должен быть решить, как быть с Екатериной.
Что скоро развязка, понимали все, оставлять императрицу с сыном в Петербурге, отправляясь за границу, нельзя. Возвращенный Петром из ссылки Миних вообще укорял того, что не держит опасную женщину под арестом, но Петр только отмахивался, он был столь увлечен новой идеей – войной с Данией и своими будущими подвигами в этой войне, что не желал замечать ничего другого.
Нельзя сказать, чтобы все бездействовали, за Орловыми, особенно за Григорием, пристально следили, в гвардейских полках полно шпионов, Тайная канцелярия хоть и отменена, продолжала действовать, пусть и не так жестоко и рьяно.
В июне за два дня до Петрова дня император прислал супруге сообщение, что приедет со своей свитой, то бишь фавориткой, ее фрейлинами и своими приближенными в Петергоф, чтобы отпраздновать тезоименитство там. Тон сообщения не оставлял сомнений: ничего хорошего Екатерину не ожидает. Что это, он намерен объявить ее незаконной, посадить в крепость, приказать казнить?
Екатерина попросила тайно приготовить лодку, чтобы иметь возможность бежать хоть так, но что за надежда на крошечное суденышко, если есть угроза жизни? Да и в Петергофе тоже полно тайных агентов… Была еще одна надежда – сбежать как раз в то время, когда Петр будет веселиться со своей Лизкой в Петергофе. Он обязательно постарается унизить ее прилюдно, значит, время до Петрова дня у нее было. Что за время – один день…
Но повернуло все не так, как рассчитывали все.
В тот же вечер был арестован поручик Пасек, который в пьяном виде неуважительно отзывался об императоре и грозил всякими неприятностями. Друзья прекрасно понимали, что арест Пасека приведет к повальным арестам и остальных. Медлить было нельзя…
Орловы собрались все вместе, услышав новость о Пасеке, загорелись как порох – вот он, тот самый случай, который подтолкнет воз с горы. Дольше медлить нельзя!
– Я поеду за Катей! – Григорий вскочил, схватил оружие.
– Стой! – голос Алехана тверд, как никогда. – За тобой Перфильев следит так, что и доехать не успеешь, арестуют обоих.
– Но ее надо предупредить!
– Не просто предупредить, Гриша, а привезти ее сюда. Все, время пришло! Завтра будет поздно. Ты поедешь в Измайловский полк, только будь осторожен, помни про Перфильева. Федор, бегом к Разумовскому, он знает, что делать дальше.
– А в Петродворец?
– Я сам. Все быстро и осторожно.
Первым из казарм вышел Григорий Орлов. Чуть пошатываясь, словно был пьян, крикнул извозчика и громко объявил, чтобы правил к казармам Измайловского полка. Стоило ему отъехать, как к другому извозчику бросился еще один офицер:
– Гони за ним, только постарайся, чтобы не заметили.
Как можно не заметить экипаж на пустой улице? Но первому пассажиру было совершенно наплевать на преследование. Напротив, добравшись до казарм Измайловского полка, Григорий Орлов замешкался и вдруг, заметив Перфильева, бросился к нему с воплем:
– А-а… друг! Пойдем выпьем!
Тот попытался отнекиваться, мол, я не пью.
– Я тоже! Но… выпью! С т…тоб-бой с уд-довольствием!
Видя, что Перфильев намерен вообще улизнуть, Орлов вцепился в него обеими руками:
– Черт с тобой! Не хочешь пить, пойдем играть! Иначе я вызову тебя на дуэль!
Понимая, что пьяный Орлов действительно это сделает, Перфильев сел с Григорием за стол. Тот, продолжая разыгрывать пьяного, постепенно проиграл ему три тысячи, однако после каждой партии настаивая на выпивке. К концу игры Перфильев не то что на ногах не держался, он целовал проигравшего Григория и со слезами рассказывал, что император приказал строго следить за любовником своей жены.
– За кем?
– За любовником.
– За любовником? Я тоже хочу за любовником.
– Давай вместе, – согласился окончательно напившийся Перфильев.
– Только ты никуда не уходи…
– Не, я тут прилягу…
Глядя на Перфильева, мирно устроившегося смотреть сны, Григорий вздохнул:
– За мной и такого дурака… Обидно.
А в это время Федор Орлов добрался до Разумовского. Кирилл, выслушав сообщение об аресте Пасека и действиях остальных братьев, только коротко кивнул, достал из потайного шкафчика бюро какую-то бумагу и махнул рукой Федору, чтобы шел за ним. Вдвоем они приехали к Тауберту, заведовавшему типографией Академии наук.
Тауберт, разбуженный среди ночи и спешно привезенный в типографию, таращил сонные глаза на своего начальника, не в силах понять, что случилось.
– Вот, немедленно прикажите набрать это. Экземпляров как можно больше.
У Тауберта волосы приподняли парик, потому что на листе, поданном ему Разумовском, был… манифест о низложении императора Петра и восшествии на престол Екатерины!
– Нет, нет! Это невозможно!
– Почему?
– Это… это свершилось?
Тауберт был так перепуган, что, казалось, забыл русский язык, принялся говорить на латыни.
Разумовский понял, что, пока бедолага придет в себя, они потеряют слишком много времени, а потому, глядя в глаза директору типографии, твердо произнес:
– Теперь вы знаете слишком много, в случае чего дело будет идти и о вашей голове тоже. Отступать некуда. Набирайте.
Как и на большинство нерешительных людей, простой приказ подействовал на Тауберга куда лучше уговоров. Манифест тут же начали набирать.
А Алексей Орлов ехал в Петергоф. Мчаться нельзя, лошадям еще везти карету в обратный путь; верхом никак, Екатерина должна появиться перед солдатами в женском, а не мужском наряде. Она женщина-мать, которую злой император решил отправить вместе с сыном – законным правнуком Петра Великого – в крепость.
В Петергофе полно голштинцев, охраняющих опальную императрицу. Но Алексею не привыкать, пробрался тайно, стукнул в окно, ему быстро отворили. Предупрежденный Шкурин не спал ночами. Он же быстро провел к Шаргородской. Та прижала руки к груди, испуганно раскрыв глаза:
– Что?!
Орлов просто отодвинул камеристку в сторону и решительным шагом прошел в спальню. Екатерина спокойно спала. В другое время Алексей обязательно полюбовался бы красивой спящей женщиной, но не сейчас. Он тронул императрицу за плечо:
– Катя…
Та вскинулась, но не закричала, не позвала на помощь.
– Катя, вставай, пора… Пасек арестован!
– Позови Шаргородскую.
Камеристка была уже в спальне.
– Карета у дальнего выхода. Только не привлекайте внимания.
Орлов исчез так же, как появился. Екатерина бросилась одеваться. На кресле лежало приготовленное к завтрашней встрече парадное придворное платье. Шаргородская взялась за него. Екатерина на мгновение задумалась, потом решительно махнула рукой:
– Траурное, только без вуали!
Все верно, она не должна показывать радость, это скорее скорбь, что приходится так поступать…
Как всегда, впопыхах пуговицы не желали нормально застегиваться, рукава путались, завязки рвались. Но они не обращали внимания на такие мелочи, главным было выбраться к карете и уехать из Петергофа. Теперь Екатерина знала свое будущее, свое и Павла, уготованное Петром. Она не желала этого будущего, она выбрала себе иное.
Шаргородская с завистью смотрела на свою императрицу, казалось, та вовсе не волновалась, постепенно успокоилась и камеристка. Им удалось проскользнуть почти до ворот, когда они вдруг увидели двух прогуливающихся мужчин подальше на аллее. Гулять на рассвете… понятно, что это охрана. Дамы быстро нырнули в кусты. Выходить в эти ворота немыслимо, их сразу обнаружат и поднимут тревогу. Тогда точно крепость, и никакой Орлов не спасет.
Знаками подозвали к себе Шкурина, отправили сказать, чтобы карета подъехала к другим воротам. Это тоже опасно, там могли встретиться горожане, но выхода не было, хоть это основательно затянуло время.
Карету удалось незаметно перегнать к другому выходу из парка, поручик Василий Бибиков, приехавший с Орловым, издали махал рукой. Осторожно пробрались к выходу, быстро сели в карету, Орлов вскочил на козлы к кучеру, и тронулись в обратный путь.
Некоторое время у Екатерины с Шаргородской не попадали зуб на зуб, неизвестно, чем закончится эта скачка. Выбор невелик – либо трон, либо крепость, причем не меньше самой императрицы рисковали и ее помощники. И вдруг она… расхохоталась! Шаргородская почти с ужасом смотрела на Екатерину, а та тыкала пальцем на ее босую ногу. Пробираясь по парку, Шаргородская где-то потеряла туфлю и даже не заметила от волнения. Но это было не единственной причиной смеха. Сама Екатерина оказалась в ночном чепце с кружевами.
Орлов, услышав смех в карете, беспокойно оглянулся. Екатерина показала ему чепец, который сорвала с головы, Алексей понял, тоже рассмеялся. И тут им навстречу попался придворный парикмахер, который должен в семь часов утра причесывать императрицу. Отпускать его в Петергоф нельзя, добравшись туда, он непременно начал бы разыскивать пропавшую государыню. Хорошо, что Екатерина заметила Мишеля раньше, чем они успели разминуться. Карету срочно остановили и пригласили парикмахера внутрь ехать с собой.
Несколько минут совершенно ошалевший от такого поворота дел Мишель пытался сообразить, почему императрица перед ним в таком виде, куда они мчатся без охраны, без сопровождения и в простой карете. Пришлось и ему вместо объяснений просто приказать:
– Причешите меня, насколько это возможно!
Занявшись привычным делом, Мишель несколько успокоился, конечно, страшно мешали неровности дороги, но выбирать не приходилось.
– Мишель, не стоит делать парадную прическу, скорее наоборот, но я не должна быть растрепой. Красивая скромная женщина…
Самым ужасным было падение одной из лошадей, они не выдержали езды сначала в одну, потому в другую сторону. В результате они оказались посреди дороги без возможности двигаться дальше! На счастье Екатерины, навстречу попался крестьянин с парой лошадей. Орлов кинулся к нему:
– Отдай своих лошадей, озолочу!
Уплаченных денег хватило бы на новую тройку, к тому же странные люди оставили ему свою неплохую, только уж очень усталую лошадь.
Быстро перепрягли и двинулись дальше. Не смеялся уже никто, чем ближе к Петербургу, тем волнительней. Пока удирали из Петергофа, главным было отсутствие погони, а теперь перед всеми встала громада предстоящего. Особенно перед Екатериной. Если для Шаргородской главное добраться до Петербурга, для Орлова – совершить этот переворот, то для Екатерины с переворота, если он удастся, все только начиналось… И она это прекрасно понимала. Но отступать некуда, даже вернувшись обратно и бросившись в ноги Петру, она не избежала бы печальной участи Иоанна Антоновича.